Не надо быть тонким аналитиком в духе Эйхенбаума и Шкловского, чтобы сквозь весь защитный частокол ключевых слов - дисклэймеров («империалистические державы» и прочий словесный лом) увидеть, с какой стороны смотрит на дело автор, что для него - победа, а что – поражение, кто здесь для него свой. Дубовоголовые советские критики, впрочем, реагировали именно на ключевые слова. Для них и писалось. Для остальных – это типичные послания в бутылках.
IV
Отступим еще немного назад, в 1918, в гетманскую Одессу. Что делает в это время Катаев? Смотрим другой ранний его рассказ, «Человек с узлом», опубликованный в одесском еженедельнике в октябре 18 года. Действие происходит в Одессе этой же самой осенью: «Крупные осенние созвездия медленно и плавно передвигались».
«Я в последний раз затянулся и бросил папиросу… Судя по звездам, до смены осталось еще часа два. …Послышались шаги, и в воротах дачи, где я караулил сарай с гвоздями, за противоположным деревянным забором, на звездном небе показалась фигура. Это был часовой соседнего поста Крейдич. Рядом с его головой и выше торчал большой острый нож японской винтовки. …Я поправил на плече ремень тяжелой и большой французской винтовки системы "Гра"…»
Далее описывается, как «я» «проснулся и услыхал отчаянные и тревожные свистки. "Должно быть, у Крейдича на посту что-нибудь", - подумал я и, схватив винтовку на отвес, бросился в ворота…. Я выбежал за ворота и посмотрел вдоль улицы налево, туда, где был пост Крейдича».
Оттуда бежал какой-то «человек с огромным узлом» чего-то украденного из сарая Крейдича, «ухватив огромный узел руками сверху, перед собой»; за ним гнался сам Крейдич; Катаев стрелял по убегающему вору, но не попал. Вот и весь сюжет.
Еще раз посмотрим на него. Что, прапорщик Катаев, георгиевский кавалер, буржуй и начинающий писатель подался при гетмане в ночные сторожа? А ночным сторожам при гетмане выдавали японские и французские винтовки? И место, где они сторожили, именовалось «постом», а сами они – «часовыми»?
Ясно, что герой рассказа, как и Крейдич, служит либо в армии гетмана, либо в державной варте – гетманской военной полиции. Сторожить они при этом могут сараи хоть с гвоздями, хоть с мануфактурой, которую, как видно сторожил Крейдич (держать на бегу «огромный узел» перед собой, ухватывая его при этом сверху, человек будет, только если это узел с чем-нибудь легким).
В державную варту в это время в Одессе шли многие… Како ни удивительно, пошел в нее тогда, да еще «по идейным соображениям», не кто иной как Остап Бендер – точнее, его прямой прототип Осип Биньяминович Шор! Об этом поступке и его идейных мотивах (как они ни диссонируют на первый взгляд - но только на первый взгляд - с образом «великого комбинатора»), мы достоверно узнаем от того же Бунина, из его «Окаянных дней». (Державная варта поминается не раз и в повести Катаева «Спящий», правда, вне всякой связи с автором).
Итак, суммируем то, что пока получилось. В 1918 году Катаев вступает в Одессе в вооруженные силы гетмана. В декабре 1918, после падения гетманской власти в Киеве, к северу от Одессы устанавливается господство Петлюры, в самой Одессе стоят войска Антанты и отряд Добровольческой армии Деникина. Когда вместо петлюровцев к северу от Одессы появились большевики, в марте 1919, Катаев вступает добровольцем в Добровольческую армию и его, как артиллериста, посылают служить на бронепоезд («прапорщик Чабан»), где он и воюет до падения Одессы.
С приходом большевиков Катаев первые дни прячется, а потом – по мнению Бунина, «страха ради иудейска» - лезет на большевистскую службу в печать, причем старается выступать так громко и заметно, чтобы большевики запомнили его как главного и первого (и по значимости, и по времени) сторонника советской власти среди одесских литераторов, «заводилу» в деле ее поддержки. Большевики и запомнили: через год, как мы помним, именно это спасло Катаеву жизнь.
Дальше следует проблематичная служба Катаева в Красной Армии, его посещение при неясных обстоятельствах Полтавы, где деникинское подполье собиралось «чуть ли не в центре города», а к концу лета он снова в Одессе – теперь уже занятой белыми – и говорит 6 сентября с Буниным.
А дальше идет другая поразительная история.
В дневниках Буниных за 19-20 год Катаев больше не упоминается… Но в этих самых дневниках уцелело письмо Катаева Бунину от 15 октября (по старому стилю, т.е. 28 октября по новому) 1919 года, помеченное записью Веры: «Попалось письмо Катаева с белого фронта». Само письмо гласит:
«15 октября [1919 года], станция Вапнярка.
Дорогой учитель Иван Алексеевич,
Вот уже месяц, как я на фронте, на бронепоезде “Новороссия”. Каждый день мы в боях и под сильным орудийным обстрелом. Но Бог пока нас хранит. Я на командной должности – орудийный начальник и командую башней. Я исполняю свой долг честно и довольно хладнокровно, и счастлив, что Ваши слова о том, что я не гожусь для войны – не оправдались. Работаю от всего сердца. Верьте мне. Пока мы захватили пять станций. Это значительный успех. (Дальше – про литературные материи – А.Н.). Ваш Валентин Катаев”.
Бронепоезд “Новороссия”- легкий бронепоезд, сформированный в составе Добровольческой группы войск в Новороссии (официально – “войска Новороссийской области ВСЮР - Вооруженных Сил Юга России”) в Одессе, в сентябре 1919 года. Был придан отряду Розеншильда-Паулина, воевавшему против петлюровцев, которые 24 сентября объявили войну ВСЮР. “Новороссия” вступила в бой с петлюровскими войсками, двинувшимися на Одессу, к северу от этого города в самом начале октября 1919. Бои в середине октября закончились поражением петлюровцев, оттесненных Добровольцами до подступов к Вапнярке. 20 октября петлюровцы начали контрнаступление, в ожесточенных боях были остановлены и покатились назад; белые заняли Вапнярку (20-е числа октября). Именно об этих боях пишет Бунину из только что занятой Вапнярки Катаев.
Затем отряд вошел в Жмеринку; с этого момента его силы и особенно бронепоездные части действовали на два фронта – против петлюровцев, стоявших в Виннице, и против красных, державшихся у Бердичева и далее на восток вдоль железной дороги и Ирпеня (до подступов к Фастову и Киеву). В январе 1920, с общим отступлением ВСЮР, двинулась на юг и “Новороссия”; в январе бронепоезд был оставлен – по приказу –на станции Тирасполь, его личный состав принял участие в «Бредовском походе» сосредоточившихся в районе Тирасполя войск вверх по Днестру (Катаева к этому моменту на бронепоезде уже не было. См. ниже).
Стало быть, Катаев, когда белые освободили Одессу, вновь пошел добровольцем в деникинские войска (катаевские выражения в письме к Бунину не оставляют сомнения в том, что это был именно добровольный шаг, а не уход по мобилизации), вновь был зачислен на бронепоезд и воевал на нем с первого же дня его боевых действий (28 октября он воюет уже “месяц”, а сами боевые действия на этом фронте начались 24 сентября, а конкретно для “Новороссии” – в первых числах октября).
И сразу возникают вопросы… Если Катаев “страха ради иудейска” готов был пресмыкаться перед Советской властью и служить в ее печати, а то и войсках, то что ж он так рвется воевать против большевиков? Весной они появились к северу от Одессы – Катаев поступает на белый бронепоезд; появились белые в Одессе вторично – опять устремляется драться с большевиками в их рядах… Добровольно, да еще и с таким упорством, выходить на войну с большевиками – и с перепугу им услужать в промежутке?
Еще важнее другой вопрос. Катаев летом 1919 в Одессе своими выступлениями в защиту Соввласти и поступлением к ней на службу, что называется, нашумел – для этого и старался. Как же после этого белые дали ему командную должность на своем бронепоезде? Ведь бронепоезд сформировался уже через месяц после освобождения Одессы, а первое, что делали новые белые власти всюду, куда ни приходили – это собирали информацию о том, кто да как активно служил большевикам в месяцы, предшествующие их приходу. На Катаева соответствующую информацию они должны были собрать почти сразу – он принадлежал к числу заметных в городе людей, и при этом в апреле и далее очень старался врезаться всем в память своими пробольшевистскими выступлениями. Да и формировалась «Новороссия» как бронепоезд нештатного, т.е. местного дивизиона, с экипажем из местных одесских уроженцев – они-то должны были хорошо представлять, кто был кто в Одессе летом 19-го... Иными словами, во время формирования штата бронепоезда о только что просверкавшей“большевистской” активности Катаева власти, включая лиц, причастных к формированию бронепоезда, должны были очень хорошо знать. И если за саму по себе службу в совпечати или выкрики на собраниях белые репрессиям не подвергали (Багрицкий и Олеша провели время белой власти в Одессе в полной безопасности), то уж на должности младших командиров, а тем более на бронепоезде, таких людей они не поставили бы никогда! Если в пехоте нелояльный человек особого вреда не принесет, то командуя бронеплощадкой “нужным” образом, он может угробить весь бронепоезд. А вот Катаева поставили…
Мы еще вернемся к этой загадке, а пока выберем из ранних рассказов Катаева все, что относится – как мы теперь сможем легко определить – к его боевой деятельности на осенне-зимнем белом фронте, а также к окончанию этой деятельности.
«Раб», опубликован в 1927. Офицер ВСЮР Игорь Кутайсов перед эвакуацией белыми Одессы (6-7 февраля 1920) испытывает «смертельную собачью тоску». «Нет, не теперь - она началась давно, эта тоска. Она началась задолго до того дня, когда санитары вынесли Кутайсова на носилках из вагона и вдвинули в покачнувшийся автомобиль….»
Далее цитируется письмо Кутайсова матери (она пребывает в Орле и письмо адресовано в Орел) про помянутую тоску. Пишет он его в самые последние дни накануне эвакуации. «Она у меня давно. Два месяца наш бронепоезд метался между Жмери