Тогда я не понимал, какая необеспеченная у них жизнь, и видел в этом лишь романтическую сторону…
Я припарковал машину у поросшего травой квадрата и вышел. Дойдя до веранды, на некоторое время задержался. Желтые полицейские ленты хлопали на пронизывающем утреннем ветру, который холодил мне щеки. За ночь температура понизилась.
Вдруг я снова увидел лагерь в снегу, во время бури в декабре 2010 года. Непрерывно падающие снежные хлопья, мертвая тишина, дым из печных труб, вереницы улиц, укрытых толстым белым покрывалом, и мы, забившиеся в свою хижину, которую сделали чуть более удобной и защищенной от сырости, натаскав туда старых вязаных пледов и подушек, пристроив стремянку в качестве стола, защитившись от сквозняков занавесками и старыми коврами. Есть ли на свете существо более счастливое, чем ребенок, играющий снежным днем?
Я заметил пару глаз, наблюдающих за мной в одно из окон трейлера справа, и вернулся к машине.
— Тебе что, наплевать? — подал голос Чарли, заправляя за ухо прядь черных волос. — Мы сейчас на паром опоздаем!
— Нет, все хорошо… Заехал посмотреть трейлер Наоми.
— Для чего?
— Полиция повесила ленту, ты это знал?
Чарли покачал головой.
— Как думаешь, где сейчас ее мать? — спросил он. — Мертва?
— Я об этом ничего не знаю.
Чарли бросил на меня острый взгляд.
— Генри… мой брат Ник сказал мне, что записи с камер на пароме подтверждают нашу версию. Наоми уехала с кем-то, но кто это, у них не получается разглядеть…
— Мы должны его найти, — сказал я.
— И как мы это сделаем?
— Можно хотя бы расспросить всех учеников, кто тогда был на пароме…
Мы ворвались на парковку. В чрево парома уже поднимались последние машины; мы скользнули за ними.
— Предоставь это сделать нам — Кайле, Джонни и мне, — сказал Чарли. — Ты нынче не в ореоле святости.
— Обожаю, когда ты так высокопарно выражаешься, брат мой.
Ноа Рейнольдс оставил свою «Краун Викторию» на парковке возле дома 9509 на Двадцать девятой авеню в Эверетте, в сорока семи километрах к северу от Сиэтла. Здание из кирпича и стекла. Рядом с соседними оно казалось до смешного маленьким, поскольку вклинилось, так сказать, среди взлетно-посадочных полос, огромных ангаров и строений завода «Боинг», возвышающихся подобно древнеегипетским гробницам. Последние вмещали не больше и не меньше, чем самые огромные здания мира: четыреста тысяч квадратных метров площади, тринадцать миллионов кубических метров объема и целую толпу погрузчиков. Главная дверь имела ширину сто метров и высоту — двадцать пять. А кроме этого, там находились банк, магазинчики, здание пожарной охраны, много кафешек «Тулли», собственная полиция и своя электростанция.
Ноа не удивился, когда, выйдя из машины, чтобы пересечь парковку в направлении Института судебно-медицинской экспертизы, был встречен рычанием отрывающегося от земли «Боинга 787 Дримлайнер». Он поднял глаза к самолету. Тот тяжело поднимался в небо и напоминал крупную летающую косатку. Ноа поймал себя на мысли, что если и есть люди, которые в состоянии выносить такой шум, то разве что мертвые. Чуть позже он прошел в застекленные двери и три минуты спустя предстал перед высоким парнем в черном пуловере под блузой и со странным взглядом — из-за полуопущенного века, напоминающего жалюзи магазина, застрявшие на половине пути. Из-за этого непослушного века доктор Фрейзер Шац всегда производил впечатление полусонного. Обманчивое, которое вводило в заблуждение не одного начинающего адвоката, когда он приходил свидетельствовать в суде. Ноа не знал никого, кто был бы еще большим профессионалом, чем доктор Фрейзер Шац, главный эксперт и директор судебно-медицинской службы округа Снохомиш.
— Привет, Ноа, — сказал Фрейзер, пожимая руку Рейнольдса мягкой прохладной ладонью, которая вгоняла в дрожь молодых полицейских, в первый раз пришедших на вскрытие. — Давненько не виделись.
— Здравствуйте, доктор, как ваши мертвецы? У них все хорошо?
— Они в прекрасной форме, — ответил Шац с непонятной кривой улыбкой. — Если так будет продолжаться, в конце концов они меня заловят.
— Кто, мертвецы?
— Нет, округ.
А именно — новый глава исполнительной власти округа Снохомиш… Ноа знал, что он провернул масштабную операцию по реструктуризации служб судебно-медицинской экспертизы. Рейнольдс заметил, что у Шаца темные круги под глазами и утомленный вид. Он слышал, что главный судмедэксперт и глава исполнительной власти не ладили между собой. По чьей вине, Ноа не знал. Все, что ему было известно: Шац отличался вспыльчивым характером. Ему было комфортнее с мертвыми, чем с живыми.
— Они ищут, к чему бы придраться в моем управлении, — добавил Шац, двигаясь вперед по коридорам.
Ноа всегда считал, что судебно-медицинские службы, как и полицейские в штате, чересчур многочисленны. Полиция округа, службы шерифа, полицейские департаменты Сиэтла и Белвью, полиция округа Кинг — та, что несет службу в метро города, — полиция Университета Вашингтона, имеющая полномочия во всем штате, и полиция штата Вашингтон, которая нынче занимается всем: убийствами, кражами, бандами, подразделениями SWAT,[49] — все они стараются наступить друг другу на пятки. То же самое с судебно-медицинскими службами. Например, округ Кинг располагал опытными патологоанатомами, но это скорее исключение, чем правило. Основную часть времени работа исполнялась коронерами. Кроме того, в маленьких округах бюджет ограниченный; а еще, начиная с июля, всеми правдами и неправдами избегали вскрытий как слишком затратных мероприятий. Настоящий бардак…
На ходу Шац повернулся, чтобы посмотреть на Ноа:
— Что происходит? В полиции теперь работают пенсионеры?
— Теперь я работаю на себя, доктор.
— Я в курсе.
Шац проводил гостя в свой кабинет. У главного судмедэксперта была своя стена славы — мозаика фотографий и нескольких статей, где упоминались только деятели регионального уровня, но от этого он не переставал быть самым хорошо оплачиваемым сотрудником округа. Его бюджет доходил до двух миллионов долларов в год, и в прошлом году его службы провели триста девяносто одно вскрытие.
— Что я могу сделать для тебя? — спросил Фрейзер, усаживаясь в кресло.
— Это по поводу той молодой девушки, найденной мертвой на пляже…
Судмедэксперт сложил кончики пальцев под подбородком.
— И?..
— Она была беременна.
— Точно.
— Вы собираетесь делать сравнительный анализ ДНК для генерального прокурора островов Сан-Хуан?
— Снова точно.
— Значит, где-то вы храните ДНК эмбриона…
Падающее веко Шаца легко вздрогнуло в знак заинтересованности.
— К чему ты клонишь, Ноа?
— К этому.
Рейнольдс вынул из кармана маленькую белую заламинированную упаковку. Прибывшую специальным авиарейсом этим утром. Он получил ее всего час назад.
— Что это?
— Образец ДНК.
— То есть?
— Я всего лишь хочу сравнительный анализ генетических маркеров этого ДНК и ДНК эмбриона…
Повисло молчание, нарушаемое рычанием взлетающего или приземляющегося самолета. Генетических маркеров, используемых в судебной медицине, было от пятнадцати до двадцати, почти по количеству точек совпадения пальцевых отпечатков.
— Господи, Ноа, ты вообще отдаешь себе отчет, чего у меня просишь?
— Никто никогда не узнает, даю слово.
— За исключением владельца этой ДНК… Кто это? Отец эмбриона? Ты понимаешь, что это может быть информация, важная для расследования?
— Знаю. И сам поделюсь ею с Крюгером, когда настанет время, если результат сравнения будет положительным. Не отец — дед…
— Не понимаю…
— Все, что тебе нужно знать: некий человек думает, что является отцом парня жертвы, но еще не вполне в этом уверен.
Шац пристально посмотрел на Ноа; на этот раз в его глазах загорелись огоньки.
— Значит, если этот эмбрион — его внук, — подытожил он, вертя скрепку в руке, — это будет означать, что парень — его сын… Если, конечно, предположить, что она беременна от своего приятеля… Что касается этого, я уже отправил в лабораторию запрос на сравнительное исследование его ДНК и ДНК эмбриона: по требованию Крюгера. Но, очевидно, даже если результат положительный, это не ответит на твой вопрос, — продолжил Шац, качая головой. — В противоположность этому, — добавил он, указывая на белый пакетик. — Кто это, Ноа? Мне необходимо знать. Иначе не может быть и речи о том, чтобы я это сделал.
— Грант Огастин.
— Это имя мне ничего не говорит.
— Деловой человек, который баллотируется на выборах губернатора Вирджинии. Ты видишь в этом какую-то проблему?
— И как это связано с парнишкой?
— Этот парнишка воспитан двумя мамами, которые его, так сказать, усыновили. Подозреваем, что они воспитывали его с самого рождения. Долгая история… Скажем так: расследование привело нас к этому парню. Этот тип, Грант Огастин, уже шестнадцать лет ищет своего сына, Фрейзер, можешь себе представить? Может быть, у тебя в руках выход из отчаяния, которое гложет отца шестнадцать долгих лет… Отца, ребенка которого воспитывали другие люди, который не видел, как он растет, который до недавнего времени даже не знал, что он жив…
Шац поднял руку, будто говоря: «Не переигрывай».
— Он хочет отыскать его — или боится, что перед выборами разразится скандал?
— Он хочет отыскать своего сына. Нет ничего на свете, чего он желал бы сильнее. Подумай об этом. Все, что тебе нужно сделать, — это небольшой сравнительный анализ. Перед всеми остальными. Ты просто должен это сделать.
— Я тебе вообще ничего не должен.
— Каждый из нас двоих делает свою работу…
— Это верно.
Шац протянул ему руку над рабочим столом. Рейнольдс вложил ему в руку пакетик.
— Всего лишь «да» или «нет», — сказал судмедэксперт. — Больше ничего… А потом ты расскажешь мне всю историю.