После ультиматума «либо немедленная сдача, либо я сровняю Бискайю с землей» Мола отдал приказ о наступлении с юго-востока. Оно началось 31 марта штурмом трех высот, Альбертиа, Марото и Харинто, захваченных басками при наступлении на Вильярреаль в прошлом году. В первый же день националисты продемонстрировали намерение использовать свое подавляющее преимущество в воздухе. Волны тяжелых «Юнкерсов-52» и итальянских S-81 из Сории бомбили города Элоррио и Дуранго за линией фронта.
В 10-тысячном Дуранго не было средств противовоздушной обороны и вообще никакого военного присутствия. В церкви как раз служили мессу, и сброшенные на нее бомбы убили 14 монахинь, священника и большую часть молящихся. Затем истребители «Хейнкель-51» принялись расстреливать разбегающихся жителей. В этой атаке погибло 250 гражданских лиц. Целью налетов было заблокировать обломками выходы из города, но поведение пилотов истребителей только этим не объяснить[552]. Генерал Кейпо де Льяно заявил по радио Севильи, что «наши самолеты бомбили военные объекты в Дуранго, позже коммунисты заперли священников и монахинь, безжалостно их перебили и подожгли церкви». 2 апреля националисты утверждали по радио Вальядолида, что «в Дуранго были атакованы только военные цели. При этом подтверждается, что церковь разрушили красные. Церковь Санта-Мария подожгли, когда она была полна прихожан»[553].
Главные цели того дня включали три названных горы, бомбовые рейды сочетались с заградительным огнем артиллерии перед атакой наваррских войск Алонсо Веги. Бомбардировщики легиона «Кондор» приступили к бомбометанию в 8 утра: «за 2 минуты было сброшено 60 тонн бомб», как записал Рихтхофен, с командного поста которого открывался «очень хороший обзор». Наваррские солдаты надели «белые мундиры, чтобы их могли опознать немецкие летчики. Впереди развевался национальный флаг»[554]. Баскская милиция, gudaris, не знала, что происходит; ее сразу опрокинули карлисты в красных беретах, кричавшие свое «Viva Cristo Rey!». Подтянуть резервы было невозможно из-за ударов с воздуха по всем ведущим к фронту коммуникациям. Телефонная связь с передовыми позициями была нарушена при артподготовке.
Баски успешно отбили гору Горбеа и потом удерживали ее два месяца, обеспечивая защиту своего правого фланга. Но на следующий день они потеряли две других стратегически важных высоты, а воздушные налеты на город Очандиано и его окрестности пробили брешь в обороне. Gudaris (солдаты басконской армии) были деморализованы подавляющим превосходством противника в воздухе: они могли отбить свирепую атаку карлистской пехоты, но не располагали ни средствами ПВО, ни истребителями для прикрытия. У двадцати батальонов не было надлежащего автоматического оружия, в некоторых пулеметных ротах было всего по нескольку автоматов.
4 апреля Рихтхофен записал: «Истребители косят красных на склоне горы. 200 трупов, 400 пленных». Баскские силы были оттеснены, но зарылись в землю и продолжали бой. «Мы не перестаем изумляться стойкостью красной пехоты. Красные истекают кровью»[555].
Отданный позже в тот день Молой приказ приостановить наступление взбесил Рихтхофена. «Война здесь – нудное занятие. Сначала испанцев уведомляют об операции. Прорабатываются боевые приказы. Потом разведка, потом посещение ставки. Изучение боевых приказов, предложения об изменениях, возможно, угрозы: «Только без нас». Проверка, дошли ли приказы до исполнителей и выполнены ли». Следующим утром его бомбардировщики работали, как договаривались, «но пехота бездействует и просит еще поддержки». Мола приказал возобновить наступление назавтра. «Мы совершенно беспричинно сбрасываем бомбы, – записал Рихтхофен. – (Отправлена) телеграмма протеста Франко»[556].
6 апреля националисты объявили о блокаде республиканских портов на побережье Кантабрии. В тот же день их крейсер «Almirante Cervera» при моральной поддержке малого эсминца «Admiral Graf Spee» остановил британское торговое судно. Подоспевшие британские эсминцы «Blanche» и «Brezen» эскортировали «купца» в Бильбао.
Правительство Болдуина тревожило, как бы англо-баскская торговля не принудила Великобританию занять сторону в испанском конфликте. Оно не желало признавать ни националистов, ни республиканцев воюющими сторонами, потому что тогда те могли бы останавливать и обыскивать идущие в испанские порты британские суда. Тем не менее в свете последующих событий трудно согласиться с утверждениями о беспристрастности британского кабинета и его советников. Адмирал лорд Чэтфилд, первый морской лорд, был поклонником генерала Франко, и его офицеры в Бискайском заливе, без сомнения, испытывали симпатию к своим националистским визави. Сэр Генри Чилтон, посол в Андае, явно служил рупором националистов – и к его голосу, несмотря на то что Чилтон находился по другую сторону границы, явно прислушивались в Форин Офис. Чэтфилд и Чилтон сообщали британскому правительству об эффективности блокады Бильбао, так как националисты заминировали устье реки Нервьон и заявляли о готовности обстрелять британские суда, если они не остановятся. Британских военных судов не было в указанном районе уже несколько месяцев, тем не менее уверения басков о полном разминировании не принимались во внимание. Лондон приказал королевской флотилии уведомить все британские суда, находящиеся в Бискайском заливе на пути в Бильбао, о необходимости дожидаться последующих распоряжений во французском порту Сен-Жан-де-Люс. Якобы во избежание умаления британского престижа негласной поддержкой националистов из Гибралтара в бискайские воды был направлен линкор-крейсер «Hood».
Отношение Королевского ВМФ к эффективности блокады привело к бурным сценам в палате общин. 200 миль побережья сторожили только четыре корабля националистов, тогда как береговые батареи басков имели дальность стрельбы более трех миль. Правительство не ожидало такого сильного отпора, но первый лорд Адмиралтейства сэр Сэмюэль Хор[557] отказывался признать правду о минах в Нервьоне, так как его снабжали информацией националисты.
20 апреля небольшое британское торговое судно «Seven Seas Spray», решив проигнорировать все предостережения Королевского ВМФ, покинуло Сен-Жан-де-Люс и пришло на рейд Бильбао. Там оно не встретило ни судов националистов, ни мин – только восторженный прием заждавшегося населения Бильбао. Британское правительство и Адмиралтейство были посрамлены. В Испанию немедленно отплыли другие суда, ждавшие у берегов французской Страны Басков. Одно из них задержал в 10 милях от Бильбао крейсер «Almirante Cervera». «Купец» запросил по радио помощи, и на этот раз линкору-крейсеру «Hood» пришлось проявить к националистам строгость. С точки зрения басков, через девять дней восторжествовала хотя бы поэтическая справедливость: эсминец «Espana» нарвался у Сантандера на мину националистов и затонул.
Басков больше не могли принудить к сдаче голодом, но начавшиеся 20 апреля бои складывались для них неудачно. Сочетание воздушной мощи националистов, боевой доблести карлистов и склонности республиканцев самовольно покидать позиции грозило фронту развалом. Тем не менее Рихтхофен по-прежнему оставался разочарован.
20 апреля его взбесили итальянские ВВС. «Дожили. Они сбросили бомбы на собственные войска. День неудач. День рождения фюрера. Зандера (Шперле) произвели в генерал-лейтенанты»[558]. При всех недостатках националистов хаос в республиканских силах усугублялся из-за медлительности и некомпетентности Генштаба. Его начальник полковник Монтауд был известен своим капитулянством, а кадровых офицеров критиковали за «замашки госслужащих»[559]. Положение было так плохо, что попытался вмешаться сам Агирре. К счастью для басков, осторожность Молы не позволила противнику полностью воспользоваться неразберихой у республиканцев.
23 апреля Рихтхофен записал: «Погода очень хорошая. 4-я бригада вопреки приказам развернула два батальона вместо двенадцати. Их придется менять. Пехота не идет вперед. Что делать? Легион «Кондор» не летает позже 18 часов. Невозможно вести вперед пехоту, не желающую атаковать слабо удерживаемые позиции».
На следующий день Рихтхофен снова жаловался, на сей раз на то, что итальянцы разбомбили не тот город. «Это невообразимое бремя для руководства… Надо ли, в конце концов, разрушать Бильбао?»[560] Итальянцы были озабочены, как бы наступление на католиков-басков на севере не вызвало недовольство папы римского, и не торопились бомбить главный баскский город. Трудно сказать точно, но, возможно, огорчение Рихтхофена сыграло какую-то роль в следующей операции легиона «Кондор», снискавшую самую дурную славу.
25 апреля деморализованные войска откатались из Маркины к Гернике, находившейся в 10 километрах от линии фронта. Назавтра, в понедельник 26 апреля, в 4:30 дня главный церковный колокол Герники возвестил о начале налета. Был базарный день; некоторые крестьяне, встревожившись, не пошли в центр города, но другие продолжили гнать туда свой крупный и мелкий скот. Беженцы, спасавшиеся от неприятельского наступления, спрятались в подвалах, обозначенных как refugios. Над городом появился один бомбардировщик «Хейнкель-111» из «экспериментальной эскадрильи» «Кондора», опорожнил бомболюки люки над центром и улетел[561].
Большинство горожан покинуло убежища, многие бросились помогать пострадавшим. Но через четверть часа появилась целая эскадрилья, сбросившая бомбы разных размеров. Люди, ринувшиеся обратно в убежища, задыхались от дыма и пыли. Их страшило то, что подвалы могут не выдержать взрывов более тяжелых бомб. Началось бегство из города, в окрестные поля, и тогда эскадрильи истребителей «Хейнкель-51» стали расстреливать и забрасывать бомбами мужчин, женщин и детей, монахинь из госпиталя и даже скот. Но основная атака была еще впереди.