3 августа по всей России прошли «народные демонстрации» и «стихийные митинги возмущения». Заводские рабочие сделали «добровольные взносы» в помощь республике, и власти направили ей первые (пока – невоенные) грузы. Кроме того, в Испанию поехали под вымышленными именами сотрудники Коминтерна, чьей задачей было обеспечить следование Испанской компартией заданной линии. Решение о военной помощи Сталин принял только в конце сентября[349]: первый груз отплыл из Крыма 26 сентября и достиг Картахены 4 октября.
Вторая страна, поддержавшая республику, – Мексика – отказалась присоединиться к соглашению о невмешательстве: при всей ограниченности ресурсов своей страны президент Ласаро Карденас предоставил республиканцам 20 тысяч винтовок «Маузер», 20 миллионов патронов, а также продовольствие. Винтовками из Мексики была вооружена милиция, противостоявшая наступавшей на Мадрид Африканской армии[350].
Таким образом, война в Испании перестала быть просто гражданской. Стратегическое значение Испании и совпадение по времени гражданской войны с подготовкой держав оси к испытанию в Европе нового секретного оружия стали залогом утраты этой войной первоначального «любительского» характера. К националистам хлынули иностранные советники, наблюдатели, технические специалисты и военные. За первый месяц восстания Франко получил 48 итальянских и 41 немецкий самолет. Республика же получила всего 13 истребителей «Девуатин» и 6 бомбардировщиков «Потэ-54». Это были старые, плохо вооруженные и даже разукомплектованные самолеты. Французское правительство не могло направлять летчиков, поэтому республике приходилось приглашать дорогостоящих добровольцев.
Андре Мальро[351], автор «Удела человеческого», открыто сочувствовавший коммунистам, снарядил на средства республиканского правительства эскадрилью «España» с экипажами из наемников. Это вызвало подозрение и насмешки представителя Коминтерна Андре Марти, не без оснований считавшего Мальро авантюристом. Прибывшие советские советники критиковали его за пренебрежительное отношение к республиканским командирам, «абсурдные инициативы» и невежество в области «воздушной тактики». Кроме того, они разносили его группу за «полное отсутствие дисциплины и уклонение от боя».
Справедливость требует признать, что его устаревшие самолеты не могли соперничать с истребителями «Хейнкель» и «Фиат», что не мешало Мальро требовать гигантской оплаты за крайне ограниченные действия его эскадрильи, о чем докладывали в Москву советские офицеры. «Он сам нанял во Франции пилотов и механиков. Большинство подалось сюда ради хорошего заработка. По его настоянию испанское правительство платило 50 тысяч франков в месяц пилотам, 30 тысяч воздушным наблюдателям и 15 тысяч авиамеханикам. В то время у правительства совершенно не было авиации, так что Мальро легко убедил его платить столько, сколько он хотел»[352].
Республика, несведущая в наемничестве и в военной промышленности, часто попадалась на удочку мошенников. Мальро выделяется среди них не только баснями о своем рискованном геройстве сначала в Испании, а потом во французском Сопротивлении, но и циничной эксплуатацией темы интеллектуального героизма в легенде Испанской республики.
Отношения между иностранцами и испанцами редко складывались гладко с обеих сторон. Франко и его союзники не выносили своего статуса должников, тогда как их высокомерные германские советники согласились бы, наверное, с мнением герцога Веллингтона об испанских офицерах при его штабе: «Национальная слабость хвасталась испанским величием».
Что касается республики, то ей суждено было гораздо больше пострадать от своего единственного могущественного союзника – Советского Союза.
Глава 14. Суверенные государства
Националистам тоже требовались формализованные государственные структуры, чтобы производить впечатление на иностранные правительства, – но без малейшего намека на демократию. Авторитарные ценности всех националистических групп – армии, Фаланги, карлистов, монархистов – требовали вождя. Франко, расположивший 26 августа свою ставку в Касересе, воздерживался от открытого маневрирования до окончательного снятия осады Алькасара в конце сентября. В политике, как и в военной стратегии, он не предпринимал шагов, пока все обстоятельства не складывались в его пользу.
Командование самым профессиональным боевым контингентом, Африканской армией, с самого начала позволяло ему претендовать на лидерство – в дальнейшем его притязания были подкреплены обещанием немцев предоставлять военную помощь лично ему. Но Франко знал, что для окончательной реализации своих политических амбиций ему необходим полный моральный и военный разгром соперников. Отчасти это было достигнуто благодаря освобождению Толедо: теперь, чтобы бросить вызов «спасителю Алькасара» в качестве лидера националистического движения, его оппонентам потребовалась бы редкостная отвага.
Первый решительный шаг для закрепления своего лидерства Франко предпринял, созвав 21 сентября совещание Хунты национальной обороны на военном аэродроме под Саламанкой. Генерал Кинделан, командующий ВВС, подготовил это мероприятие, пользуясь содействием камарильи Франко, в том числе его брата Николаса Франко, Оргаса, Мильяна Астрая, Луиса Болина и дипломата Хосе Антонио Сангрониса, которые постарались представить своего шефа в самом выгодном свете. Полковник Вальтер Варлимонт, посланник Гитлера, тоже оказал негласное давление в вопросе военной помощи.
В тот день на аэродроме Саламанки собрались все возможные кандидаты на лидерство: Франко, Мола, Кейпо де Льяно и Кабанельяс, номинальный глава хунты, председательствовавший на совещании[353]. Военным предстояло принять решение за всю правую Испанию. Лидер СЭДА Хиль-Роблес находился в добровольном изгнании в Португалии (многие националисты обвиняли его в малодушии, повлекшем гражданскую войну), Хосе Антонио сидел в тюрьме в Аликанте в ожидании казни, Кальво Сотело не стало перед самым восстанием; оставалось учесть только пожелания монархистов и карлистов. Мола, Кейпо и Кабанельяс были в разной мере замараны республиканством и масонством; политическая загадочность Франко превращала его в идеального кандидата.
В конце совещания генерал-монархист Кинделан внес предложение назначить Франко верховным командующим всеми сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами с присвоением ему титула генералиссимуса. Предложение было встречено с разной степенью энтузиазма. Мола, сознавая, что его репутация пострадала из-за неудачи его плана восстания, выступил почти льстиво. «Он моложе меня, – признал он, – и выше в профессиональном плане. Он чрезвычайно популярен и хорошо известен за рубежом»[354].
Позднее Кейпо со свойственной ему бестактностью перечислил всех остальных претендентов. «Кого мы могли назначить? Не Кабанельяса же – убежденного республиканца и известного всем как масон. Молу мы тоже не могли выдвинуть, он бы проиграл войну… Моя репутация сильно пострадала»[355]. Несогласие высказал один Кабанельяс: он потребовал учредить военную директорию, что потом дорого ему обошлось.
Через шесть дней пал Толедо. Кинделан, считая, что Франко вернет на трон короля Альфонсо, готовил 28 сентября, когда «спасителю Алькасара» предстояло вернуться в Саламанку, где остальные военачальники примут его как своего верховного командующего.
Самую активную закулисную поддержку Франко оказал ему его брат Николас. Он снабдил брата, как главного предводителя, эскортом из фалангистов и карлистов перед съехавшимися в Саламанку военачальниками. Потом, опустив или поменяв ключевые слова в указе, он превратил Франко в «главу Испанского государства» вместо «главы правительства Испанского государства» «на время войны»[356]. Этот трюк не понравился сослуживцам Франко, поставленным перед свершившимся фактом; это можно было даже назвать государственным переворотом внутри переворота. Мола пришел в сильное раздражение из-за того, что Франко завладел не только военной, но и высшей государственной властью. Говорят, Кейпо обозвал Франко «сукиным сыном», а по другим источникам – «свиньей». Но Кинделан и Давила каким-то образом убедили остальных генералов, что Франко провозглашен главой правительства временно, как было записано в первоначальном тексте указа. В любом случае Мола и Кейпо мало что могли поделать после того, как о произошедшем сообщили газеты. Теперь протест можно было изобразить изменой делу национализма.
1 октября 1936 года Франко принял властные полномочия в тронном зале капитан-генеральства в Бургосе, в присутствии дипломатических представителей Португалии, Германии и Италии. Генералу Кабанельясу пришлось признать свое полное поражение. «Сеньор глава государства! – провозгласил он. – Именем Совета национальной обороны передаю вам абсолютную государственную власть». Франко вышел на балкон и предстал перед радостной толпой. В своей речи он обещал «ни одного дома без очага, ни одного испанца без хлеба». Годовщину этого дня праздновали потом почти сорок лет как День каудильо[357]. Военная хунта во главе с Кабанельясом немедленно была заменена другой – Государственной вспомогательной хунтой (Junta Técnica del Estado) во главе с генералом Давилой[358].
Став каудильо, Франко постарался сразу же перекрыть кислород потенциальной оппозиции, взяв на вооружение ее лозунги. Для своих речей он умело подбирал удобные ему самому аспекты идеологии соперников-националистов: чтобы понравиться карлистам и Церкви, он изображал сильную набожность, лозунг Фаланги «Una Patria, Un Estado, Un Caudillo» был переделан в «Una Patria: España. Un Caudillo: Franco». А вскоре зазвучал совсем простой клич: «Франко! Франко! Франко!»