Французское правительство (возглавляемое теперь Камилем Шотаном, но все еще включающее Блюма и Дельбоса) знало, что ВМФ националистов, пользовавшийся негласной помощью итальянских субмарин, способен устроить блокаду республике и тем самым принудить ее к капитуляции. Негрин посетил Париж, где его выслушали с сочувствием. Французы обещали не предоставлять националистам прав воюющей стороны, однако британское правительство предложило компромиссную формулу: предоставление данного статуса только после вывода иностранных войск. Затем «вывод» был заменен «существенным сокращением», что повлекло жонглирование цифрами и процентами.
В конце июля итальянцы приступили к кампании беспорядочных рейдов «легионерских» субмарин и бомбардировщиков с Майорки. Только за август они пустили ко дну 200 тысяч тонн грузов, предназначавшихся для республиканской Испании, включая 8 британских и 18 других нейтральных торговых судов. 23 августа Чиано сделал запись о визите британского поверенного в делах в Риме: «Инграм сделал дружественный демарш в связи с торпедной атакой в Средиземном море. Я ответил вполне дерзко. Он ушел почти удовлетворенный»[710].
31 июля итальянская подводная лодка «Irida» ударила торпедами по британскому эсминцу «HMS Havock» к северу от Аликанте. 3 сентября Чиано записал: «Весь оркестр – Франция, Россия, Британия. Тема – пиратство в Средиземном море. Виновны – фашисты. Дуче совершенно спокоен. Глядя в сторону Лондона, он не верит, что англичане хотят столкновения с нами»[711]. Такие выводы Муссолини не вызывают удивления: британского посла лорда Перта Чиано назвал позже (возможно, с излишним оптимизмом)«настоящим новообращенным», человеком, «понявшим и даже полюбившим фашизм». Так или иначе, Чемберлен, не последовав совету Идена, писал напрямую Муссолини дружеские письма, воображая, что сумеет оторвать его от Гитлера. Перту он поручил начать готовить договор о дружбе с Муссолини. Его личной посланницей стала невестка, леди Чемберлен, гордо носившая фашистские символы и значки.
Тем временем в Консервативной партии начинала формироваться небольшая группа, сознававшая опасность политики Чемберлена. Один из ее членов, Гарольд Николсон, соглашался с мнением Даффа Купера, что «вторая германская война началась в июле 1936 года, когда немцы начали интервенцию в Испании». Развивая эту мысль, он предупреждал, что «состоятельные классы этой страны с их безумной профранкистской позицией поставили нас в крайне опасное положение»[712]. Единственной областью, где правительство консерваторов было готово проявить хоть какую-то твердость, было Средиземное море – водный путь в империю. Главной заботой британцев было не допустить появления баз «оси» на испанской территории после завершения гражданской войны.
22 июня Иден заявил в связи с нападением на «Leipzig», что «субмарины патрулирующих в испанских водах (включая Западное Средиземноморье) держав должны подняться на поверхность, так же и стороны в Испании должны быть проинформированы о необходимости поступить аналогичным образом»[713]. После этого у патрулирующих держав появилось бы право атаковать любую невсплывшую подлодку. Итальянцы при поддержке немцев заблокировали это предложение как «беспочвенное»: наибольшая опасность возникла бы для «легионерских» подлодок.
Французы, используя, без сомнения, предложение Идена, созвали в Нионе на берегу Женевского озера конференцию для обсуждения положения в Средиземном море, но Италия и Германия отказались в ней участвовать. Нацистское правительство заявило, что инцидент с крейсером «Leipzig» не исчерпан, а итальянцы заявили протест против выдвинутого СССР прямого обвинения в постоянных нападениях на подводные лодки. Британцы и французы восприняли решение стран «оси» «с сожалением» и добавили, что будут держать их в курсе событий.
Нейрат предупредил Чиано, что британская военно-морская разведка засекла обмен сигналами между итальянскими субмаринами. Чиано, зная, что опасаться почти нечего, ответил, что в будущем подлодки будут осторожнее. На конференции в Нионе было экстренно принято решение атаковать силами ВМФ стран-подписантов любую невсплывшую подводную лодку, замеченную вблизи места торпедирования[714]. О нападениях с воздуха и на поверхности моря не было, правда, сказано ни слова – речь об этом должна была пойти позднее, на заседании Лиги Наций в Женеве. Британцы обусловили свое согласие с этим решением таким количеством оговорок, преследовавших цель побудить итальянцев присоединиться к соглашению, что вся затея лишалась всякого смысла – Муссолини хвастался Гитлеру, что не прекратит своих «торпедных операций» ни при каких условиях.
16 сентября Негрин принял участие в обсуждении событий в Средиземном море в Лиге Наций. Он потребовал прекращения фарса, но его слова не возымели действия. Он доказывал, что сохранение видимости невмешательства равносильно разжиганию войны, и требовал официального признания, что Германия и Италия совершают агрессию. Его поддержали только СССР и Мексика.
Той же осенью Иден пытался оправдать невмешательство в Лиге Наций, утверждая вопреки истине, что оно сократило поток войск из-за рубежа. Кроме того, британское правительство пыталось не позволить Испанской республике огласить подробности итальянской интервенции. Иден соглашался, что «было бы бессмысленно отрицать, что в соглашении существуют большие бреши», но при этом по-прежнему выступал за сохранение соглашения о невмешательстве, ибо «даже дамба с течью может работать по назначению»[715]. Правда, националистам «дамба» ничуть не мешала.
В конце концов Лига Наций решила, что если «политика невмешательства не заработает в ближайшем будущем, то члены Лиги задумаются о ее прекращении». Представитель республиканской Испании попросил уточнить, что означает «ближайшее будущее». Министр иностранных дел Франции Дельбос выразил надежду, что речь идет максимум о десяти днях, а британский делегат ответил, что это произойдет «вероятно, раньше, чем полагает делегат Испании». «Ближайшее будущее» не наступило и спустя полтора года, когда Испанская республика прекратила существование.
Отношение британских консервативных политиков к республиканскому правительству могло бы измениться к лучшему, если бы они догадывались о невидимой борьбе за власть в Валенсии. Коммунистические руководители и советские советники приходили в волнение и даже впадали в гнев, видя, что против них выступают их прежние политические союзники.
30 июля Димитров направил Ворошилову доклад видного советского представителя в Валенсии о состоянии отношений с правительством Негрина. Из документа ясно, как велика была решимость коммунистов полностью завладеть властью в Испании. «Медовый месяц позади… Правительственное семейство далеко не дружное, в нем мало любви и мира… Верно, что у нашей партии больше возможностей работать с этим правительством, оказывать давление на его политику, чем было при другом правительстве. Но мы еще далеки от достижения даже желаемого минимума».
Вновь развернулась кампания критики в адрес Прието из-за освобождения из тюрьмы командира ПОУМ Ровиры – Прието даже приказал снова вооружить 29-ю дивизию ПОУМ, но коммунисты, действуя через своих партийцев в армии, успели полностью ее развалить. Прието, говорилось далее в докладе, «боится, что Народная армия, возглавляемая командирами из народа (то есть верными коммунистами), закаленными в борьбе, станет огромной революционной силой и в результате сыграет решающую роль в определении экономической и социальной жизни и в политической системе будущей Испании». Иными словами, Прието пытался помешать политической активности, «особенно коммунистической, и в этом он пользуется поддержкой профессиональных военных, в том числе Рохо. Он не желает, чтобы командный состав был представлен активными революционерами. Эта политика Прието фундаментально связана с его политическим мировоззрением, не допускающим развития испанской революции за пределы классической буржуазно-демократической республики… Должен добавить, что позиция Прието по армии пользуется полной поддержкой Мартинеса Баррио и республиканцев… Республиканцы начинают все сильнее менять свои отношения с коммунистической партией. Еще недавно они относились к ней с большим уважением. В июне это стало меняться». Видимо, одной из причин охлаждения послужило исчезновение Андреу Нина.
Далее в докладе представлен как «замаскированный троцкист» Сугасагойтиа, министр внутренних дел – социалист. «Это он саботировал преследование ПОУМистов. Более того, он сам организовывал и проводил ряд кампаний шантажа, провокаций с целью обернуть дело шпиона-троцкиста против партии. Он не позволял публиковать материалы, вскрывавшие связи между Нином и ПОУМистами и Генштабом Франко. Он снял с поста генерального директора общественной безопасности коммуниста Ортегу».
Атакам подверглись и другие министры. Баск Ирухо, министр юстиции, «действует как настоящий фашист… Вместе с Сугасагойтиа Ирухо делает все возможное и невозможное для спасения троцкистов и для саботирования судов над ними. Он все сделает, чтобы добиться их оправдания».
Министр иностранных дел Хираль обвинялся в докладе в наводнении министерства троцкистами. Поддерживал коммунистическую партию один Негрин, но он был недостаточно силен. «Наша партия настаивала на следующих трех пунктах: чистка военного аппарата и помощь в выдвижении на высокие посты командиров из народа, прекращение антикоммунистической кампании; неустанное вычищение троцкистских элементов в тылу; раз и навсегда прекратить потворствовать прессе, группам и отдельным лицам, ведущим клеветническую кампанию против СССР. Если он этого не сделает, то партии хватит сил и понимания своей ответственности, чтобы найти необходимые методы и средства для защиты интересов народа». Обзор политической ситуации завершался утверждением: «Народная революция не может кончиться успехом, если коммунистическая партия не возьмет власть в собственные руки»