это Старик…»
На Даррелле была та же кожаная куртка, что и накануне, Блэйн и Хантер носили баскетбольные майки без рукавов; у Блэйна были тощие руки, сплошь покрытые выступающим венами, у Хантера — мускулистые, с зелеными татуировками бывшего заключенного.
— Выходите из своей колымаги! — бросил он.
Мы подчинились, не осмеливаясь медлить, несмотря на то что от долгой поездки в машине наши гениталии одеревенели, покачиваясь от одной ноги к другой. Я услышал, как раскаты грома грозно ворчат в горах, и нас ослепил резкий порыв ветра, перемешанного с пылью. Похлопав глазами, я заметил черные тучи, которые с огромной скоростью плыли над вершинами, будто армия, внезапно вторгающаяся на территорию.
Стоящие вверху на террасе трое братьев потеснились, и наконец соизволил появиться Старик. Когда он вышел, мы ощутили внезапное изменение атмосферы; даже поведение его сыновей неуловимым образом поменялось, как у придворных при появлении короля. «Прямо театр Шекспира», — подумал я. Ричард III, Макбет и король Лир, вместе взятые, черт подери. Он был низкорослый, но коренастый, будто платяной шкаф. Крупная голова увенчана густым кустом белых волос. Плоское квадратное лицо, приплюснутый нос и маленькие тусклые глаза. Старик был больше похож на своих собак, чем на сыновей. И он казался таким же опасным, как его псы.
Без единого слова Старик тяжело уселся в кресло-качалку, раздвинув ноги, в обрамлении своего потомства.
Затем, в свою очередь, появились дети племени; они слетели по ступенькам, окружили нас и со смехом и писком принялись тянуть за одежду. Затем наступил черед женщин, которые появились одна за другой; я еще раз подумал о Шекспире или о греческой трагедии. Последней, кто совершил свой выход на сцену, была мать, которая выглядела более свирепой, чем все мужчины, вместе взятые: мощная фигура, спутанные сероватые волосы, падающие на плечи и грудь, которая свисала до пупа под бесформенным платьем-блузой.
— Кто позволил вам войти? — завизжала она громким пронзительным голосом.
— Мы пересекли изгородь, мадам, — произнес Шейн.
— Ты не умеешь читать, мой мальчик? — сказал Старик безразличным голосом, в котором чувствовалась смутная угроза.
Я подумал: «Мы правда-правда-правда в наихудшем дерьме».
Тучи заняли все небо, и оно изменило цвет, за несколько секунд перейдя от лазурного к стальному, а местами — к угольно-черному. Ветер принялся дуть сильнее, шевеля ветви деревьев. Точно так же мы чувствовали дуновение страха.
— Шейн, кто твои друзья? — спросил Даррелл.
Шейн взглянул на нас. Он был ужасающе бледен.
— Это друзья девушки, которую нашли мертвой, — произнес он, обернувшись к террасе. — Той, что обнаружили на пляже Гласс-Айленд!
— Там было написано «частная территория»! — снова заорала мать, как если б разговор ее не интересовал; на ее щеках появилось два красных пятна. — Читать не умеете? Нет у вас права тут быть… Вас могли бы перестрелять, как кроликов, шайка мелких засранцев!
— Ха-ха, мам, — развеселился Хантер за своими черными очками. — Вот уж мелкие засранцы так мелкие засранцы! Ты когда-нибудь видел, чтобы мелкие засранцы вваливались сюда, Даррелл?
— Нет, никогда, — ухмыльнулся тот. — Все теряется, братишка. Все теряется… Даже уважение.
— Вот-вот, — подхватил младший Блэйн, поглаживая свою черную бородку. — От каких-то сопляков и то ни за каким забором не укроешься. Это что еще за непорядок? С каких это пор мальчишки богатеньких, мелкие педики из города, позволяют себе вламываться к нам? Нет, правда, куда только катится наш мир!
— А вот я говорю, что уважению можно научить, не правда ли, дорогая? — бросил Хантер одной из женщин, самой хорошенькой. Он прижал ее к себе, она злобно посмотрела на нас, а затем улыбнулась как ненормальная. — Им нужно хорошее вос-пи-та-ни-е…
— Хорошее воспитание, точно, — одобрил Блэйн.
— Рты закрыли! — неожиданно приказал Старик. — Пускай сперва скажут нам, зачем они здесь… Ты знаешь этого молодого негодника, Даррелл? Того, которого назвал Шейном… Кажется, я его здесь уже видел.
— Он уже приходил, — смущенно признался Даррелл. — Мы вместе провернули несколько дел…
— С каких это пор ты ведешь дела с сосунками, которые похожи на девчонок и которые видели больше фильмов про задницы, чем про обнимашки, Даррелл? Ты что, педиком заделался или как? — поинтересовался Хантер, и женщины рассмеялись.
— Спроси этого, чего им здесь надо, — сказал Старик Дарреллу, указывая на Шейна.
В лесу сверкнула молния, вслед за ней послышался удар грома. Мне на голову упала капля величиной с мизинец, затем вторая, а затем целый батальон — и внезапно ледяной ливень замолотил по земле и промочил нас с ног до головы, а вся окружающая местность скрылась за струями дождя.
Шейн обеспокоенно посмотрел на меня.
— Он хочет поговорить с Дарреллом, — пояснил он слабеющим голосом, засунув руку глубоко в карман.
— Почему у тебя рука в кармане, мальчуган? — произнес Старик. — Дети, идите сюда.
Детвора поднялась на террасу, и мы увидели мальчика лет двенадцати или младше, с бледным лицом, покрытым веснушками, который вышел из леса со штурмовой винтовкой, нацеленной на нас с левой стороны.
— Вынимай свой ствол, Шейн, — вкрадчиво потребовал Даррелл. — И клади его на землю. Медленно.
Шейн подчинился, его нижняя губа дрожала.
— Еще оружие есть? — проговорил Старик скрипучим голосом.
— Нет, мистер, — ответил я.
— Ты-то кто?
— Меня зовут Генри Уокер, Наоми была моей подружкой.
— Кто это?
— Э… девушка, которую нашли мертвой на пляже…
Старик моргнул. Его глаза мерцали, будто два куска прессованного металла.
— Ну а к нам это имеет какое отношение?
Я поколебался.
— Об этом, возможно, надо спросить вашего сына…
Я видел, как взгляд Старика изменился.
— Которого?
— Даррелла…
В этот момент я увидел даже сквозь дождь, как все улыбки застыли, а лицо Даррелла стало очень мрачным. Его глаза сузились. Он шагнул ко мне через несколько ступенек, мертвенно-бледный, со сверкающими глазами.
— Ах ты, мелкий ублюдок! Ты что сказал?
Я отступил на шаг, но он шагнул ко мне, очень быстро. Схватил меня за воротник и одним ударом сшиб в грязь, затем носком ботинка ударил в бок, и мои легкие разом опустели, в то время как боль заполонила всю грудную клетку.
— Грязные маленькие говнюки! Я вас всех в больницу отправлю! Ясно?
— Достаточно, Даррелл, — приказал Старик, но я все-таки получил последний удар, от которого закашлялся и покатился по земле. — Поднимайся, малыш, — добавил он.
Я с грехом пополам подчинился — сперва поднялся на колени, затем на ноги, держась за бока и согнувшись вдвое. Гроза грохотала где-то наверху, ветер одолевал нас. Я зажмурился одновременно от боли и от дождя, который омывал мое грязное лицо; внутри было ощущение, будто меня сжимают когти под кожей с обеих сторон.
— Объяснись.
Я не решался. Они могут с таким же успехом убить нас, всех четверых, за то, что я собираюсь сказать. Особенно если Даррелл убил Наоми. Хотя я в это не верил. По крайней мере, не напрямую. Как я уже говорил, он бы сначала изнасиловал ее. Но, может быть, Даррелл знает что-то еще… Я сглотнул слюну, забыл о комке цемента, твердеющем у меня в животе, и принялся говорить — о сцене, при которой мы с Чарли присутствовали вчера. Я услышал, как Чарли стонет за моей спиной:
— О господи, нет…
Теперь все смотрели на меня. Женщины и мужчины. Взгляды более чем враждебные: убийственные. Чем дальше я продвигался в своем рассказе, тем тяжелее делалась тишина, едва нарушаемая раскатами грома и штормовым ветром, который шумел в ветвях, и я сказал себе, что только что подписал свой смертный приговор.
— Я пришел, чтобы узнать, что на этой флешке, — в заключение добавил я. — Это всё. Я знаю, что вы не имеете никакого отношения к убийству Наоми. В любом случае я не собираюсь ничего говорить полиции, даю слово, — закончил я дрожащим голосом.
— Вы это слышали? — иронично заметил Даррелл, оборачиваясь к террасе. — Он ничего не скажет полиции. Он нам слово дает!
Затем он в очередной раз отправил меня полетать по воздуху в грязь — такой оплеухой, что я думал, моя голова от нее оторвется. Я потряс головой, подвигал челюстями; боль взорвалась в висках и в затылке. На языке я чувствовал вкус крови и грязи.
Даррелл поднял меня за воротник, отлепив мою дрожащую задницу от слякоти.
— Я тебя сейчас убью! — пообещал он, и в это мгновение я верил, что он так и сделает.
— Даррелл, а что это за история с флешкой? — спросил Хантер Оутс за его спиной.
Даррелл отпустил меня. Я снова приземлился в грязь.
— Не при них, — сказал он.
— Ты как-то замешан в смерти этой девушки? — спросил Старик.
— Что? — Даррелл обернулся и плюнул на землю. — Да я даже не знаю, что это за шлюшка! Может, когда-нибудь я с ней и перепихнулся, не помню. Я что, должен помнить всех телок, которым вставил…
Я сжал зубы, пытаясь не дать выйти наружу ненависти, которая меня ослепляла. Пронзительный взгляд Старика не покидал меня ни на мгновение сквозь пелену дождя, который прилепил ко лбу его светлые волосы и распахнул рубашку на его широкой груди.
— Что ты на самом деле хочешь, мальчик? — вновь спросил он.
Я был в коленопреклоненной позе, руки — на покрытых грязью коленях, бедра — на каблуках. Я откинул со лба прядь.
— Я хочу знать, что на этой флешке и что было в компьютере, который они с Таггертом сожгли. Больше ничего…
— Почему?
— Потому, что ваш сын и Таггерт были на пароме в тот вечер, когда исчезла моя подружка. — Я закашлялся, сплюнул кровь в жидкую грязь. — И если вы не дадите мне то, что я хочу, я вполне могу пойти и рассказать об этом в полиции…
Я увидел, как лицо Старика посуровело, в его взгляде больше не было никакой человечности, по затылку у меня пробежал ледяной сквозняк. «Так и есть, на этот раз ты зашел слишком далеко», — сказал я себе.