51. В ее понимании император, олицетворяющий Отечество, и все верные ему и, следовательно, Отечеству подданные, находились на одном фронте этой войны, на противоположном фронте были враги, «которые мнили Его заместить и тем самым составить счастье и благополучие России», но «своею неспособностью, непоготовленностью и самомнением загубили ее на многие, многие годы»52. Далее в мемуарах раскрываются подробности ареста и «мученической кончины» императорской семьи, дается эмоциональная оценка этим событиям. Интересно, что для автора не имеет значения, что вышеупомянутые действия были совершены разными силами. И Временное правительство, и большевики для П. С. Уваровой – «самозванные выразители воли народной»53. Она твердо заявляла на страницах воспоминаний, что не собирается описывать «безобразия, творимые во имя свободы и благоденствия народных масс, которыми драпировались все искатели приключений, восходящие и нисходящие во власти с падения царской власти»54. Тем не менее нетерпимое отношение к врагам Отечества пронизывают ее воспоминания о событиях 1917–1919 гг.
Так, говоря о беспорядках в Москве в 1917 г., П. С. Уварова живописала происходившее на улицах: «стрельбу, крики и гвалт», добавляя красок и давая объяснение событиям. По ее мнению, происходило это от «толпы и даже все более опьяневших от свободы солдат, матросов и всех подонков столицы»55. Иначе как «страшным психозом, который охватил несчастную Россию»56, нельзя было назвать увиденное. П. С. Уварова, как и многие ее современники, страдала над «разрухой страны <…> горем родного народа <…> повсеместным падением нравственности <…> повальным уничтожением всех сокровищ и устоев, собранных и сохраненных веками на пространстве нашего обширного отечества»57. Графиня П. С. Уварова, чья жизнь прошла под знаком сохранения памятников древности, с болью, очень подробно останавливалась на описании «разграблений» дворцов, на том, как небрежно перевозятся архивы и библиотеки, что грозит утратой этих сокровищ.
В октябре 1917 г. Уваровы покинули Москву, «в те несчастные дни, когда бомбардировали Кремль и брали генерал-губернаторский дом»58. Она писала, что это был ад, что «снаряды летали вокруг нас, гром выстрелов слышался даже и ночью». Кроме того, «банды большевиков» посещали их, «осматривая у нас все, начиная с кроватей и кончая иконами и чемоданами»59.
Решение уехать было дальновидным. Из рассказов очевидцев, которые сохранили нам другие подобные источники, узнаем, что в 1918 г. в Москве «становилось все хуже и хуже, как все более сгущалась атмосфера голода и бесправия <…> выдавали хлебный паек в одну восьмую фунта, и то не каждый день <…> сам хлеб был самого низкого качества, наполовину с отрубями <…> толстые люди совершенно исчезли из Москвы»60. Автор этих воспоминаний, известный дипломат, участник Белого движения Г. Н. Трубецкой, отмечал, что «жили под постоянным гнетом, ежедневно узнавая о новом мероприятии для удушения буржуазии или об аресте кого-нибудь из близких. Большинство общественных деятелей запасались подложными паспортами, меняли постоянно ночлег, стараясь изменять свою наружность»61.
Путь Уваровых, как и многих других бежавших от революции, лежал сначала в Крым, куда удалось с большим трудом достать билеты «в переполненные вагоны 3 класса». Далее семья перебралась в Ессентуки, где оставалась до февраля 1919 г. Хорошо известно, что Кавказские Минеральные воды привлекали в 1917–1918 гг. многих противников советской власти62. П. С. Уварова отмечала, что город, «несмотря на позднее время (ноябрь), был вообще заполнен приезжими, частью петербургскими, частью московскими»63. Население Ессентуков было разделено на два лагеря. К одному из них, антибольшевистскому, примыкала семья Уваровых.
Графиня П. С. Уварова очень подробно описала быт, занятия, своих новых соседей. Поначалу их жизнь текла мирно, тихо. Они устроили «довольно просторный огород, в котором развели разную огородную зелень, до цветной капусты включительно. Огород удался, и до поздней осени мы питались его плодами», «посещали друг друга, молодежь веселилась, состоялись даже бракосочетания»64. Но о возможности появления большевиков в городе им было хорошо известно. Историки позже отмечали, что «Северный Кавказ в 1918 г. стал одним из ключевых регионов, где происходило противостояние большевистской и белой государственности»65. К осени большевики заняли Пятигорск, Кисловодск, продвинулись к Ессентукам, по выражению графини, «мало-помалу наступают более грустные дни»66. Первыми тревожными сигналами стало появление отдельных отрядов или, по словам П. С. Уваровой, «банд». «Банды, если не чисто большевистские, то, по крайней мере, носящие их названия, и воспользуясь этой кличкой и вооружением, чтобы появляться в квартиры и требовать, и отбирать, якобы для раненых, матрацы, подушки, одеяла, простыни и пр. Банды эти появляются и исчезают…»67 Но им на смену приходили отряды кубанских казаков, которые возглавлял А. Г. Шкуро, также оставивший воспоминания об этом непростом времени68. Весной 1918 г. он организовал партизанский отряд в районе Кисловодска. А летом 1918 г., в период, который описывала П. С. Уварова, сформировал на Кубани партизанскую дивизию, которая позже соединилась с Добровольческой армией. О нем упоминали в своих мемуарах многие. Так, П. Н. Врангель отмечал, что «природная лихость, склонность к авантюризму и нестандартным решениям выдвинули его в первый ряд военачальников Гражданской войны»69.
П. С. Уварова называла отряды А. Г. Шкуро нелицеприятным словом «банда», по существу, не делая разницы между белыми казаками и большевиками. Подтверждение этих слов находим в «Записках» П. Н. Врангеля: «В волчьих папахах, с волчьими хвостами на бунчуках, партизаны полковника Шкуро представляли собой не воинскую часть, а типичную вольницу Стеньки Разина. Сплошь и рядом ночью после попойки партизан Шкуро со своими «волками» носился по улицам города с песнями, гиком и выстрелами»70. Ему вторил Г.Н. Трубецкой: «Это были молодые люди, которые в 26–27 лет попали в генералы, безумно отважные атаманы разбойников. У Шкуро была особая «волчья сотня» из отчаянных удальцов, готовых пойти за своим командиром в огонь и в воду. Зато он щедро награждал их, не забывая и себя, из награбленной добычи. Это делалось открыто, но не было вождя, более популярного, чем Шкуро. Одно его имя наводило трепет на большевиков и создавало среди них панику. Он был вездесущий, сегодня на одном фронте, завтра на другом, всюду, где было жарко и требовалось нагнать страх»71.
П. С. Уварова писала, что казаки Шкуро уверяли, что отстоят Северный Кавказ, но «в эти обещания трудно было верить, так как нашим утешителям приходится у нас же на глазах исчезать при появлении большевиков»72. Как она и предполагала, после недолгой борьбы с силами красных А. Г. Шкуро и его люди ушли в горы, а власть в Ессентуках перешла к Советам. Для Уваровых и их соседей это грозило арестами. По свидетельству источника, брали сначала «всех тех, кто служил при царском режиме, но стараются забирать и всех тех, которые носят более или менее громкие фамилии»73. Действия большевиков, если верить мемуарам, напоминали охоту, П. С. Уварова в красках описывала этот процесс. Кроме того, это сопровождалось грабежом: «Та же партия забралась к нам уже под вечер и, угрожая смертью и бомбами, требовала от нас денег, которых у нас не было, сорвали с нас золотые цепи, часы, брелоки»74.
Интересно, что описание П. С. Уваровой поведения белых казаков и красных, различия между которыми графиня не видела, напоминает картины ада: «Они располагались табором: разводили костры, резали захваченных по соседству баранов, до тонкорунных включительно, жарили, варили, выбрасывали по сторонам ненужные им кровавые кожи закланных животных <…> бранились, ссорились и, развернув награбленные узлы, делили между собой добычу»75. Возможно, она утрировала, но о грабежах свидетельствовали и другие очевидцы. Г. Н. Трубецкой замечал: «Печально было то, что междоусобная война узаконила нравы грабежа и мародерства»76.
22 декабря 1918 г. (4 января 1919 г.) войска Южного фронта красных перешли в наступление, что вызвало развал фронта Донской армии. Графиня Уварова писала об этих днях: «Известия становились все грознее и грознее»77. 7 февраля 1919 г. семья переехала в Майкоп, воспользовавшись вагоном Красного Креста. П. С. Уварова вскользь упомянула, что руководил этими вагонами сын Игорь. Игорь Алексеевич Уваров, младший сын четы Уваровых, был зятем бывшего председателя III Государственной думы Н. А. Хомякова, который в это время возглавлял деятельность Общества Красного Креста в Добровольческой армии и Вооруженных силах Юга России. Это, пожалуй, первое косвенное свидетельство об отношении Уваровых к Белому движению.