Писатели-националисты принялись проводить параллели с первой Реконкистой. Подготовленные мозги легко усваивали предлагаемые образы: для фалангистов это было рождение нации, для карлистов и монархистов-альфонсистов – установление королевской католической диктатуры, для Церкви – век верховенства церковников, для землевладельцев – источник их богатства и власти.
Франко сильно отличался от Муссолини и Гитлера. Он был хитроумным оппортунистом и, при всей своей риторике, не отличался сомнительными «видениями» и уверенностью в собственном исключительном предназначении.
Новое положение Франко подкрепили хорошие новости: недавно сошедший со стапелей крейсер «Canarias» вышел из Эль-Ферроля, родины каудильо, проплыл вдоль португальских берегов и атаковал республиканские военные суда у Гибралтара. Ему удалось потопить эсминец «Almirante Fernandez», а остальные суда заставить искать убежища в гавани Картахены. С блокадой Гибралтарского пролива было покончено, отныне пополнения из Марокко могли переправляться в метрополию, не отвлекая авиацию от бомбовых вылетов.
4 сентября в республиканской зоне ушло в отставку правительство Хираля. Оно так и не смогло осознать истинное положение, не говоря о том, чтобы завоевать поддержку народа и повлиять на происходящее. Все политические партии признали, что добиться доверия революционных комитетов способен один человек – Ларго Кабальеро. Посещениями позиций милиции в горах Сьерра-де-Гвадаррама он заработал большую популярность. «Ларго Кабальеро, – писал другой социалист, Сугасагойтиа, – обладал в глазах масс мистическими достоинствами, а его пафос начал творить чудо трудного возрождения коллективного энтузиазма»[359].
Даже Прието, социал-демократ и выходец из среднего класса, признавал, что единственный подходящий приемник Хираля – это его главный соперник, упрямый, часто ограниченный пролетарий[360]. Прието и коммунисты старались как можно дольше сохранять либеральную личину, тогда как Ларго Кабальеро хотел коалиции с преобладанием социалистов. У него было сильно впечатление, что либералы в первом республиканском правительстве использовали его, подрывая его усилия как министра труда.
Новое правительство представили как символ союза против общего врага, объединяющего в одной администрации либералов-центристов и левых революционеров. Администрация назвала себя «правительством Победы» и стала первым правительством Западной Европы, в котором участвовали коммунисты.
Правительство Кабальеро стало также важным шагом в постепенном отъеме власти у местных комитетов: перед лицом успеха националистов (вот-вот должны были пасть Талавера и Ирун) даже анархисты не спешили ставить палки в колеса новой власти. Тем не менее республика была еще далека от государства среднего класса, которое рисовала для внешнего мира коммунистическая пропаганда. Пассионария и Хесус Эрнандес утверждали, что в Испании происходит «буржуазно-демократическая революция» и что они действуют «исключительно из желания защитить установленную 14 апреля 1931 года республику».
На самом деле испанские коммунисты отнюдь не были в восторге от того назначения Кабальеро – несмотря на то что, совсем недавно они и позиционировали его как «испанского Ленина». 8 сентября они докладывали в Москву, что «несмотря на наши усилия, мы не смогли избежать правительства Кабальеро». Кроме того, следуя распоряжениям Коминтерна, они пытались не попасть в него сами, но «все настаивали на участии коммунистов в новом правительстве, которого нельзя было избежать, не создав крайне опасной ситуации. Мы принимаем необходимые меры для организации работы наших министров»[361].
При этом Марти знал, что источником власти коммунистов не должны быть исключительно министерства: гораздо важнее было глубокое проникновение в армию и в полицию, а также методы пропаганды. «Политическое влияние компартии превзошло все ожидания… Только наша партия знает, что надо делать. Лозунги партии быстро перенимаются и перепечатываются всеми газетами… Наша партия поставляет кадры для полиции… Главная сила армии направлена на создание того, что составило гордость Народной армии, – 5-й полк милиции. 5-й полк, стяжавший заслуженную военную славу, насчитывает 20 тысяч бойцов. Все командиры в полку – коммунисты». Товарищ Чека (удачная кличка!), партиец, ответственный за армию и полицию, давал «директивы по проведению допроса подвергнутых серьезному аресту»[362].
Президент Асанья, остававшийся номинальным символом либерального парламентаризма, возражал против участия коммунистов в правительстве, но его изоляция усиливалась: побеждала воля Кабальеро. Оба министра-коммуниста заняли свои посты только после получения инструкций из Москвы. Хесус Эрнандес стал министром образования, Винсенте Урибе – сельского хозяйства; Альварес дель Вайо, поддерживаемый коммунистами (о чем Ларго Кабальеро еще не знал), получил портфель министра иностранных дел.
В правительство Кабальеро вошли также трое его союзников – левых социалистов и Прието вместе с двумя последователями – социал-демократами, один из которых, будущий премьер Хуан Негрин, стал министром финансов. Ларго Кабальеро оставил за собой пост военного министра, а Прието отдал ВВС и ВМФ. Два министра были левыми республиканцам (один из них – Хосе Хираль), один принадлежал к каталонской Esquerra, один – к баскским националистам, двое были республиканцами-центристами[363].
Кабальеро приглашал в правительственную коалицию своих старых соперников-анархистов для расширения представительства антинационалистских групп. Анархисты сделали встречное предложение (не принятое): правительство под председательством Ларго Кабальеро с пятью членами НКТ, пятью членами ВСТ, четырьмя либеральными республиканцами и без коммунистов. Такая структура была априори невозможна, что понимали и анархисты – их предложение было лишь попыткой сохранить лицо. Они молчаливо признавали необходимость центральной координации и сотрудничества в условиях полномасштабной войны. Но итоге в правительство анархисты так и не вошли.
Комитеты стали получать новые названия, и, хотя большинство первоначальных делегатов остались на прежних местах, они постепенно подчинились управлению нового руководства. В муниципальных комитетах, заменивших местные комитеты, соотношение сил кардинально изменилось (особенно это касается Каталонии). Перемены играли на руку коммунистам, чье представительство в комитетах увеличилось – что полностью соответствовало росту численности их сторонников.
В Валенсии Народный исполнительный комитет, так пренебрежительно отмахнувшийся от делегации предыдущего мадридского кабинета Мартинеса Баррио, 8 сентября признал новое правительство. Однако посланцев Коминтерна разгневало заявление «очень популярного анархиста» из Валенсии на митинге 25 сентября: «Есть одна партия, стремящаяся монополизировать революцию. Если эта партия продолжит свою политику, то мы решили ее раздавить. В Мадриде есть иностранный посол (советский посланник Марсель Розенберг), вмешивающийся в испанские дела. Мы предупреждаем его, что испанские дела касаются только испанцев»[364].
Действующая каталонская администрация, Центральный комитет антифашистской милиции, соединился с Женералитатом, образовав на пару с ним 26 сентября новое правительство под руководством Жозепа Таррадельяса. В нем были представлены все рабочие организации и все партии Народного фронта; анархисты НКТ, коммунисты ОСПК и антисталинисты ПОУМ работали вместе. Впервые анархисты напрямую признали правительство – они пошли на этот принципиальный компромисс, зная, что в противном случае мадридское правительство не станет предоставлять самоуправляемым коллективам кредиты и валюту для приобретения сырья.
Жестче других партий отказ руководства НКТ от власти в Каталонии критиковала ПОУМ – отчасти из приверженности авторитарному пути к новому обществу, но больше из-за лучшего понимания сталинистской угрозы, чем у каталонских анархистов, не представлявших, что им в Барселоне может быть брошен вызов. Андреу Нин, лидер ПОУМ, ставший советником по юстиции, достаточно долго прожил в России, чтобы отдавать себе отчет, что инфильтрация на ключевые посты была более сильным козырем, чем реальное количество сторонников у компартии.
С точки зрения каталонских националистов, умеренная политика Компаниса начинала доказывать свою эффективность. Анархисты могли упрямо называть правительство Каталонии Региональным комитетом обороны – но куда важнее было то, что трое их представителей вошли в его состав. Это было первым шагом к ослаблению власти анархистов в Каталонии[365].
К концу сентября Совет обороны Арагона остался единственной крупной неправительственной организацией в южной части территории республики, сохранившей контроль над своим регионом. Эта анархистская структура под контролем ФАИ, возглавляемая Хоакином Аскасо, испытывала сильное давление коммунистов в их борьбе за окончательную централизацию управления. К октябрю ее комитет признал, что для выживания ей придется пойти на уступки: в совет были введены партии Народного фронта, а Хоакин Аскасо нанес успешный дипломатический визит в Мадрид. Было достигнуто соглашение о взаимном признании без компромиссов, способных навредить, однако вскоре выяснилось, что центральная власть и коммунисты не намерены позволить арагонскому совету просуществовать дольше необходимого для них срока[366].
На этом этапе Ларго Кабальеро не понимал, что его используют для возвращения государственной власти либералам, социал-демократам и коммунистам. Только в ноябре до него начало доходить, что он всго лишь зарядил, говоря словами Ленина, «пистолет государства», и теперь другие только и ждут, чтобы его у него отобрать.