Глава 8
Минуло два дня с того момента, как Вадим Скоробогатов пришел в себя в камере временно задержанных, а казалось, что прошла целая вечность.
Здесь, в СИЗО, куда его перевели, Скорый не переставал ломать голову над тем, как он оказался с оружием в городе.
Самым непонятным во всей этой истории было то, что по протоколу и вопросам, которые ему задавали, у него был обнаружен пистолет Макарова, тогда как на самом деле дома, под ванной, хранился «ТТ».
Значит, ствол ему подбросили. Зачем и кто? Здесь было два варианта: первый – его все-таки подставил Лучок, второй – ствол подбросили менты. Автоматически возникала целая гора неясных моментов.
В камере, рассчитанной на двадцать человек, было гораздо больше. Многим ожидающим окончания следствия или суда приходилось спать в две смены. Но то были люди, попавшие сюда случайно. Один, по пьяной лавочке приревновав жену к собутыльнику, не соотнес вес табуретки с весом статьи о нанесении тяжких телесных повреждений, другой поздно затормозил перед перебегающим улицу пешеходом, третий, похваставшись дедовским ружьем, забыл, что оно заряжено, и оставил сиротами троих детей соседа. Всех их объединяло одно – случай.
Эти люди всячески избегали конфликтов с другой категорией подследственных, с теми, для кого время, проведенное в стенах исправительно-трудовых учреждений, равносильно трудовому стажу.
Несмотря на то что Вадим впервые столь серьезно залетел, он причислил себя ко второй категории и в первый же день свалил на пол мирно спящего увальня, заняв его место.
Посопев, парень, который попался на краже свиньи со свинофермы, стерпел обиду и больше не претендовал на собственную шконку.
Наибольшим авторитетом среди всех как по числу ходок, так и по своим физическим данным был тридцатипятилетний здоровяк Мамай. После пятилетнего перерыва ему вновь предстояла ходка за грабеж, и, несмотря на то что две предыдущие она могла перекрыть по длительности вдвое, особо он не волновался.
Подогреваемый с воли подельниками, этот человек не знал нужды ни в харчах, ни в куреве, а по тому, как вечером у него начинали блестеть глаза, а движения становились вальяжными, можно было предположить, что и с ширевом у него дела обстояли благополучно.
Большую часть времени он проводил за игрой в карты с двумя татарами Вилей и Рустом, и хотя у обоих были имена Рустам и Ренат, даже знакомясь, они называли себя по кличкам.
Остальная масса ожидающих своей участи подследственных состояла из подобных Скорому молодых и сильных мужчин, порожденных рыночной экономикой рэкетиров, директоров воздушных фирм и прочих любителей легких денег.
Все три категории относительно мирно сосуществовали в этих стенах в ожидании решения своих судеб.
Вадим сидел на кровати, прислушиваясь к тому, как желудок с недовольным урчанием усваивал непривычный для него обед, состоящий из какой-то желтой похлебки, отдаленно напоминающей гороховый суп, и овсяной каши, которую, по примеру старожилов, он смешал с первым. Неожиданно открылась дверь камеры, и вошедший надзиратель назвал его фамилию и имя.
Его во второй раз за двое суток вызывали на допрос. Отчасти он был этому рад. Многие из здесь сидящих неделями ждут первой аудиенции, мучаясь в неведении.
Вчера он уже познакомился со своим следователем, которая вела его дело. Представительная дама в очках даже вызвала у него симпатию. Она не повышала голоса, не угрожала и как будто поверила в откровения Вадима. Он даже высказал предположение, что обнаруженный у него ствол он мог по пьяному делу случайно найти или отобрать у подростков. Просто алкоголь стер из памяти эту мелочь, и все тут.
На этот раз Ольга Дмитриевна была в форме. Это делало ее намного строже. Войдя в комнату для проведения допросов, Вадим поздоровался и улыбнулся.
– Что, гражданин Скоробогатов, весело? – Она посмотрела на него холодным, колючим взглядом, от которого ему стало не по себе.
«Вот что делает с человеком форма», – подумал он, выполнив ее требование сесть на табурет по другую сторону стола.
– Что-то вы сегодня не в настроении, – попытался он наладить контакт.
– Какое может быть с вами настроение? – Она достала сигарету и закурила. – Ну что, дальше мне будешь сказки рассказывать или начнешь наконец правду говорить?
Она посмотрела ему в глаза, и неожиданно он увидел в них злорадную усмешку.
– Я все вчера рассказал, – пожал он плечами. – Могу повторить. Добавить нечего.
– Зато у меня есть. – Она выдержала паузу, словно давая ему возможность заговорить первым, и, не дождавшись, вздохнула: – Вчера у вас на квартире был произведен обыск.
Внутри у Скорого от этих слов все сжалось.
– И что? – не удержавшись, спросил он.
– Вы мне еще вопросы задаете? – фыркнула она. – Как вы объясните появление еще одного пистолета, системы «ТТ», обнаруженного в ванной комнате вашей квартиры?
– Подкинули или от старых жильцов остался, – не моргнув глазом, ответил он. – Я под ванну не заглядывал.
– Я другого объяснения и не ожидала, – она усмехнулась, записывая его ответ. – Вот вы говорите, были в состоянии сильного алкогольного опьянения?
– Ну да, – кивнул он головой, еще не понимая, зачем она это спрашивает. – И ничего не помню.
– Это подтверждает и ваш отец вместе с гражданином Лузиным. Но тогда объясните, каким образом в таком состоянии вам удалось покинуть закрытое медицинское учреждение?
– Не понял? – Вадим неподдельно удивился.
– Как вам удалось бежать с Ясной?
От этого вопроса его бросило в жар. Наконец до него дошло! Бобер, Лучок… Виски.
– Черт! – Он вскочил со своего места, чем не на шутку испугал женщину, рука которой уже метнулась к кнопке вызова находящегося за дверями надзирателя.
Спохватившись, Скоробогатов сел.
– Что-то ты очень эмоциональный сегодня. – Ольга Дмитриевна подозрительно посмотрела на него. – Каким, интересно, будешь после опознания и очной ставки.
– Какой еще очной ставки? – Он перевел на нее полный непонимания взгляд.
– А ты хороший артист. – Она покачала головой. – Опьянение усугубляет вину.
Она вызвала надзирателя.
Предчувствие чего-то страшного совершенно выбило его из колеи.
Он прошел по коридору вслед за шедшей впереди него следователем в какое-то небольшое помещение, похожее на то, где его только что допрашивали.
На скамейке, вдоль стены, сидело несколько мужчин его возраста. Его посадили вторым с краю от входа.
– Введите потерпевшую, – как в тумане, прозвучал бесстрастный голос.
Открылась дверь. Вошедшая девочка-подросток, бегло оглядев сидевших, уверенно указала на него рукой.
Словно откуда-то издалека Скорый слышал голоса, но не мог разобрать смысла слов. Их заглушал крик отчаяния в его сознании. Не может быть!
Переступив порог камеры и поймав на себе десятки осуждающих, презрительных и брезгливых взглядов, по воцарившейся тишине он понял, что здесь все уже все знают, наверняка знали раньше, просто, ожидая очной ставки, не подавали виду.
– Ну, что скажешь? – обернулся в его сторону Руст и, брезгливо скривившись, ухмыльнулся: – За взлом мохнатого сейфа попал, а быка из себя здесь корчил. Отвечать придется.
– Мы из этого быка быстро телочку сделаем, – оголил в похабной улыбке гнилые зубы Виля.
– Это подстава, – едва слышно выдавил из себя Скорый, не в силах сделать и шага по камере в новом качестве.
Он опустился на корточки, обхватив голову руками.
– Заткни хайло, – подал голос Мамай. – Оно теперь у тебя не только для того, чтобы говорить.
Раздался дружный хохот. Скорому окончательно стало нехорошо.
Лучок посмотрел на часы и, недовольно поморщившись, сплюнул через опущенное стекло окошка. Ему уже осточертело ожидание, в котором он провел почти полдня. Вся тягомотина заключалась в том, что сначала он привез и высадил недалеко от дома Курмачова Кошку, в миру – Котову Людку. Зарабатывающая на жизнь своим телом, девушка должна была представиться дальней родственницей доктора, приехавшей из глубинки поступать в один из вузов, и попытаться через соседей выяснить, куда он мог уехать. Для правдоподобности он даже снабдил ее двумя увесистыми хозяйственными сумками и пакетом, предварительно забив их всяким хламом для придания им объема. Пришлось потрудиться и над внешностью, заменив дорогой макияж на более дешевую тушь для ресниц и ширпотребовскую косметику.
Вызывающий «прикид» уличной шлюшки ей пришлось поменять на мешковатые джинсы, футболку и поношенные кроссовки.
Уставший вид, как результат бессонной ночи, проведенной в обществе сразу троих водителей троллейбусного депо в комнате общежития, видимо, в складчину оплативших Людкины услуги, наводил непосвященного на мысль о ее длительном путешествии и мытарствах у железнодорожных касс вокзалов.
Сейчас он «зарядил» ее к главврачу наркодиспансера на Ясной и уже битый час ожидал возле проходной.
Наконец она появилась. Взъерошенная, вспотевшая, Кошка едва передвигала ноги, волоча за собой муляж дорожного скарба.
– Ну что? – высунулся он в окошко, и не помышляя выйти и помочь ей уложить вещи в машину.
– Чего, чего! – зло бросила она, втискиваясь вместе со своим багажом на заднее сиденье «Нивы». – Главного замучилась ждать. Как раз обход был. – Она вытерла ладонью со лба пот и достала сигареты. – В общем, он ничего не сказал толком. – Она прикурила сигарету и, скользнув взглядом по лицу Игоря, раздосадованного известием, улыбнулась: – Но мы не привыкли отступать! Гони бабки.
Лучок покосился на протянутую ладонь, затем перевел взгляд на Кошку.
– Говори, не мни сиськи.
– Сначала бабки.
Чертыхнувшись, он вложил ей три сотенные купюры казначейства Российской Федерации, которые тут же исчезли в многочисленных карманах ее штанов.
– Я уже собиралась возвращаться, когда меня, расстроенную, замученную, медсестра увидела. Хорошенькая такая, – протянула она. – Я ей в халат и поплакалась, мол, дядя Эдик не встретил, я одна в незнакомом городе, совсем погибаю…