Эффективности произведенного Франко переворота способствовала его внезапность. Когда до всех дошел смысл случившегося, любой, кто пожелал бы возразить, уже навлекал на себя обвинение в измене национальному движению. Эдилья, проявляя упрямство, продолжал мнить себя влиятельным деятелем, считая, что главенство в Фаланге гарантирует ему независимость. Он отказался присоединиться к совету новой партии и попытался мобилизовать своих сторонников. 25 апреля его арестовали, а через месяц приговорили к смертной казни за «вопиющую недисциплинированность и подрыв единоначалия в националистической Испании»[616]. По совету Суньера казнь была заменена на пожизненное заключение, на деле же Эдилья отсидел всего 4 года, которых хватило, чтобы не позволить ему влиять на политику в решающий период. Новый назначенный Франко опереточный совет мог уже не опасаться вызовов, так как остальную Фалангу быстро укротили отставками и восьмидесятью приговорами к тюремному заключению.
Франко, командовавший крупнейшим и важнейшим соединением в армии националистов, Африканской армией, начинал свое восхождение к власти с самой выгодной позиции: у него не было достойного соперника, к тому же сама природа националистического движения требовала единоначалия и беспрекословного подчинения. В результате он достиг верховной власти в два этапа: сентябрь 1936-го и апрель 1937 года. На первом он стал вождем де-юре, на втором, подавив всякую потенциальную оппозицию, сделался диктатором уже де-факто. Теперь он мог вести длительную войну и перестраивать Испанию сообразно своим собственным представлениям.
На республиканской территории зимой 1936-го – весной 1937 года тоже началась борьба за власть, хотя, в отличие от Франко, победившие в ней коммунисты так и не достигли полной гегемонии. Они стартовали практически с нуля – их электорат был невелик, а их призывы к централизации власти встречали сопротивление одной из важнейших партий республиканского альянса – анархистов. При этом правительство в Валенсии негодовало из-за отсутствия у него контроля над независимыми областями, особенно Каталонией и Арагоном.
В декабре 1936 года Центральный комитет Коминтерна неоднократно собирался для анализа хода событий в Испании и определения официальной позиции Испанской компартии. 21 декабря Сталин направил Ларго Кабальеро письмо, подписанное также Молотовым и Ворошиловым. Прежде всего Сталин подчеркивал тот факт, что республиканское правительство просило советских советников о помощи и что офицерам, отправленным в Испанию, говорилось, что «они должны всегда помнить, что, несмотря на солидарность народов СССР с народом Испании, советский специалист, будучи иностранцем в Испании, может быть по-настоящему полезен, если остается только и исключительно советником»[617].
Далее он подчеркивал коминтерновскую линию на оказание помощи республиканской Испании с целью сохранения демократии и настаивал, чтобы правительство следовало стратегии Народного фронта – поддержки крестьян-землевладельцев и привлечения среднего класса. Таким образом, Сталин стремился избежать проблем в своей внешней политике, состоявшей, с одной стороны, в том, чтобы не провоцировать нацистскую Германию, а с другой – в сближении с Британией и Францией. Испанским властям ставилась задача сохранения парламентаризма с тем, «чтобы враги Испании не видели в ней «коммунистическую республику».
Одновременно агенты Коминтерна получали инструкции о сколачивании дисциплинированной армии, где проводился бы принцип единоначалия, о развитии военной промышленности и достижении единства всех политических сил. Кодовилье было приказано убедить Ларго Кабальеро в важности проведения этой программы – сложная задача, учитывая ухудшение отношений после победы коммунистов в организации социалистической молодежи. Падение Малаги и приезд в Испанию агента Коминтерна болгарина Стояна Минева («Степанова») положили этому оптимизму конец.
17 марта Степанов сообщил в Москву, что в падении Малаги виновен Ларго Кабальеро, попустительствовавший предателям из Генерального штаба. Коминтерн убедил Сталина, что самое главное – снять Ларго Кабальеро с поста военного министра и добиться от компартии необходимых действий для того, чтобы «Старик» (Ларго Кабальеро) оставался только главой правительства[618].
Тактика коммунистов заключалась в отстранении министров от контроля над Народной армией: это считалось крайне важным как для победы в войне, так и для усиления их собственной власти. Но анархисты с самого начала ясно дали понять, что всякая попытка навязать их войскам офицеров-неанархистов встретит силовой отпор.
Перед лицом этого сопротивления коммунисты обратились за помощью к офицерам из регулярной армии. Надежда возлагалась на самых честолюбивых среди них, называвших себя поборниками железной дисциплины и организованности. Мастерски владея оружием бюрократической манипуляции, коммунисты расставляли членов компартии на ключевые позиции. Так, подполковника Антонио Кордона удалось сделать начальником технического секретариата Военного министерства, что позволяло ему контролировать вопросы назначений жалованья, повышений по службе, дисциплины, поставок и комплектования. Полковника Сегисмундо Касадо, наоборот, сняли с должности главы операционного отдела Генштаба, так как он разоблачал махинации коммунистов; вместо него эту должность занял член компартии.
Из донесения в Москву в марте 1937 года следует, что 27 из 38 ключевых командных постов на Центральном фронте уже занимали коммунисты, еще три – симпатизировавшие компартии[619]. В более позднем донесении говорилось, что «партия обладает ныне гегемонией в армии, и эта гегемония развивается и день за днем все больше укореняется как на фронте, так и в тылу»[620].
Коммунисты решили отстранить от должности генерала Асенсио Торрадо, прозванного ими «Генерал-Проиграл», – его обвиняли в некомпетентности и в измене. Старательнее всего занимался этим советский посол Марсель Розенберг, который с января 1937 года вел себя как «русский вице-король в Испании», постоянно донимал Ларго Кабальеро советами, что надо делать и чего не надо. Однажды старый профсоюзник не вытерпел и выгнал его из своего кабинета. Ирония ситуации заключалась в том, что уже 21 февраля, пока коммунисты требовали расстрела Асенсио Торрадо, Розенберга отозвали в Москву, где вскоре, в разгар чисток, расстреляли. Хотя преемник Розенберга Леонид Гайкис играл более скромную роль, он продолжил настаивать на слиянии социалистической и коммунистической партий – шаге, который Ларго Кабальеро теперь полностью исключал. На таком высоком уровне тактика сильной руки утратила прежнюю необходимость, раз партия уже контролировала большую часть бюрократии.
Тем не менее советские военные советники продолжали оказывать давление, твердя любому испанскому офицеру, возражавшему против их планов, что тому придется обратиться к своему правительству с вопросом, нужна ли по-прежнему республике советская помощь. Это происходило вопреки содержавшимся в письме Сталина утверждениям, что советскому персоналу «категорически приказано не выходить за рамки функций исключительно советников».
После появления в социалистической газете «Adelante» 30 апреля 1937 года статьи «с провокационными нападками на СССР и его руководителей» Ворошилов отправил главному советнику генералу Штерну шифрованную телеграмму. В ней тому приказывалось «лично побывать у Кабальеро и заявить в ответ на его требование к нам направить в Испанию летчиков и проч., что, учитывая его вероломную позицию, мы не только не можем продолжить отправлять им наших людей, но должны будем отозвать тех, кто там находится сейчас, если они не опровергнут эту провокационную статью в «Adelante», не накажут виновных в ее публикации и не принесут нам извинения»[621].
Позиции Ларго Кабальеро подрывались и изнутри: он больше не мог игнорировать тот факт, что его друг Альварес дель Вайо, министр иностранных дел, активно поддерживает компартию. Коммунист Энрике Кастро выразил отношение коммунистов к дель Вайо, перефразировав известную фразу Ленина: «Он идиот, но более-менее полезный». Ларго Кабальеро пытался уменьшить влияние Альвареса дель Вайо на назначение армейских комиссаров. 17 апреля он издал указ о подчинении корпуса комиссаров непосредственно ему[622]. В ответ коммунистическая пресса взорвалась гневом. «У кого вызывает враждебность этот геройский корпус? – вопрошала она. – Эти люди совершенно несовместимы с теми, кто сплачивает Народную армию. Кто они, если не враги народа?»[623]
Итак, Ларго, в свое время превознесенного в качестве «испанского Ленина», теперь причисляли к «отъявленным врагам народа». Пассионария явила примечательный пример того, что Оруэлл назвал впоследствии «двоемыслием». По ее словам, «ограничить комиссаров – значит отдать наших солдат на милость офицеров, которые могут в любой момент извратить характер нашей армии возвращением в былые времена казарменной дисциплины». При этом именно коммунисты были главными поборниками муштры, отдания чести и офицерских привилегий.
Попытки Кабальеро не позволить коммунистам вербовать себе сторонников в армии тоже кончились ничем. Советский офицер докладывал в Москву: «Ларго Кабальеро запретил партийную работу в подразделениях, поэтому мы обучили наших друзей вести партийную работу под видом любительской творческой деятельности. Например, мы устроили накануне дня 1 Мая праздничный ужин и пригласили представителей антифашистского комитета, партийного комитета, редакции “Mundo Obrero” и лучших командиров других подразделений “друзей” (Листера и других)»