секретарь Национального комитета НКТ, новый министр промышленности Хуан Пейро и Хуан Лопес, ставший министром торговли, уговорили «пуристов» принять этот компромисс. Федерика Монтсени, отбросив подозрения и отцовские предостережения, стала первой в Испании министром-женщиной[445]. А Гарсиа Оливер проявил себя весьма необычным министром юстиции: при нем отменили штрафы и уничтожили старые уголовные дела.
Утром 6 ноября, как только вожаки НКТ-ФАИ заняли свои посты, Ларго Кабальеро созвал совещание кабинета и объявил, что правительство переезжает в Валенсию. Асанья уже уехал без предупреждения в Барселону, и большинство министров, особенно Ларго Кабальеро и Прието, были убеждены, что Мадрид вот-вот падет. В кабинете доказывали, что если их арестуют, то республика останется без законного руководства, и мятежники тут же получат мировое признание. (На самом деле даже падение одной столицы имело бы тот же эффект; к тому же аэродрому Барахос восточнее столицы ничего не угрожало, и правительство могло бы улететь оттуда в самый последний момент). Новые министры от НКТ-ФАИ выступили категорически против этого плана, утверждая, что правительство не должно бросать защитников города. Но анархисты остались в меньшинстве; было решено, что в отсутствие администрации городом будет управлять хунта.
Пока правительство готовилось покинуть город, на его улицы хлынули крестьяне со своим скотом. «Много беженцев движется через Мадрид, – записал в тот день Кольцов. – В основном они из пригородных деревень. Мимо «Паласа» (отеля), зданий парламента и по проспекту Кастельяна прогнали большую отару овец. Овцы на улицах и площадях Мадрида теперь никого не удивляют»[446].
Генерал Посас, бывший командир Гражданской гвардии и будущий коммунист, был назначен командующим Центральной армией, руководить столичной хунтой поручили генералу Миахе. Приказы для этих генералов положили не в те конверты, но они, к счастью, вскрыли их сразу же, нарушив приказ повременить. По утверждению Посаса, Миаха чуть ли не рыдал в бессильной ярости, усмотрев в своем назначении намерение принести его в жертву.
Вечером 6 ноября правительство отправило свой архив в Валенсию в грузовиках, сопровождаемых огромным конвоем. Страхи, что националисты могут в любой момент перерезать дорогу, оказались необоснованными, зато конвой был остановлен в Тарансоне милицией НКТ. За дезертирство перед лицом врага были арестованы министр иностранных дел Альварес дель Вайо, генерал Посас, Хуан Лопес – министр от самих анархистов и CNN и заместитель министра обороны генерал Асенсио, якобы вредившей анархо-синдикалистской милиции. Анархисты остановили также советского посла, чтобы высказать ему все, что они думают о коммунизме. В конце концов Орасио Прието из Национального комитета НКТ удалось уговорить милицию пропустить конвой.
Бегство правительства из Мадрида возымело мгновенный эффект. Анархисты провозгласили лозунг: «Да здравствует Мадрид без правительства!» Этот клич был подхвачен другими, и в столице повеяло новым ветром. Вернулось напряжение первых дней восстания, коммунисты призвали создавать местные комитеты, против чего сами же раньше решительно выступали: создание мадридской хунты само по себе было шагом назад, к произошедшей в июле фрагментации власти.
Лозунги, которые запретили бы всего несколько дней назад, теперь были на устах у всех коммунистов. Призыв к защите города «от фашистов и от их арабов» воздействовал на глубинные инстинкты и сплотил население. Настойчиво проводилась параллель с обороной Петрограда от белых в Гражданскую войну в России, в кинотеатрах крутили «Мы из Кронштадта» и «Броненосец “Потемкин”». Депутат-коммунистка Пассионария без устали призывала по радио и на массовых шествиях к сопротивлению.
Как в июле в Барселоне, решимость людей отстоять Мадрид породила массовый героизм. Ужас перед колониальными войсками и ненависть к ним у мадридцев помогли превозмочь панику и исполниться духом непреклонного сопротивления. На площади Аточа висел большой плакат: «В Бадахосе фашисты расстреляли 2000 человек. Если Мадрид падет, они перебьют полгорода». Женщины и дети выстраивались цепочками, передавая камни и булыжники для строительства баррикад. На угрожаемом западном фланге столицы рыли рвы. В юго-западном пригороде Карабанчель дома готовили к уличным боям.
В кризисный момент, когда бои достигли южных окраин, началась массовая мобилизация. Рабочие-металлисты выдвинули лозунг: «Каждый профсоюз – милиция, каждый профсоюзник – боец милиции». Синдикаты ВСТ и НКТ формировали батальоны железнодорожников, парикмахеров и портных. Был батальон учителей, батальон художников. Происходили реквизиции транспорта и зданий, отель «Ритц» был превращен, как в Барселоне, в столовую для бездомных и беженцев. Сама хунта заняла дворец Хуана Марча, и машинистки стали работать в его бальном зале, под огромными люстрами, тревожно звеневшими во время воздушных налетов и артобстрелов.
Хунта Миахи была крайне пестрой и контрастной: почти все в ней были молоды и энергичны, некоторым не исполнилось и тридцати – в результате правящую структуру прозвали «яслями Миахи». Сам же старый генерал, близорукий болтун, неспособный придерживаться конкретной темы, не был революционером – более того, он входил в Испанский военный совет, сыгравший важную роль на первом этапе планирования военного мятежа. Однако он мечтал о популярности и был падок на лесть. Коммунисты провозгласили его героем Мадрида и идеализировали его образ в своей прессе по всему миру. Миаха был восторге, в знак благодарности он даже вступил в компартию; кажется, главной его слабостью было членство в максимальном количестве политических организаций. Асанья высмеивал «коммунизм» Миахи и припоминал, как тот всего четыре года назад говорил ему, что социалистов надо расстреливать[447].
Тревожным предупреждением о грядущих событиях стало вето посла Розенберга на участие в хунте Рабочей партии марксистского единства (ПОУМ). Это было открытым игнорированием принципа политического паритета, до сих пор шедшего коммунистам на пользу. Розенберг дал понять, что поставок советского оружия не будет, если в хунту обороны войдут «троцкисты». (В действительности Андреу Нин уже порвал с Троцким, критиковавшим ПОУМ, хотя остался антисталинистом).
Ситуация с порядком в Мадриде становилась устрашающей: все гражданские русские покинули столицу, но офицеры НКВД остались. Ситуацию усугубили слова Молы про «пятую колонну». Неудивительно, что это злополучное замечание усилило страх внутренней измены и вызвало новый круг репрессий.
Гражданская гвардия, переименованная в Республиканскую, подверглась безжалостной чистке – этому способствовал факт ее бунта в Бадахосе при приближении Ягуэ. Штурмовая гвардия, подвергнутая той же участи, была отправлена в Валенсию. Большую часть операций по безопасности проводил коммунистический 5-й полк; делегат по безопасности Сантьяго Каррильо руководил волной арестов и бессудных расстрелов, превзошедшей, возможно, аналогичную волну июля – августа. В Мадриде, без сомнения, было много сторонников националистов, но в подавляющем большинстве акций, приписываемых «пятой колонне», на самом деле было виновны горожане, ошибочно определявшие направление пулеметного огня и путавшие артиллерийские снаряды с «брошенными из окон гранатами».
Трудно сказать, действительно ли руководство хунты боялось удара в спину или оно намеренно раздувало инциденты, чтобы оправдать безжалостные методы сил безопасности. Шпиономания достигла небывалой высоты – вплоть до того, что обрезались телефонные провода, чтобы сторонники националистов не снабжали по телефону разведданными Африканскую армию, достигшую пригородов. Дела, реальные или воображаемые, «пятой колонны» не оправдывают решение вывезти заключенных тюрьмы Модель в Паракуэльос-де-Харама и потом расстрелять. Многие из них были ведущими сторонниками националистов[448].
Точно неизвестно, кто отдал этот приказ – помощник Каррильо Хосе Кацорла или Кольцов, корреспондент «Правды» и специальный посланник, заявивший, что «такие важные элементы не должны попасть в руки фашистов». Мельхор Родригес, анархист и новый директор тюрем, только что назначенный Хуаном Гарсиа Оливером, тут же решительно осудил эти убийства, но мало кто, помимо него, осмелился критиковать коммунистов в такой критический момент.
Решение по заключенным было принято в 10:30 утра 8 ноября на совещании представителей Союза социалистической молодежи и местной федерации НКТ. Заключенных разделили на три категории:
1. Фашисты и опасные элементы. Немедленная казнь с сокрытием (нашей) ответственности.
2. Неопасные заключенные. Немедленная эвакуация в тюрьму Чинчилья, максимальная безопасность.
3. Невиновные (в каких-либо преступлениях). Немедленное освобождение для демонстрации иностранным посольствам нашего гуманизма[449].
Нет никаких оснований предполагать, что об этом решении 20-летних Сантьяго Каррильо и Амора Нуньо, стоившем 2 тысячи жизней, была осведомлена хунта обороны Миахи или правительство в Валенсии. (Сантьяго Каррильо был впоследствии руководителем Испанской коммунистической партии, а под занавес холодной войны стал убежденным сторонником еврокоммунизма – попытки западных компартий выйти из-под заржавевшей железной руки СССР.) Утверждалось, будто их бесчеловечное решение предотвратило восстание «пятой колонны»; в том, что в городе пряталось много сторонников националистов, нет сомнения, но у них не было ни оружия, ни организации, чтобы выступить.
Тем временем в столицу возвращалась измотанная и деморализованная милиция. Некоторые открыто бежали, даже захватывали машины «скорой помощи», чтобы не попасть в руки к марокканцам; но были и такие, что упорно защищался, замедляя наступление националистов. Скорее всего, газетчики, видевшие только бегущих, преувеличили масштабы разгрома милиции. 4 ноября был захвачен Хетафе вместе с аэродромом, и Варела поспешил сказать журналистам, что те могут «объявить на весь мир, что на этой неделе Мадрид будет захвачен». Через два дня была взята Брюнета западнее столицы. Газета «ABC», выходившая в Севилье, радовалась: «Чтобы доехать до города в такси, нам пришлось бы заплатить всего 4,60 песеты».