й станции»494. Остальные были либо с неполадками, либо израсходовали запас горючего. Только две боевые машины находились в достаточной степени исправности. Автомобилей же было, на взгляд де Голля, слишком много, но они не являлись крупногабаритными и в связи с плохим состоянием дорог могли перевозить только легкий груз, а железных дорог явно не хватало. Подобное состояние транспорта тормозило действия польской армии: «скорость передвижения заставляет подразделения тащить за собой много вещей», что приводило к «заторам на маршрутах и значительному увеличению колонн (на дорогах – Прим. авт.)»495.
В ходе советско-польской войны де Голль в своем дневнике за 8, 15 и 30 июля вновь обращается к проблеме организации переброски военного транспорта польской армии. Он с удивлением западного европейца отмечает крайне плохое состояние польских дорог, «которые никогда не были хорошими, а после шести лет войны (Первой мировой. – Прим. авт.) стали ужасающими»496. Он задается вопросом, «могут ли эти поезда, которые перевозят подкрепление и боеприпасы, открыть для себя секрет передвижения со скоростью бóльшей, чем 1 км/час?»497. Но сильнее всего капитана французской армии поразили «подводы («podwodas» – так он записал в своем дневнике это слово, не сумев перевести его на родной язык), которые использовались для переброски вооруженных отрядов, боеприпасов, оружия, продовольствия и эвакуации людей. По словам де Голля, «солдаты держатся около них на манер норманнов, которые плыли рядом со своими кораблями»498. Крестьяне, у которых эти подводы и лошадей власти реквизировали для нужд армии, почти всегда их сопровождают, рискуя жизнью, но «это единственный способ их охранять и получить обратно».
Не менее живописно де Голль описывает состояние средств связи у польской армии: военные использовали устаревшие приемы передачи сообщений по печатному телеграфу, по телефону или через устные разговоры. Де Голль удивлялся, что у поляков не существовало новой на тот момент, быстрой и четкой техники – радиотелеграфа (T.S.F.)499. Запись военного дневника капитана от 14 августа, накануне решающей битвы на Висле, гласила: «Все сложно: ни телефона, ни беспроволочного телеграфа, ни оптических приборов. <…> Но вы хорошо знаете, что на нашей земле, особенно в славянской стране, все всегда заканчивается тем, что все устраивается»500.
При этом если общие методы организации и управления польской армией вызывали у де Голля почти презрительное удивление, личные качества польских солдат и офицеров, их готовность пожертвовать своей жизнью во имя родины рождали у капитана чувство глубокого уважения. Он с большим одобрением писал о выносливости, боевом настрое и скорости передвижения в пешем строю солдат польской армии. «Любой французский солдат восхитится этим чудесным пехотинцем», но сражавшимся полякам, по справедливому замечанию де Голля, не хватало образования и военной подготовки. Плохо управляемые и не знающие, как вести бой, польские войска, «несмотря на все лучшие качества их солдат», рисковали из-за этого «потерять всю свою ценность при первой же неожиданности»501. Подобное положение вещей наблюдалось и в авиации: «смелым и всегда готовым пожертвовать собой летчикам» часто не хватало элементарных инструкций502.
Приехав во второй раз в Польшу, де Голль обратил внимание на разительные перемены в настроениях и моральном состоянии польского населения. «Когда я оставил Варшаву, – писал де Голль о весне 1920 г., – она была пьяна от триумфа, а столичная жизнь полна развлечений и наполнена радостным ожиданием скорой победы»503. Теперь же, когда существованию их страны грозила опасность, «люди всех сословий и возрастов встали под знамена». Повсюду служили торжественные мессы, чтобы призвать Бога помочь в борьбе против безбожников – большевиков и, возможно, против лютеран, «если пруссаки захотят воспользоваться тяжелым положением Польши и ударить в тыл»504. Эта трансформация морального духа поляков произвела на де Голля очень сильное впечатление. В своем военном дневнике от 30 июля 1920 г. он с удовлетворением отметил: «Наконец-то чувство наступления возродилось в рядах наших союзников (Польши. – Прим. авт.)! А с ним возродились авторитет командиров и дисциплина солдат. И вовремя! Войска сражались, постоянно отступая, в течение шести недель: личный состав сократился до минимума, уныние давит на сердца и омрачает сознание, усталость и лишения тяготят измученные тела. Но вот от военного руководства до солдата – все воспрянули духом. Командование, ранее охваченное оцепенением, вновь овладело собой: у него вновь пробудилась воля к победе, и тут же подкрепления, боеприпасы и провиант появились в войсках. Порядок проник в умы и в ряды бойцов, в сердце солдата вернулось доверие, а на его уста – песня»505.
Об изменении морального духа польской армии де Голль вновь написал 14 августа, накануне решающего сражения за Варшаву: «Поляки подтянулись, настроены серьезно, среди них пробежал ветер победы, который я хорошо знаю»506. По свидетельству французского капитана, «город (Варшава. – Прим. авт.), несмотря на обычно свойственную ему беспечность, чувствует русских у своих дверей. Но теперь он уже не покорится безропотно (врагу. – Прим. авт.): надо побеждать. Мученичество имеет свое величие, но оно несравнимо с величием триумфа»507. Де Голль описывает подготовку столицы к битве на Висле: вырыты траншеи, восстановлена связь, везде вводится суровая дисциплина; реорганизованные подразделения польской армии способны теперь закрепиться на местности; много добровольцев; улицы и кафе опустели; все ждут наступления508.
Ш. де Голль, отмечая замешательство поляков, опасавшихся захвата Красной армией Варшавы, в своем военном дневнике размышляет о двух вещах, поразивших его. Во-первых, это то национальное единение, которое охватило все население Польши в момент, когда решалась ее судьба как молодого, независимого государства. Во-вторых, «это не череда военных неудач поляков, а растерянность, которая охватила население и неспособность политических партий объединиться в тот момент, когда их родина подверглась риску еще раз погибнуть от руки русского наследственного врага»509. Уже в ходе советско-польской войны де Голль поднял вопрос о деструктивной роли в обществе политических партий, разделявших нацию и не умевших подняться выше своих узкопартийных интересов в сложившихся условиях общенационального кризиса. «Трагична судьба тех народов, у которых энергия и характер элит никогда не достигают высоты добродетели и доброй воли низов общества, – писал де Голль в военном дневнике 8 июля 1920 г., когда польские войска отступали под напором Красной армии. – Может ли этот политический мир покончить наконец со своими ссорами?»510 Может ли он «перестать удваивать свои распри и свои интриги?». По убеждению де Голля, накануне решающих битв за свободу Польши, когда военные действия велись уже на ее национальной территории, политический класс должен был безоговорочно поддержать руководство республики и нацелить все свои помыслы и действия на обеспечение победы польской армии.
Хорошо известно, что битва за Варшаву – «чудо на Висле»511, план которой был разработан Ю. Пилсудским при сотрудничестве c французскими военными во главе с генералом М. Вейганом512, состоялась 16–17 августа и закончилась поражением большевиков. Окончательно Красная армия была разгромлена в столкновении с поляками на Немане. Помимо тяжелых потерь в живой силе и технике 70 000 русских оказались в плену и еще 100 000 бежали через границу в Восточную Пруссию. Военная кампания закончилась полной победой Польской республики, которая обеспечила себе безопасность на целое поколение.
Битву за Варшаву де Голль назвал в своем дневнике (17 августа) «прекрасной операцией <…> Наши поляки были окрылены, проводя ее, и эти же самые солдаты, еще неделю назад физически и морально измотанные, бегут вперед, совершая 40-километровые переходы в день. Дороги забиты жалкими толпами пленных и вереницей подвод, отнятых у большевиков»513. 26 августа, который станет последним днем записей в его военном дневнике, капитан посвятил еще несколько слов победе поляков в войне с Советской Россией. По его признанию, общаясь с ними, «чувствуешь справедливую гордость (этого народа. – Прим. авт.) первой большой победой, одержанной возрожденной Польшей»514. Де Голль отмечал, что к концу советско-польской войны польская армия – «не без помощи французских инструкторов» – превратилась в слаженный военный механизм с достаточно хорошей организацией управления вооруженными силами и высоким моральным духом. Вместе с тем де Голль объективно оценивал боевую подготовку и умение вести бой польских военных, он призывал «принять Организацию и обучиться Методу» для дальнейших военных успехов. «Вы обладаете боевым духом большинства командиров и готовностью войск сражаться, – обращался де Голль к польским офицерам. – Теперь надо приобрести Умение»