отовлю велосипед для поездки. Но спать у меня было бы все равно уютнее — учти это на будущее!
С этими словами опекун удалился куда-то в подсобные помещения, оставив меня наедине с едой и ожиданием момента, когда я если не сброшу груз с души, то хотя бы узнаю, для чего же он был создан любящими родителями и бабушкой тинейджерского вида.
Глава 78
Человек испытывает чувство сытости с некоторым запозданием. По этой причине, он может легко объесться, если не знает своей меры. Но это справедливо лишь для тех, кто не связал свою жизнь с магической реальностью.
В ней, по мере того как насыщался мой усталый организм, объем каждого из остававшихся на тарелке пирогов сокращался. Так что через десять минут после ухода Роффе я ностальгически смотрел на несколько оставшихся на тарелке крошек и думал о странности, позволявшей коктейлю “Симфония” не заканчиваться в моем стакане.
Следовало дождаться хозяина заведения и вновь выйти на улицу чтобы поехать в консульство.
Вместе с сытостью и догнавшей меня усталостью, активная форма переживания сменилась глубокой грустью с признаками надвигающегося уныния.
Сделанного все равно уже не вернешь. Да и перед тем как реализовать свой план родители наверняка все многократно взвесили и перепроверили. Если у них имелись какие-то сомнения, вопросы, неуверенность — на все это нашелся ответ.
Единственная моя проблема в том, что этот ответ мне пока неизвестен. Более того, не факт, что я вообще имею право его знать. Такого рода информация может представлять угрозу семье или диаспоре, а значит мне придется умерить свой пыл. Но подтвердить или опровергнуть догадки в состоянии только Олюэн.
Блистательная Олюэн. Консул погибшего мироздания, оставшийся на посту несмотря ни на что. Дипломат её уровня, при желании ответит так, что за абсолютно правдивыми словами не будет ничего. Или что угодно.
Я прекрасно понимал, тут не поможет никакая воля, никакая магия — только честность и внутренний огонь душевной потребности в знании своей судьбы.
Именно потому мне надо было попасть в консульство как можно раньше. До того, как повседневность сделает чувства менее острыми. Коварный сытный ужин и так сгладил некоторые углы, оставалась надежда на дождь на улице.
Когда тихо хлопнула входная дверь, я решил, что это Роффе, выкатив велосипед, возвращается за мною. Не угадал. В кафетерий вошла девушка, совсем недавно танцевавшая возле водопада и памятника в сквере.
Её спутник тут же отложил лорнет, вскочил на ноги и вежливо поклонился. Судя по всему, они обменялись несколькими репликами, но я не расслышал ни звука. Даже движения губ скорее обозначались.
Значит, наши разговоры для посторонних тоже останутся в тайне, сообразил я. Возможно, защита приватности в заведении Роффе не такая продвинутая как в Корабле или консульствах, но все равно как-то спокойнее.
А затем что-то живо вспомнил как мама с Алладо и Олюэн изображали возню вокруг перворожденного, причем внутри консульства. Грусть и тоска усилились. И Роффе отчего-то все не было да не было.
Так гордо и так одиноко — быть перворожденным?
Пара посетителей забрала свои вещи, мужчина накинул на плечи девушке пелерину в тон платью. На выходе из кафетерия с ними едва не столкнулся наконец-то вернувшийся Роффе.
— Поел? Отдохнул? Транспорт подан.
Настроение у самелианина было приподнятое, диссонирующее с моим.
— А кто присмотрит за кафе?
— Тут останется моя жена, она сейчас на кухне, если появится желающий отдохнуть — она с готовностью примет заказ.
После этой реплики я поспешил встать из-за стола и, поблагодарив за еду, быстро покинуть кафе.
Жена у самелианина это еще одна женщина-ангел в человечьем облике. С меня пока хватит и той троицы, что подобно Мойрам разыграла походя мою судьбу.
Дождя на улице уже не было. Тротуар волшебным образом высох, небо очистилось от облаков.
Но ведь космоса не существует, пронеслось в моей голове, когда, подняв голову и вдохнув полную грудь еще пахнущего влагой воздуха, я увидел звезды. Множество звезд, величественное и восторгающее.
Как легко забыть очевидное, любуясь ночным небом думал я. Люди веками смотрели в небо и видели там не миллиарды кубических километров пустоты, не световые года и прочую атрибутику космоса — а красоту и безграничность.
Идея космоса с галактиками и другими цивилизациями должно быть родилась из попыток постигнуть алгеброй гармонию, из тщетных попыток хоть чем-то впечатлить тех, кто по какой-то неведомой причине перестал смотреть в небо, затаив дыхание. Упорядочивание и эстетика — вот что включали древние греки в понятие, ставшее для моих сверстников жадной зоны обозначением пространства с астероидами и безжалостной радиацией.
Вы в космосы пускаете? Нет, только показываем…
— Туманность, которую сделали в честь нашего мироздания, сейчас за горизонтом, — вздохнул откуда-то из-за правого плеча Роффе. — В это время года ее видно перед рассветом, пусть и приходится вглядываться. Но я все равно гляжу на нее как минимум раз в неделю.
— В жадной зоне звезд не видно из-за пыли и светового загрязнения, — вздохнул я в ответ, ощущая, как эфемерная тяжесть от несбыточной детской мечты о космосе растворяется во взрослом понимании небесной красоты.
Пускай днем звезд не видно, но это лишь оттого, что их затмевает Солнце. Волшебное всегда рядом с нами, просто его не всегда можно разглядеть невооруженным взглядом.
— Это пришлось сделать из-за мигрантов, — пояснил самелианин, указывая на стоящий чуть поодаль от входа грузовой велосипед с двумя метровыми колесами сзади и одним, вполне себе велосипедным впереди. Над тремя сиденьями для пассажиров, ради защиты от непогоды растянулось черное полотно тента. — Слишком многие хотели видеть символ своей родины покрупнее и почаще. Печатников завалили заявками, даже несколько драк случилось по этому поводу. Вот и пришлось управе отодвигать звезды, распределять небесные тела по полусферам и делать вид, будто так было с начала времен.
Сам Роффе уселся на переднее сиденье, предоставив мне возможность выбора из двух задних. Я выбрал то, что справа, но попросил сложить перед поездкой тент. Ехать, лишив себя возможности смотреть по сторонам и, время от времени, наверх — не хотелось.
Велосипед разгонялся не спеша. Когда я обнаружил, что у меня под ногами тоже есть комплект педалей, сначала попробовал их крутить, но затем вспомнил совет воображаемой Алладо из досрочно прерванной инспектором прогулки.
Прикладывая волю к процессу вращения педалей мне удавалось чуть ускорить или замедлить скорость передвижения, но водитель должен быть один, потому я прекратил свои эксперименты и уделил внимание дороге.
Велосипед проехал мимо водопада и гигантских деревьев из сквера, перпендикулярно Арканной улице, прогрохотал колесами по брусчатке оказавшись в районе с симпатичными трехэтажными домиками, чьи крыши украшали маленькие разноцветные фонарики.
Их я сперва ошибочно принял за звезды, расположенные возле горизонта. Знакомые по короткой прогулке возле Стратегической Академии многоглазые светофоры периодически мигали нам своими огнями.
Несколько раз нам встречались повозки, напоминающие кареты, один раз мимо проскакал всадник на темно-синем коне. Копыта при каждом столкновении с дорожным полотном выбивали муаровые искры.
После очередного поворота стало интересно смотреть вниз. Мы выехали на небольшой мост, состоявший из бронзовых, успевших покрыться патиной, пролетов и совершенно прозрачного настила.
Под мостом располагались многочисленные крыши, трубы, смотровые площадки и что-то совсем загадочное, не распознаваемое на ходу, тем более ночью.
Горящие на улицах внизу фонари, кое-где светящиеся различными цветами окна — все это было так похоже на звездное небо, что я невольно задумался, как на самом деле появились первые звезды. Не в результате же Большого Взрыва.
— Говорят, что раньше над городом растягивали зеркальную плоскость, чтобы следить за порядком и не смущать некоторых туманной пеленой, — догадавшись, о чем я размышляю, заметил Роффе. — Позже какие-то участки затенили, какие-то трансформировали. Но выше одиннадцати километров тут нет ничего, кроме транспортных путей и скрытых военных объектов.
Когда мост закончился, вновь накатило депрессивное настроение. Как бы сказочно не выглядел город, его великолепие не отменяло актуальных проблем и болезненных разлук.
Наш велотранспорт обогнало какое-то паукообразное существо. Одну из многочисленных лап, покрытая рыжей шерстью, удалось внимательно разглядеть. Надо ли говорить, что она светилась муаровым светом и, вопреки моим представлениям о надежности, при всех размерах этого существа, была всего в пару моих пальцев толщиной.
На спине у этой паукоподобной твари сидели два полуголых мускулистых мужика с чем-то наподобие боевых топоров на перевязи.
— Столица сектора, что ты хочешь, — хмыкнул Роффе, когда паук удалился на приличное расстояние. Только сейчас я обратил внимание на то, что примерно ориентируюсь на местности. Высотка, в которой обитала Колди, уже виденная ранее черная пирамида.
— И в самом деле, недалеко…
— Я зайду, почту блистательную и вернусь к себе, — предупредил самелианец, останавливая велосипед возле входа.
Мне отчего-то казалось, что, как и в прошлый раз, Олюэн будет сидеть на ступенях, глядя по сторонам. Наивно, тогда её предупредила о нашем прибытии мать. К тому же на улице ночь. Я далек от мысли, что самелиане предпочитают в это время суток спать. Условности такого рода явно не для них.
— Постарайся вести себя почтительно с консулом, — тихо попросил Роффе перед тем как открыть дверь. Возможно, мне показалось, но тут имела место какая-то тонкая магия. Хотя это же консульство, пусть даже уже не существующего мироздания — попасть внутрь явно может не каждый. Хорош был бы я, оказавшись тут без проводника. Сидел бы как брошенный котенок на крыльце в ожидании Олюэн…