83.
История повседневности, или так называемая «история подробностей жизни», является одним из самых популярных жанров исторического исследования в современной историографии. В центре внимания этого направления находится изучение человеческой обыденности во множественных историко-культурных и политико-событийных контекстах, включая эмоциональные реакции на жизненные события и мотивы поведения. Как отмечают исследователи, позитивность выведения категории «повседневность» на один из первых планов в интересе современной историографии заключается прежде всего в перенесении акцента с институциональной и макрособытийной истории на ее богатую конкретику84. Подобный переход был актуализирован еще Ф. Броделем в его фундаментальном труде «Структуры повседневности»85, который дал мощный импульс переориентации исторических исследований – переходу от событийной политической истории, от поисков общих закономерностей к изучению историко-психологических, историко-демографических, историко-культурных сюжетов. При изучении истории повседневности источники личного происхождения являются наиболее ценными. В современной историографии за подобными источниками прочно закрепилось понятие «я-документы» или «эго-источники», главное свойство которых – передавать действительность через субъективное восприятие86. Всевозрастающий интерес к «новой биографической истории» и «истории через личность»87 связан с «лингвистическим поворотом» в историографии, со стремлением историков «историзировать историю» на основе сближения с литературой, использования социокультурного и личностно-психологического подходов в изучении прошлого88. В методологическом аспекте история повседневности представляет собой новую парадигму исторического знания: вместо «аналитичности» здесь доминирует «описательность», которая правомерно реабилитируется в данной области89.
Как нельзя лучше задачи нового направления решаются на материале источников личного происхождения – воспоминаний, дневников, эпистолярных памятников и пр. Именно благодаря дневниковым записям одного из современников событий революций 1917 г. и начавшейся Гражданской войны, монархиста-черносотенца Б. В. Никольского (1870–1919) могут быть представлены «исторические события в совершенно новой, порой неожиданной интерпретации»90, через призму его восприятия можно судить о каждодневных вызовах, которые сопутствовали многим людям, переживающим трудности Гражданской войны в Петрограде.
С другой стороны, привлечение именно этих материалов представляется интересным в виду того, что Б. В. Никольский был необычным человеком. Он родился в семье профессора русской словесности, его отец был преподавателем Александровского лицея. Будущий монархист окончил юридический факультет Петербургского университета, в котором с 1899 г. являлся приват-доцентом гражданского права, а с 1900 г. преподавал. Кроме того, Б. В. Никольский являлся видным литературоведом – с 1900 г. он был приват-доцентом по кафедре русской словесности историко-филологического факультета университета. Его научный интерес особенно ярко проявлялся к творчеству А. А. Фета и А. С. Пушкина, описанию работы по изучению их творчества посвящены многие страницы дневника. После 1902 г. Б. В. Никольский отошел от преподавания и перешел к адвокатской практике: стал частным поверенным и присяжным стряпчим. Однако финансовые трудности заставили его вернуться в университет: с 1913 г. он преподавал в Юрьевском университете, заняв должность профессора.
Научную и юридическую деятельность Б. В. Никольский всячески пытался совмещать с общественно-политической. Уже в 1903 г. он стал членом первой крупной правомонархической организации – Русского собрания, активно учувствовал в его заседаниях, вечерах, чтениях, возглавлял отдел переписки, в 1905–1910 гг. постоянно избирался в совет собрания. Вершиной его политической карьеры стала должность личного секретаря генерала Е. В. Богдановича, члена Совета министра внутренних дел, которую он получил в 1905 г. На этой должности Б. В. Никольский участвовал в составлении писем к Николаю II, «записок» в защиту самодержавия. Сразу же после Манифеста 17 октября 1905 г., разрешавшего создание в России политических партий, Б. В. Никольский стал одним из организаторов и лидеров Союза русского народа (далее – СРН), наиболее влиятельной и массовой партии подобного рода: численность союза на пике популярности в 1908 г. равнялась 400 тыс. человек91. Свою энергию на общественном поприще Б. В. Никольский направил на организацию Всероссийских съездов русских людей, а также областных съездов русских людей, способствующих консолидации монархического движения на местах. Вплоть до 1917 г. Б. В. Никольский был активным участником монархического движения в стране, а убежденным адептом триады «Православие. Самодержавие. Народность» он оставался вплоть до самой гибели в 1919 г. Он был расстрелян по приговору Петроградского ЧК «за принадлежность к контрреволюционной деятельности».
Отметим и еще одно обстоятельство, актуализирующее выбор дневников Б. В. Никольского в качестве источника для изучения. Дело в том, что фактически никому из лидеров правых монархистов не удалось оставить дневники или мемуары, позволяющие реконструировать, каким образом они переживали непростые события 1917 г., Гражданской войны. Революцией с политической арены России было сметено большинство политических партий. В первую очередь это коснулось правомонархических сил. Вместе с самими партиями и организациями канули в лету и многие их лидеры. Большинство из них были арестованы и расстреляны: А. И. Дубровин (1855–1921) был арестован еще Временным правительством, расстрелян по решению ВЧК в 1921 г. Небольшому числу удалось эмигрировать. Так, Н. Е. Марков (1866–1945) в ноябре 1918 г. уехал в Финляндию, где принимал участие в Белом движении, весной 1920 г. эмигрировал в Германию, где в конце того же года со своими соратниками организовал Берлинское монархическое объединение и до самой смерти активно участвовал во всевозможных монархических движениях за рубежом. И хотя А. И. Дубровин и Н. Е. Марков и пережили своего соратника Б. В. Никольского, именно он в своих дневниках оставил картины повседневной жизни 1917– 1919 гг.
Согласно дневниковым записям Б. В. Никольского, он весьма спокойно воспринял события февраля – марта 1917 г. Он не испытывал сожаления о судьбе Николая II и династии. С одной стороны, это кажется удивительным для убежденного монархиста, с другой стороны, согласовывается с тем, что ряд членов, включая лидеров Союза русского народа, относились к последнему российскому императору весьма негативно: «Я думаю, что Царя органически (далее курсив автора. – Прим. авт.) нельзя вразумить. Он хуже чем бездарен: он – прости меня боже – полное ничтожество! <…>Одного покушения теперь мало, чтобы очистить воздух. Нужно что-нибудь сербское»92, – писал Б. В. Никольский задолго до событий 1917 г., имея в виду убийство короля Сербии Александра I Обреновича и его жены в 1903 г. Если падение династии не произвело негативного впечатления на Б. В. Никольского, то крушение самодержавия как политического института он воспринял крайне болезненно: «Величие России, существование России поставлено на карту; монархии в России не существует; впереди долголетние смуты, голодовки, нищета, новые войны; церковь в отвержении, не сегодня-завтра в гонении»93, – писал он в 11 марта 1917 г., во многом предвосхитив грядущие события российской истории.
Начало Гражданской войны, действия противоборствующих сторон на фронтах никак не обозначены в записях дневника. Впрочем, так же он реагировал и на другие эпохальные события, например Октябрьскую революцию, которой Б. В. Никольский не посвятил ни строчки: с 22 сентября по 20 ноября 1917 г. нет ни одной записи в дневнике. Б. В. Никольского не волновала фактическая сторона событий, однако дневник сохранил его восприятия и эмоциональные реакции. Октябрьская революция произвела на автора удручающее впечатление: «Прожить 47 лет в незыблемом убеждении, что Россия – незыблема, неколебима, нерушима, что перед ней – сияющая вечность, бесконечные победы <…> питать эту веру до конца, до сей минуты не поколебленной, и видеть Россию поруганной, оплеванной, преданной, битой, ведомою на позорное распятие <…> Я думаю, наступает самая скорбная часть моего существования»94.
Отношение Б. В. Никольского к началу Гражданской войны было весьма противоречивым. С одной стороны, его подавлял тот хаос, что творился в стране, с другой стороны, «падение в бездну» автор воспринимал как путь к спасению: «О, подлое, подлое, подлое племя, праздный, ленивый, лукавый и распущенный народ! Какими испытаниями, какими палками вогнать тебя в честную, трудовую жизнь? <…> Господи, вразуми народ всею мерою столь заслуженных им наказаний и помилуй Россию!»95
В разжигании войны Б. В. Никольский откровенно обвинял союзников России по Антанте: «В Петрограде на почве голода настроение нервное, злобное и явно разжигаемое незримой агитациею. Положение мне совершенно ясно. Немцы заинтересованы в том, чтоб у нас был порядок, и мы пахали и сеяли. Благородные союзники, будь они трижды прокляты, заинтересованы в том, чтобы немцам ничего с нас не досталось, и потому не жалеют денег на «углубление революции», т. е. усиленно внедряют нам голод, анархию, разорение и нищание»