Несмотря на то что многие радостно приветствовали назначение Кабальеро, Коминтерн остался к этому равнодушен. В своем рапорте в Москву 17 октября Марти описывал его как «плохого профсоюзного бюрократа» и отмечал, что он и Прието только и делают, что нападают друг на друга через свои газеты «Claridad» и «El Socialista»[367].
Одним из доводов в пользу централизованного управления было то, что существование устойчивого правительства в Мадриде способно подвигнуть британское и французское правительства к изменению их взгляда на поставки оружия – эти надежды развеялась после принятия «политики невмешательства». Германия и Италия, встревавшие в испанские дела активнее всего, сначала приняли план невмешательства весьма холодно, однако позже они осознали его потенциальные достоинства. Даже граф Чиано отчасти принял эту политику, но настаивал, что она должна быть комплексной и затрагивать даже «пропагандистскую помощь». Тогда Италия и Германия могли бы обвинить Россию в нарушении соглашения и тем самым оправдать свое активное вмешательство.
Согласившись на пакт в принципе, немцы твердили, что для этого придется еще более усилить блокаду. Наконец, советское правительство, не желая быть обманутым, следовало такой же тактике, настаивая на присоединении к политике невмешательства еще и Португалии. Португалия превратилась для Сталина в козла отпущения в Комитете по невмешательству в испанские дела, так как нападать на диктаторов Германии и Италии для него было бы слишком рискованно.
Почти не приходится сомневаться, что первоначальные намерения правительства Франции были искренними. Об Идене этого не скажешь: даже его последующее «прозрение» касательно подлинных намерений оси, замаскированных «умиротворением», не должно перечеркивать его действий в 1936 году. Было лицемерием слагать с себя ответственность под тем предлогом, что «испанцы ответят неблагодарностью тем, кто вмешается» – притом что британское правительство проявляло пристрастность, сохраняя притязания на роль «мирового полицейского».
Более того, довод Идена, что поставка оружия республике заставит Гитлера помогать Франко, с самого начала выглядел не более чем отговоркой. Британия игнорировала даже вербовку националистами наемников в Рифе – вопиющее нарушение Фесского договора 1912 года об установлении испанского протектората. Само же республиканское правительство так не хотело огорчать Французскую и Британскую империи, что не предоставляло Марокко независимости и даже не предпринимало серьезных попыток поощрять там антиколониальные настроения.
Заседания Комитета по невмешательству начались в Лондоне 8 сентября, после многочисленных отсрочек: их главной причиной был отказ Германии присоединяться к работе комитета, пока республика не предъявит разбившийся при посадке «Юнкерс-52». Организатором комитета был лондонский Форин Офис, председательствовал лорд Плимут, членами комитета были послы держав-подписантов, то есть всех стран Европы, кроме Швейцарии. Посол республики в Лондоне Пабло де Аскарате описывал «сумбурные и бесплодные споры, полные обвинений и контробвинений»[368].
Самому Идену пришлось признать, что «на продолжительных заседаниях… в ответ на обвинения звучали категорические отрицания. Ни те ни другие не приносили никакого результата».
Британский министр иностранных дел попытался доказать, что в октябре «Россия открыто отправляла грузы в Испанию, доказательства чего были убедительнее, чем те, что у нас были против диктаторов в Риме и Берлине»[369]. Тем не менее в конце сентября он отмечал в Женеве, что министр иностранных дел республики Альварес дель Вайо «передал мне документы и фотографии, доказывавшие степень нарушения соглашения Гитлером и Муссолини». Даже германский поверенный в делах был озабочен тем, как открыто приветствуют на улицах Севильи военных вермахта в форме. Учитывая симпатии офицеров Королевского ВМФ в Гибралтаре, не приходится удивляться тому, что оставались незамеченными летевшие над Гибралтаром «Юнкерсы» и «Савойи», переправлявшие Африканскую армию из Тетуана в Севилью. Американский посол в Испании Клод Бауэрс позднее осуждал все происходившее тогда: «Все, что делал Комитет по невмешательству, шло на пользу мятежу… Этот комитет был самой циничной и бесчестной шайкой, известной в истории»[370].
Глава 15. Советский Союз и Испанская республика
В октябре 1936 года националисты сосредоточили свои отборные силы и возобновили наступление на столицу с юго-запада. Их неутомимое продвижение создавало впечатление, что по Испанской республике нанесен смертельный удар. Однако оборона Мадрида вскоре превратилась в разнесшийся по Европе призыв ко всем, кто боялся и ненавидел триумфальные силы «мирового фашизма». Коммунистический лозунг «Мадрид станет могилой фашизма» получал мощный отклик, и битва за столицу должна была помочь приходу к власти компартии. КПИ, насчитывавшая весной 1936 года 38 тысяч членов, к концу года выросла до 200 тысяч, а к марту 1937 года – до 300 тысяч человек[371].
Руководители Коминтерна Дмитрий Мануильский[372] и Георгий Димитров приказали Испанской компартии участвовать в разгроме мятежа и в защите демократической независимой Испанской республики. Эта стратегия, сопутствовавшая членству СССР в Комитете по невмешательству, имела несколько политических целей: во-первых, бороться с мнением, что в Испании происходит революция с целью установления коммунистического режима; во-вторых, опровергнуть утверждение врагов, зависящих от помощи извне, что их движение является национальным; в-третьих, попытаться примирить ленинизм с традиционной идеей испанского либерализма[373].
При этом ситуация была далека от оптимистичной: военное положение ухудшалось день ото дня. После поражения в Талавере Мадрид казался обреченным, после потери Ируна и Сан-Себастьяна нависла угроза и над Бильбао. Республиканцам никак не удавалось взять Овьедо, они потерпели неудачу в Толедо, наступление анархистов на Сарагосу застопорилось. Они держались севернее Мадрида, в Сьерра-де-Гвадаррама, – но и этот сомнительный успех, как и все достижения республиканцев, относился лишь к обороне.
Эти неудачи и массированная помощь националистам со стороны Германии и Италии заставили генерального секретаря Коминтерна Димитрова задуматься о вмешательстве Советского Союза. 28 августа он записал в дневнике: «Вопрос помощи испанцам (возможно, организация интернационального корпуса)». 3 сентября он пишет: «Положение в Испании критическое». 14 сентября: «Организовать помощь испанцам (в тайной форме)»[374].
Среди историков, описывающих участие СССР в гражданской войне, до сих пор в ходу две полярные и крайне схематичные трактовки: либо это была «стратегия Коминтерна, преследовавшая цель установления просоветского режима, выполняющего приказы Москвы», «либо бескорыстная помощь со стороны СССР, родины пролетариата, законной конституционной республике». Обе взаимоисключающие интерпретации неверны, но вторая определенно еще дальше отстоит от непростой правды[375].
С 1920-х годов советское присутствие в Испании нарастало, в основном в виде культурной пропаганды. Коминтерн делал там не больше, чем в других западных странах: проникал в умы и ждал. Получив известие о государственном перевороте 18 июля 1936 года, Коминтерн запросил максимальный объем информации от своих главных агентов, особенно от аргентинца Витторио Кодовильи, контролировавшего Испанскую коммунистическую партию с 1932 года; тем временем советские власти обдумывали положение. Как мы видели, Сталин принял решение о вмешательстве только в сентябре, через два месяца после выступления мятежников. Только тогда советский режим стал изучать возможности использования конфликта и завоевания внутренней и международной поддержки. Московское политбюро приказало устроить массовые демонстрации, а Коминтерн запустил международную кампанию. Советские граждане сдали на гуманитарную помощь республиканской Испании 274 млн рублей (приблизительно 11,5 млн фунтов стерлингов)[376].
Советское правительство командировало в Испанию Михаила Кольцова, самого известного корреспондента «Правды», вскоре туда же выехали кинорежиссеры Роман Кармен и Борис Макасеев. Через три недели после их прибытия на московских экранах появились выпуски новостей с испанского фронта[377], в советской прессе стали почти ежедневно печататься статьи на эту тему.
21 августа советское правительство назначило послом в Мадриде Марселя Розенберга, месяц спустя генеральным консулом в Барселоне стал Владимир Антонов-Овсеенко, старый большевик, командовавший штурмом Зимнего дворца. Корреспондент «Известий» Илья Эренбург информировал Розенберга о конфликте в каталонской политике и о недовольстве Компаниса центральным правительством. Политбюро назначило Леонида Гайкиса секретарем посольства, Артура Сташевского – торговым атташе.
Среди военных советников выделялись генерал Ян Берзин («Гришин»), Владимир Горев («Санчо») – военный атташе, Николай Кузнецов («Коля») – военно-морской атташе и Яков Смушкевич («Дуглас») – советник по военной авиации. Большинство старшего командного состава в Испании было из советской военной разведки (ГРУ). Два месяца советское посольство проработало в мадридском отеле «Палас», а потом последовало за правительством в Валенсию.
Коминтерн прислал собственную команду, в нее входил Пальмиро Тольятти («Эрколе» или «Альфредо»), лидер Итальянской компартии в изгнании, оказывавший большое влияние на решения Коминтерна. Впоследствии он стал главным советником Испанской компартии. Венгру Эрне Гере («Педро») принадлежала аналогичная роль при ОСПК в Барселоне. Наибольший страх среди всех прибывших в Испанию советников внушал Александр Орлов – представитель НКВД, надзиравший за тайной полицией