Либертарианцам не досталось даже пирровой победы. Компанис отрекся от попытки Родригеса Саласа захватить здание телефонной станции и убрал из правительства Айгуадера, но фактически и либертарное движение, и Компанис потерпели поражение, а коммунисты получили желанный рычаг отстранения от власти Ларго Кабальеро.
Гневу коммунистической печати, выражавшей партийную линию и осуждавшей троцкистскую измену, не было предела. Это отражалось и в донесениях Коминтерна в Москву, утверждавших, что беспорядки планировались заблаговременно. Один представитель Коминтерна назвал события в Барселоне просто «путчем» и добавил, что существуют «очень интересные документы, доказывающие связь испанских троцкистов с Франко… Подготовка к путчу началась два месяца назад. Это тоже доказано»[642].
«Нам удалось вскрыть тесные связи, – писал другой, – между агентами гестапо, OVRA (итальянский «Орган надзора за антигосударственными проявлениями»), агентами Франко, живущими во Фрайбурге, троцкистами и каталонскими фашистами. Известно, что они систематически переправляют оружие и пулеметы через границу в Каталонии и что испанские фашисты отправляют за границу ценности из Каталонии для оплаты этого оружия… Факт быстрого подавления бунта в Каталонии оценивается фашистскими органами как крупный провал»[643]. В другом донесении говорилось: «Нет ни малейшего сомнения, что люди из ПОУМ сотрудничают с Франко, а также с итальянскими и германскими фашистами»[644].
Порой сталинистская паранойя порождала фантазии, выдававшие желаемое за реальность. «Во многих местах вспыхнули отвратительные грабежи, – говорилось в одном из донесений. – Банды троцкистских бандитов отнимали у гражданского населения все его скудные припасы, все более-менее ценное имущество. Те испанцы, у которых было оружие, немедленно оказывали сопротивление. Троцкистских изменников истребили в считаные часы»[645].
В Барселону были направлены офицеры НКВД из ведомства Орлова для расследования и подготовки подробного доклада. Они быстро соорудили еще более грандиозную теорию заговора, вроде тех, которые уже стали нормой при сталинском терроре, известном в СССР как «ежовщина» – по фамилии главы НКВД. «Расследуя мятеж в Каталонии, органы государственной безопасности вскрыли обширную организацию, занимавшуюся шпионажем. В этой организации троцкисты тесно сотрудничали с фашистской организацией Испанская фаланга. У сети были ответвления в армейских штабах, в военном министерстве, в Национальной республиканской гвардии и т. д. Используя секретные радиостанции, организация передавала неприятелю информацию о планируемых операциях республиканской армии, о передвижениях войск, о позициях батарей, направляла при помощи световых сигналов воздушные налеты. При одном из членов организации обнаружен план с отмеченными целями для фашистских бомбардировок, на обратной стороне карты было написано невидимыми чернилами: “Генералиссимусу. В данный момент мы можем сообщить вам все, что знаем, о расположении и передвижении войск красных. Последняя информация, переданная нашей радиостанцией, свидетельствует о серьезном улучшении нашей информационной службы”»[646].
Как впоследствии признавали многие разочаровавшиеся коммунисты, чем грубее была ложь, тем сильнее она воздействовала, ибо не поверить в нее мог только отпетый антикоммунист. Испанская республика оказалась заражена чудовищной паранойей НКВД – но в дополнение к этому, как недавно доказали российские историки, события в Испании поспособствовали разрастанию террора в самом Советском Союзе. В любом случае лавина коммунистической лжи похоронила всякое единство республиканцев, несмотря на временный выигрыш от нее для центрального правительства и для восстановления военной дисциплины.
Разумеется, Франко обрадовал поворот событий в Барселоне, хотя в военном отношении националисты ничего от этого не выиграли. Он хвастался Фаупелю, что «уличные бои затеяли его агенты». Николас Франко говорил германскому послу, что у него «было в Барселоне примерно тринадцать агентов»[647].
Конец влияния НКТ и ПОУМ позволил перестроить юридическую систему Каталонии. Коммунистический советник юстиции Хоан Коморера ввел особые народные трибуналы, больше похожие на военно-полевые суды. Месяц спустя центральное правительство учредило Особый трибунал по шпионажу и государственной измене. Из многих тысяч обвиненных и арестованных за участие в «майских событиях» обычные народные суды освободили 94 процента, тогда как трибунал Комореры – только 57 процентов[648]. В то же время многие политические заключенные содержались вместе с уголовниками. Некоторые были задержаны находившейся под командованием коммунистов службой контрразведки DEDIDE, переименованной в Servicio de Investigacion Militar. Их содержали в секретных тюрьмах, включая «Palacio de las Misiones», «Preventorio C» («Семинария»), «Preventorio G» (монастырь Дамас Хуанас), а также в государственной тюрьме на улице Деу-и-Мата. Существовали и трудовые лагеря с 20 тысячами узников[649].
Коммунисты обвиняли в организации беспорядков «троцкистских фашистов», в то время как НКТ и ПОУМ обвиняли ОСПК в намеренном нападении на телефонную станцию для провоцирования бунта и подавления оппонентов. Коммунисты выбрали подходящий для себя момент: им хотелось избавиться наконец от Кабальеро и покончить с властью анархистов в Каталонии, которая, по их мнению, быстро ослабевала. Впрочем, это не так уж очевидно – если бы дела обстояли именно так, коммунисты заранее стянули бы в Барселону крупные силы, а по словам Компаниса, 3 мая в городе насчитывалось не более 2 тысяч полицейских.
В любом случае НКТ и ПОУМ потерпели поражение: их газеты подвергались теперь строгой цензуре, так что ПОУМ оказалась совершенно не способна противостоять напору обвинений, порой смехотворных. Ее обвиняли даже в планах покушения на Прието и на коммуниста генерала Вальтера, «одного из популярнейших командиров в испанской армии». Само бесстыдство лжи первоначально дезориентировало людей – они были склонны верить тому, что слышали, на том основании, что никто не посмел бы такое выдумывать.
Хесус Эрнандес, министр-коммунист, выступивший после войны против своей партии, говорил, немного преувеличивая: «Если бы мы решили обвинить в нашей неудаче Ларго Кабальеро, Прието, Асанью или Дуррути, то полмиллиона людей, десятки газет, миллионы манифестантов, сотни ораторов стали бы превращать в евангелие причиненное этими гражданами зло, причем так убежденно и настойчиво, что за две недели с нами согласилась бы вся Испания».
Однако кое-кто из лидеров испанских коммунистов не был согласен с наглой тактикой, навязываемой советскими и коминтерновскими советниками. Например, Пассионария понимала «преждевременность» таких методов в Испании, где у коммунистов не было полного контроля над прессой.
9 мая, сразу после заключения перемирия в Барселоне, член ЦК партии Хосе Диас выдвинул стратегию смещения Ларго Кабальеро и суровой расправы с ПОУМ. «Пятая колонна разоблачена, – заявил он, – теперь мы должны ее уничтожить… Некоторые называют себя троцкистами, это имя используют многие скрытые фашисты, сеющие смуту при помощи революционной риторики. Поэтому я спрашиваю: если это знают все, если это знает правительство, то почему не обращаться с ними как с фашистами, почему не приступить к их безжалостному истреблению? Сам Троцкий возглавлял преступную банду, пускавшую под откос поезда в СССР, занимавшуюся саботажем на больших заводах, делавшую все для выведывания военных тайн с целью их передачи Гитлеру и японским империалистам. Ввиду того что все это вскрыто на процессе…» Этими речами коммунисты разоблачали свой план расправы с ПОУМ. Сталинисты игнорировали, конечно, новые нападки Четвертого интернационала Троцкого на ПОУМ, твердо придерживаясь выбранных клише и ярлыков[650].
На заседании кабинета 15 мая (за два дня до начала действия введенных Ларго Кабальеро мер против коммунистического проникновения в департамент комиссаров) министр-коммунист Урибе потребовал по приказу Москвы запрета ПОУМ и ареста ее руководства. Ларго Кабальеро отказался это сделать, сказав, что не объявит вне закона партию рабочего класса, обвинения против которой совершенно не доказаны. Поддержавшие его министры-анархисты обвинили коммунистов в провоцировании событий в Барселоне. Урибе и Эрнандес покинули заседание, их примеру последовали правые социалисты Прието и Негрин, баскский националист Ирухо, Альварес дель Вайо и Хираль[651]. С Ларго Кабальеро остались только четыре министра-анархиста и его старые коллеги-социалисты.
За неделю до этого Хираль предупредил Асанью, что на следующем заседании кабинета социал-демократы и либералы поддержат коммунистов. Те приняли это решение отчасти потому, что поддерживали линию коммунистов на усиление центрального правительства, отчасти из опасения, что иной курс поставит под угрозу снабжение армии вооружениями. Прието настаивал, что в связи с распадом коалиции Ларго Кабальеро должен обратиться к президенту, но Асанья не захотел осложнений. Он велел Ларго продолжать работу, чтобы не мешать наступлению на Эстремадурском фронте, которое должно было начаться позже в этом месяце.
Пресса анархистов выступила вместе со своими вожаками в поддержку Ларго Кабальеро и его «твердой и справедливой позиции, которую все мы одобряем». Но без советской поддержки действий правительства армия осталась бы без оружия. Ларго Кабальеро не понимал, что все больше оказывается в изоляции. Он знал об Альваресе дель Вайо, мог иметь подозрения насчет Негрина, часто ссорился с Прието, но никак не мог ждать от того перехода на сторону коммунистов.