Место Молы занял генерал Давила, тоже действовавший методически, но далеко не так твердо, как предшественник. Давила по-другому расположил силы и отдал приказ начать штурм «железного кольца» 12 июня. Чертежи майора Гойкоэчеа, подтвержденные воздушной разведкой, позволили определить слабые точки в оборонительной линии. За артобстрелом из 150 орудий и атакой с воздуха быстро последовало наступление войск полковников Гарсиа Валиньо, Хуана Батисты Санчеса и Бартомеу[573]. Ввиду отсутствия эшелонированной обороны весь сектор рухнул. Но разгромом это не стало. Многие подразделения держали оборону, замедляя продвижение неприятеля.
Тем временем лидеры баскских националистов установили контакт с итальянским правительством и с Ватиканом, пытаясь не допустить разрушения Бильбао, которым грозил Мола[574]. 6 мая папа Пий XI попросил кардинала Гому выступить посредником. Тот встретился с Молой и добился от него обещания, что в случае сдачи Бильбао обойдется без кровавых расправ. Статс-секретарь кардинал Пачелли отправил 12 мая телеграмму Агирре с предложением сепаратного мира между националистами и Басконией, но ее по ошибке доставили правительству в Валенсии. Это породило сильные подозрения. Затем коллаборационистское крыло Баскской националистической партии попыталось вступить в переговоры с итальянцами через их консула в Сан-Себастьяне.
Баскское правительство после острых споров решило 16 июня эвакуировать город. Лидеры баскских националистов приняли также решение взорвать мосты, оставив, однако, в неприкосновенности металлургическое и военное производство. Узнав об этом, их союзники-республиканцы в Валенсии пришли в ужас. Ведущую на запад прибрежную дорогу вскоре заполонили беженцы; среди них было совсем немного возвращавшихся домой бойцов из Сантандера, тем не менее их атаковали на бреющем полете эскадрильи истребителей «Хейнкель». Хунта обороны во главе с министром юстиции Лейсаолой осталась в городе, правительство отправилось в Сантандер, другие баскские чиновники и офицеры спешно покидали гавань на судах.
Республиканские силы заняли новые позиции на рубеже реки Нервьон, огибающей Бильбао с востока. Уверенная в скором подходе сил националистов, правая «пятая колонна» открыла уличную стрельбу в Аренас, на восточном берегу устья реки. Батальон анархистов «Малатеста», находившийся на другом берегу, быстро переправился и усмирил их. Перед уходом анархисты подожгли церковь. Их командир знал, что священник симпатизирует националистам: это был его брат.
Город подвергался непрерывному артобстрелу. В конце концов республиканским силам пришлось отойти из-за угрозы на их южном фланге; там комиссар-итальянец Нино Нанетти, уходя, не стал подрывать мост. Городскую «пятую колонну», собравшуюся на главной площади с монархистскими флагами, чтобы приветствовать войска карлистов, поджидала неприятность: внезапно выехавший из-за угла баскский танк сделал несколько выстрелов по вывешенным на балконах флагам националистов и исчез. В 5 часов дня 5-я Наваррская бригада полковника Хуана Батисты Санчеса вошла в Бильбао. В наполовину опустевшем городе приветствия националистов звучали глухо и нелепо[575].
Националисты понесли в этой кампании немалые потери – около 30 тысяч человек, хотя процент убитых среди них был невысок. Баски и их союзники потеряли немногим больше людей, но у них около трети потерь были невосполнимыми – в основном из-за атак с воздуха. Действия баскской армии сильно отличались от действий республиканской армии в центре страны. Здесь было гораздо меньше напрасных человеческих жертв в бессмысленных контратаках на открытой местности.
Националисты поспешно устраивали на захваченных территориях суды военных трибуналов; тысячи людей, среди них много священников, были брошены в тюрьмы. Расстрелов было, правда, меньше обычного из-за возмущения за границей расправой над Герникой. Но ничто не могло поколебать решимость националистов покончить со всяким баскским национализмом. Баскский флаг Иккурина был объявлен вне закона, использование баскского языка попало под запрет. Запестрели угрожающие надписи, вроде такой: «Если ты испанец, говори по-испански». Любой регионализм изображался как смертельная опасность для испанского единства.
Войска, отступавшие вдоль берега моря к Сантандеру, были деморализованы. Бойцы знали, что теперь падение Сантандера и Астурии – дело времени. Возможность перегруппироваться появилась у них только после приостановки продвижения националистов из-за крупного наступления республиканцев под Брунете в мадридском секторе 6 июля. Когда наступление было отбито, генерал Давила снова развернул свои войска. Они состояли из шести бригад карлистов под командованием генерала Солчаги и итальянцев генерала Бастико (дивизия «Littorio» Бергонцоли, дивизия «23 марта», «Черные факелы» и смешанные «Черные стрелы»). Поддержку с воздуха обеспечивали более 200 самолетов – машины легиона «Кондор», «Легионерские ВВС» и эскадрильи националистов, получавшие «Хейнкели-51» в связи с массированными поставками «Мессершмиттов» для «Кондора».
Силы Гамира Улибарри, примерно 80 тысяч человек, уступали националистам не только по численности пехоты: у него было всего сорок годных истребителей и бомбардировщиков, причем многие устарели. Перейдя в наступление 14 августа, бригады карлистов Солчаги атаковали с востока и прорвали порядки 54-й дивизии. Итальянцы забуксовали было из-за решительного сопротивления в Кантабрийских горах на юго-западе, но уже через два дня благодаря превосходству в артиллерии и в самолетах овладели перевалом Эскудо. Три республиканские дивизии, отправленные для ликвидации бреши, опоздали и не смогли помешать прорыву.
Многие республиканские формирования с боями отошли в горы Астурии. Остальные оказались заперты в районе Сантандера и маленького порта Сантонья. В Сантандере царило такое отчаяние, что многие искали утешения в выпивке. Группы солдат под предводительством офицеров опустошали винные склады. Штаб эвакуировался по морю, лодки, полные паникующих людей, часто захватывались неприятелем. 122-й и 136-й батальоны пытались организовать оборону, но восторжествовало безразличие, и последний шанс на спасение был упущен. Оставалось дожидаться националистов и их расстрельных команд. За год многих националистов здесь перебили, причем часто это происходило по приказу социалиста Нейлы, так что надеяться на ответное великодушие не приходилось.
В Сантонье баски договорились об условиях сдачи своих gudaris с командиром итальянских «Черных стрел» полковником Фариной. Эти условия предварительно обговаривались в Риме графом Чиано и представителями баскской PNV, считавшими, что правительство в Валенсии их предало. Решили, что репрессий не будет и что баскских солдат не станут заставлять воевать на стороне националистов. Испанские офицеры тут же объявили это соглашение недействительным, и баскских солдат насильно сгрузили с британских судов. Последовали суммарные суды по упрощенной процедуре, многих офицеров и солдат казнили. Именно невыполнение условий этой сдачи партизаны баскской ETA называли в последующие годы причиной своей продолжающейся войны с франкистским государством[576].
Муссолини и граф Чиано были в восторге от этой «великой победы». Чиано требовал «отнятых у басков флагов и пушек – я завидую французам с их Домом инвалидов и немцам с их военными музеями. Отобранное у врага знамя ценнее любой картины»[577]. Они считали, что решение оставить итальянские войска в Испании после разгрома у Бриуэги теперь оправдалось. Но радовались они преждевременно, так как почти половина республиканских сил ушла в горы Астурии, где до конца октября продолжалась яростная кампания, за которой последовали еще пять месяцев свирепой партизанской войны. Франко не смог одолеть Северную армию так быстро, как надеялся.
Относительная быстрота победы в Баскской кампании была обусловлена вкладом легиона «Кондор». Нацистское правительство не замедлило взять свое: на заводы и металлургические предприятия, оставленные в целости баскскими националистами, пришли немецкие инженеры, и большая часть промышленного производства стала отправляться в Германию как плата за старания люфтваффе по разрушению региона.
Франко пришлось ждать плодов победы гораздо дольше, хотя он знал, что покорение севера страны в конце концов обеспечит ему паритет с противником в пехоте в центре и на юге. Вместе с растущим превосходством в авиации и в артиллерии это должно было обеспечить ему окончательную победу, если только раньше этого не разразится война в Европе. Война превратилась в битву не на жизнь, а на смерть, и у него крепла надежда одолеть врага, поскольку, как показала эта кампания, его союзники располагали большим количеством средств, чтобы обрушивать на голову врага снаряды и бомбы.
Глава 21. Пропагандистская война и интеллектуалы
«История может сказать побежденным – «Увы!», – писал У. Х. Оден в своей поэме «Испания 1937», – но не в силах ни помочь, ни простить». Гражданская война в Испании принадлежит к тем немногочисленным случаям в истории, когда гораздо более распространенная и куда более убедительная версия событий написана проигравшими, а не победителями. Такой результат предопределило, конечно, последующее поражение союзников националистов из «оси». Но в процессе самой войны республика, пусть и выигравшая ряд сражений за симпатии мирового общественного мнения, в целом проигрывала националистам, сосредоточившимся на избранной элитной аудитории в Британии и США. Пропаганда Франко играла на страхе перед коммунизмом и взывала к консервативным и религиозным чувствам, а подозрения их аудитории в отношении республики подтверждались советской военной помощью.
Националисты утверждали, что отстаивают дело веры, порядка и западной цивили