Вот все разместились по своим местам. По правую руку от меня сидел Ефим Давидович Зозуля, прекрасный человек, ответственный редактор журнала, мой заместитель, талантливый писатель и журналист, хороший организатор — это ему пришла в голову начать издание книжной серии «Библиотеки 'Огонька»«, в котором начали печатать многих молодых и маститых отечественных авторов. Зозуля был мастером небольших рассказов в чеховском стиле, в центре которых находился обычный человек. Иногда его истории были комичными, иногда трогательно-лирическими, но неизменным был хороший литературный слог и вкус. И вера в человека. Обычного человека, как сейчас сказали бы, обывателя. Но если Зощенко этого самого обывателя изображал максимально карикатурно, саркастично, то у Зозули получалось как-то человечнее, мягче, получался юмор, а не сатира. Рядом с ним сидел ответственный секретарь Лёня Рябинин, своей пышной курчавой шевелюрой и коротенькой щеткой усиков под носом напоминал немного Мехлиса, талантливый и действительно очень ответственный человек. За ним расположилась наш секретарь Анна Марковна Бамдас, жена писателя Александра Ивича и сестра известного ученого-физика Александра Марковича Бамдаса. По левую руку расположились постоянные авторы 'Огонька», ближе всего ко мне сидел легендарный Дядя Гиляй. Ну да, Владимир Алексеевич Гиляровский собственной персоной, об этом человеке можно было сочинять серии приключенческих книг, настолько богатой и насыщенной приключениями была его биография. Рядом с ним пристроились Илья Арнольдович Ильф и Евгений Петрович Петров, уже опубликовавшие своего «Золотого теленка», тоже постоянные авторы «Огонька», дальше всех от меня расположился поэт и писатель Демьян Бедный, который переживал сейчас не лучшие времена. Его критиковал сам Сталин и Демьян, привыкший жить на широкую ногу (гонорары его антицерковных произведений позволяли хорошо себя чувствовать) теперь был в весьма стесненных материальных обстоятельствах.
— Ну что, товарищи! Скажу откровенно, за время моего отсутствия вы журнал запороть не успели, но были к этому весьма и весьма близко. Впервые за всё время, как мы его начали издавать, тираж его не вырос ни на один экземпляр! Ребята, вы что, в самом-то деле?
Я внимательно слушал, как Кольцов делает разнос и выволочку своим коллегам и авторам. Мне пришлось его выпустить на свободу и дать поработать, потому как я со своими талантами строителя и соответствующим кругозором мог наделать таких ляпов, что просто уму не постижимо. Так что мне оставалась роль слушателя и смотрителя.
— Миша! — неожиданно пробасил Дядя Гиляй. — Не всё так погано, как тебе кажется. Просто ребята подрастерялись без твоего кнута. Пряников им тоже никто не выписывал. Главреда не было. А когда делят ответственность на всех, то и безответственность получается. Так что тут всё закономерно. Но ведь качество стало всего лишь чуть-чуть хуже, чем при тебе.
— Вот именно, что чуть-чуть хуже, а я надеялся. Что хоть чему-то их научил и будет лучше!
Кольцов схватил папироску и нервно закурил. Его поддержали все присутствующие и вскоре кабинет редактора «Огонька» погрузился в густые клубы табачного дыма. И уже сквозь него раздался тихий голос секретаря:
— Миша, посмотришь материалы нового номера, они уже готовы.
— Аннушка! Конечно же, посмотрю. Для этого я и вернулся, вытаскивать ваши задницы из болота застоя.
О! А Миша про застой это у меня почерпнул, когда ковырялся в памяти, а тут ввернул, молодец, его учить только портить.
— Значит так, товарищи, в этот номер мне надо…
И что я понял? А то. что редактором Миша был въедливым и талантливым. Он держал концепцию номера в голове всю целиком и уже заранее знал и что ему нужно на обложку. И какие материалы пустить в ход немедленно, а какие придержать. А еще он безжалостно рубил и выжимал из текстов воду. Ну не любил он того, чтобы красивыми поворотами ради большего гонорара прикрывали отсутствие информации. Трёп ради трёпа — это не для него. И ещё — Кольцов работал очень быстро! Казалось, что он читает текст по диагонали, а вот уж и ошибки подчеркнул, и написал свои резолюции «сократить», «переделать», «сократить и переделать». При этом успевал еще и объяснить, что надо исправить, что убрать, что добавить. И ничего не по делу.
— Дядя Гиляй, есть у тебя материал в новый номер? Как раз что-то про старую Москву не хватает. Материал о новых стройках есть, нужен контраст.
Надо сказать, что Гиляровский на такое обращение не обижался. Могучий мужик! Я как-то на его фоне вообще смотрюсь карликом. Вот только высокий стул делает нас чуток на равных. Ага! Это секретное оружие Кольцова. Его редакторский стул имел ножки чуть-чуть длинее остальных. Ну а что. каждый имеет право на свои маленькие секреты. Этот большой добродушный мужик любил жить, постоянно вляпывался в какие-то авантюры, ну не мог он жить без приключений. И вот его материал нужен был Кольцову.
— Миша. Ты же знаешь, тебе надо, так есть его у нас. Про Вшивую горку я тут нарыл. Хочешь?
— Это про дом Тутомлина?
— Про него самого. И про местные банды. Район там был тот еще.
— А что, интересно будет! Сейчас, кажется, в том особняке больница?
— Точно, больница. В общем, дам тебе материал. Только там, как минимум, на два номера будет. Или ты порежешь и всё в один впихнёшь? — в голосе Гиляровского слышалась обида. Было такое — один его материал Кольцов безбожно обкорнал. Правда, потом умудрился напечатать полностью в другом журнале, пристроил, но эпизод этот Гиляй не забыл.
— Не-не, обещать не буду, но и обрезание ради обрезания делать не буду.
— Смотри, Миша, обманешь…
И Гиляровский сжал кулак с мою голову у него кулак! В общем, с намёком он кулаком тут помахивал. Ребята в редакции заулыбались, знали же, что Дядя Гиляй маленького не обидит.
— Братья кролики, Ильфы с петровыми, а вы чем порадуете? Хватит на лаврах почивать. Выгнали О. Бендера из страны, так теперь сами рукава закатайте, мы же от вас не многого ждём, новый роман нам не подавайте, нам парочку рассказов, али вы фельетоны писать разучились? Так выпишу вам командировку в Одессу, там на Привозе такого наслушаетесь, что будет о чём писать, ась?
— Миша не перегибай, мы того и припёрлись, чтобы новый материал показать, а не твои умничанья слушать. — обиделся Ильф.
— Что-ты сегодня Михаил Бонапартович, грозен, аки царь-батюшка, страдающий запором. — добавил бочку дёгтю Петров.
«А ведь они правы, Кольцов, скинь звезд с погонов» — заметил я ему.
«Каких звёзд? Каких погонов? Пятницын, белопогонники уже в Парижах и Стамбулах» — огрызнулся в ответ Кольцов, но обороты начальственные сбавил.
А после совещания в дело включился уже я, Пятницын. Всё дело в том. что в редакцию пришёл по моему приглашению ещё один Миша — Булгаков. Выглядел он не очень. Два года назад он в третий раз женился, но денег ему хронически не хватало. И дело было не только в том, что он зарабатывал в это время мало, его пьесы снимали с постановок, в ходе обыска изъяли некоторые произведения, которые органы оценили, как антисоветские (и в этом была сермяжная правда — «Роковые яйца» и «Собачье сердце» никак просоветскими не назовешь). Дело было еще и в том, что Михаил Афанасьевич тот еще транжира, не придававшим деньгам особенное значение, точнее не так, он сразу же умудрялся потратить их, как только у него был какой-либо приход. За те же «Дни Турбиных» получил достаточно приличный гонорар, которого хватило бы надолго, умудрился растратить его за короткое время и вскоре снова сидел на мели. При этом у Булгакова были сложные отношения с вождём. Тот критиковал его, считал «не нашим», не выпускал из страны, но при этом ценил как писателя и драматурга. Известно, что он неоднократно был на спектакле «Дни Турбиных», а однажды даже вместе с детьми. По своей привычке после спектакля он разбирал его в домашнем кругу. Василий тогда и высказался, что спектакль то белогвардейский, в нём нет красных героев. На что Иосиф Виссарионович заметил, что нельзя людей красить одним цветом: тот белый, тот красный, всё в жизни намного сложнее, в каждом человеке разных красок намешано. Было и письмо Булгакова Сталину, и звонок вождя на квартиру опального писателя, в котором он посоветовал ему устроиться работать во МХАТе.
Знаю, что и Горький хлопотал за Булгакова, он написал вождю: «Мне прислали фельетон Ходасевича о пьесе Булгакова. Ходасевича я хорошо знаю: это — типичный декадент,…преисполненный мизантропией и злобой на всех людей… Но всюду, где можно сказать неприятное людям, он умеет делать это умно. И — на мой взгляд — он прав, когда говорит, что именно советская критика сочинила из „Братьев Турбиных“ антисоветскую пьесу. Булгаков мне „не брат и не сват“, защищать его я не имею ни малейшей охоты. Но — он талантливый литератор, а таких у нас — не очень много. Нет смысла делать из них „мучеников за идею“. Врага надобно или уничтожить, или перевоспитать. В данном случае я за то, чтоб перевоспитать. Это — легко. Жалобы Булгакова сводятся к простому мотиву: жить нечем. Он зарабатывает, кажется, 200 ₽ в м-ц. Он очень просил меня устроить ему свидание с Вами. Мне кажется, это было бы полезно не только для него лично, а вообще для литераторов-„союзников“. Их необходимо вовлечь в общественную работу более глубоко». Не смотря назаступничество Горького, дела Булгакова поправились не очень, сейчас он занимался постановкой спектаклей в качестве помощника режиссера. И как всегда, нуждался в деньгах.
— Привет, Миша! — он вошёл вальяжной походкой, бросил пальто на спинку стула, повесил на вешалку шляпу. Вот что в нём было всегда — он одевался пусть и без пижонства, но весьма элегантно. Мне тут до него было далеко. Белая кость, голубая кровь, кажется так…
— Привет, Миша! — отзеркалил ему, но без той легкой иронии, которая сквозила даже в приветствии Михаила Афанасьевича.
— Ты звал меня, и вот я у твоих ног, непотопляемый Кольцов! Мне говорили, что ты уже всё, мол, на тебе крест поставлен. Я не поверил. Скажем так, не совсем поверил. А ты всплыл. Молодец!