Приблизиться к пониманию этого странного, на первый взгляд, феномена можно, если воспользоваться концептом «праздного класса», введенным в научный оборот норвежско-американским социологом Торстеном Вебленом на рубеже XX в. По Т. Веблену, институт «праздного класса» получает свое наивысшее развитие в феодальном обществе, однако наследуется и обществом капиталистическим, где «характерной чертой классовых особенностей все так же является различие между видами деятельности, подобающими отдельным классам <…> С незначительными исключениями соблюдается правило: верхние слои общества не заняты производительной деятельностью, и эта незанятость есть экономическое выражение их высокого положения»736.
Нарочитая праздность, таким образом, «являясь общепризнанным свидетельством обладания богатством, закреплялась в образе мысли людей как нечто, что само по себе обладает значительными достоинствами и существенно облагораживает»737. Представителей «праздного класса» интересовала не максимизация прибыли для дальнейших инвестиций в бизнес, а расходы на изысканную роскошь. Они стремились к воспроизводству этой показательной праздности, цель которой было укрепление личного статуса, богатства и престижа, прежде всего в своих собственных глазах. Позже французский социолог Пьер Бурдье развил аргумент Веблена, показав, что если экономическая власть – это прежде всего возможность дистанцироваться от нужды, то это дистанцирование всегда будет проявляться в «демонстративном потреблении»: именно таким образом экономический капитал превращается в более символический социокультурный капитал738. Концепт Веблена легко подтверждается в и сегодняшнем капиталистическом обществе.
По Веблену, нематериальными свидетелями показательной праздности, помимо незанятности в какой-либо производительной деятельности и «демонстративного потребления» предметов роскоши, являются «квазинаучная или квазихудожественная деятельность… знания о мертвых языках и оккультных науках, различного рода семейном музицировании и самодеятельном искусстве, о том, как следует сегодня одеваться, обставлять жилье и какой иметь выезд, об играх и развлечениях»739.
Очевидно, что типичными представителями «праздного класса» были, несомненно, и последние хозяева Симеиза из династии Мальцовых – братья Иван Сергеевич и Николай Сергеевич. Собственно, на это в свое время сетовал и их отец С. И. Мальцов, который сам, по свидетельствам очевидцев, представлял совершенно иной тип – деятельного промышленника, игнорировавшего условности придворного этикета и моды, погруженного в детали своего производства, жившего в нарочито спартанской обстановке и предпочитавшего общество и даже наряды простых людей нравам петербургского света: как отмечал в мемуарах инженер К. А. Скальковский, «страстью его было устройство новых заводов и фабрик»740. «Знаете же Вы мою жизнь. Жил, как все, при дворе бывал. А этот двор, в лице жены Александра II, забрал мою жену: она подружилась с больной императрицей и бросила меня. Бунтовал – коситься начали. Забрал ребят, приохочивал к работе. Ничего не вышло: волком глядели, выросли – бросили. Шаркают там по паркетам, но это не беда, и я когда-то шаркал, а ненависть ко мне затаили. Жил я по-своему, а деньги посылал им, много они заводских денег сожрали – и все мало. Выросли, поженились, и все им кажется, что с заводов золотые горы получать можно, не понимают, что если ты из дела берешь, то туда и клади, всякое дело кормить надо», – сообщал С. И. Мальцов в письме своему другу И. Гедройцу741.
Когда мальцовские заводы отошли к казне, а сам С. И. Мальцов в мир иной, «золотые горы» его привыкшие к «паркетам» наследники, по всей видимости, решили получать иным образом – поделив и распродав под дачи большую часть отцовского имения в Симеизе. Судя по всему, этих денег хватало, чтобы поддерживать типичный образ жизни представителей «праздного класса» – музицирование, досужее наблюдение за звездами в телескоп, коллекционирование книг (князь П. С. Урусов искренне восхищался библиотекой Н. С. Мальцова), курение сигар и игру в теннис и на бильярде, которым они с удовольствием, вопреки всему, предавались до самой эмиграции либо гибели в пучине красного террора.
Это нарочитая бескомпромиссная праздность, на наш взгляд, лишний аргумент в пользу того, что трактовать революцию и Гражданскую войну в России в 1917 – начале 1920-х гг. следует в широком смысле, как конфликт не только социально-экономический, но и социокультурный, ментальный742. В ходе этого конфликта «праздный класс» был снесен с лица России, но своим привычкам не желал изменять до самого конца.
Большевики и трансформация городского управления в России в годы Гражданской войны: от самоуправления к коммунальным отделам
А. В. Мамаев
Аннотация. В статье исследуется процесс трансформации системы городского управления в Советской России с момента прихода к власти большевиков до окончания крупномасштабной Гражданской войны. Делается вывод, что от избираемых напрямую всеми горожанами органов городского самоуправления в думской форме с широчайшими политическими и хозяйственными полномочиями функции городского управления перешли к коммунальным отделам при исполкомах Советов. Сделано заключение, что институт самоуправления в городах Советской России был практически ликвидирован, хотя Советы формально остались основой строя. После всех трансформаций было воссоздано единое муниципальное (коммунальное) хозяйство, потерявшее часть функций, но приобретшее ряд новых, в первую очередь жилищное дело, городское управление вновь оказалось отчуждено от горожан.
Ключевые слова: Большевики, городское управление, самоуправление, городские Советы, городское хозяйство, коммунальный отдел, Гражданская война.
Abstract. The article examines the process of transformation of city government system in Soviet Russia from the Bolsheviks’ coming to power to the end of the large-scale the Russian Civil War. It is concluded that from directly elected by all citizens urban self-government bodies in Duma form with the broadest political and economic powers, the functions of the city administration were transferred to the communal departments under the executive committees of the Soviets. The conclusion is that the institution of self-government in cities of Soviet Russia was virtually eliminated, although the Soviets formally remained the basis of the system. After all transformations, single municipal (communal) economy was recreated, which lost some of its functions, but acquired a number of new ones, primarily housing, the city government again became bureaucratic, alienated from the inhabitants.
Keywords: Bolsheviks, city government, self-government, city Soviets, city economy, communal department, the Russian Civil War.
Приход к власти в России большевиков вызвал процесс радикальной трансформации системы городского управления, продолжавшийся весь период Гражданской войны. Именно в это время, несмотря на всю разруху, архаизацию и падение значимости формальных структур, происходил генезис советских институтов, делались попытки социалистического переустройства, которые нуждаются в дальнейшем изучении. Как правило, исследователи городского самоуправления доводят свое повествование до захвата власти большевиками или роспуска муниципальных органов и передачи их функций Советам. Между тем интересно было бы проследить процессы дальнейшей трансформации городского управления, судьбу системы муниципального хозяйства в Советской России.
К октябрю 1917 г. города управлялись думами и управами, которым при децентрализованном демократическом строе передавалась вся власть на местах от административных структур, они становились не только хозяйственными, но и политическими органами, а губернские комиссары должны были сохранить за собой в основном надзорные полномочия.
Процесс трансформации городского управления после прихода к власти большевиков до завершения полномасштабной Гражданской войны можно разделить на четыре этапа.
1 этап – конец 1917 г. Попытки сосуществования городских дум и Советов, взявших власть.
Захват большевиками власти на местах шел под лозунгом ее передачи Советам. Власть брали местные Советы рабочих и солдатских депутатов, фактически объединявшие делегатов одного города. Они стали называться городскими Советами. В дальнейшем радикальные социалисты из горсоветов играли важную роль в создании общегубернской советской власти. Так как в конце 1917 г. сохранялся автономный институт городского самоуправления, горсоветы становились прежде всего политическими органами. Они руководили укреплением советской власти, выражали позиции по общегосударственным вопросам, вбирали в себя функции, которыми ранее ведали губернские комиссары и правительственные органы на местах, устанавливали контроль над работой муниципалитетов и земств, а также участвовали в решении животрепещущих вопросов правопорядка, продовольствия, топлива.
После захвата власти в Петрограде большевиками большинство городских дум и управ стали в оппозицию радикалам. По вопросу об отношении к советской власти у городских гласных сложилось два подхода. Первый был основан на представлении, что в демократических условиях органы самоуправления становятся государственной властью, а значит, должны защищать демократический строй, гарантом сохранения которого считались Временное правительство и Учредительное собрание. Так считало, например, эсеровское большинство в Москве. Как заявлял в начале 1918 г. свергнутый московский городской голова В. В. Руднев, «самоуправления, после того как пала центральная государственная власть, не могли, не имели права, будучи органами государственной власти на местах, уклониться от обязанности защищать суверенные права народа от покушения насильников»