Целуя, я попытался вернуть ее к жизни, вдыхая воздух ей в легкие, которые отзывались эхом, будто пещера.
«Она мертва, — думал я. — Я сейчас целую мертвую».
— Нет, я жива, — проговорила вдруг Наоми.
Еще мгновение спустя мы очутились в море. Вода была теплой, плотной и липкой. Я целовал Наоми, она постанывала. Я поднял голову и увидел искусственный спутник, прямо над нами, будто огромное насекомое, в металлическом панцире и ощетинившееся антеннами. Внизу находилась видеокамера, которая нас снимала. Вдруг раздался громовой голос:
— Что ты делаешь, Генри? Она мертва!
Я догадался, что это голос Гранта Огастина. Я продолжал то, что делал.
— Это хорошо, — сказала Наоми.
И вдруг каждый из моих мускулов стал таким же чувствительным, как струна арфы…
…пробудилась каждая молекула тела…
Каждый нерв оголился…
И во вспышке ослепительного удовольствия я выпустил струю; мое семя хлынуло, будто чернила осьминога, чтобы затем растечься беловатым облачком и раствориться в…
Во всей крови…
Красной…
В этот миг я понял, что это не вода, а кровь, что я занимаюсь любовью с Наоми в море крови, которая была настолько яркой и нежной, будто лепестки мака, кровь теплая, липкая и бархатистая.
Я не переставал этим наслаждаться.
Вот тогда я и проснулся.
Я посмотрел на свой влажный, липкий живот между полами халата, и мне стало стыдно. Я снова увидел бессвязные образы из своего сна, эту череду бессмысленных нагромождений. Увиденное во сне — это мощное чувственное возбуждение, содержащее сильный эротический посыл, — теперь казалось мне болезненным и отвратительным миражом. У меня всегда было чувство — может быть, благодаря строгому воспитанию Лив, которая хотела сделать из меня правильного мужчину без единого пятна на репутации, — что мои сны тянут меня вниз, в грязь, и мне не хотелось, чтобы выражение лица выдало, что во мне есть что-то ленивое и необузданное. В противоположность мнению Фрейда, врачебная мудрость считает причиной таких сновидений переполненный мочевой пузырь или еще какой-то физический стимул. И, может быть, поэтому мне приходилось вставать, чтобы облегчить острое желание.
Окончательно пробудившись, я с отвращением разглядывал пятно на диване. Но в первый раз такое случалось под влиянием образа мертвой и в чужом доме.
О, Наоми, прости меня…
Я едва не задохнулся от нахлынувшего приступа печали. Мне захотелось плакать, но я и так уже достаточно жаловался на судьбу. Я бросился в душ, пока штормовой ветер свистел в щелях стен и оконных стеклах, — как мне показалось, чуть слабее.
Снова вернулась боль во всем теле. Будто множество уколов иголкой в руках и ногах и более глубокие, более обширные ожоги вокруг плеча и туловища.
Я снова принял обезболивающее, но на этот раз не ограничился одной таблеткой. Я чувствовал себя еще нездоровым, в мыслях царил сумбур. Мне было трудно отличить происходящее сейчас от ночных злоключений и побочных эффектов лекарств. До смерти хотелось кофе (на стойке в кухне стояла кофемашина), поесть (желудок уже жаловался) и немедленно забраться под одеяло, повернувшись лицом к морю. Даже если забыть о том, что здесь явно не курорт, я не мог оставаться здесь слишком долго.
Первое, что требовалось сделать, — это найти корабль или хотя бы лодку.
Я схватил свою вчерашнюю одежду. Она была еще влажная и вся в песке. Прачечная. Должна же она здесь быть…
В самом деле, я нашел ее, толкнув дверь, а затем другую, за кухней, и — слава богу, поощряющему потребление и американское понятие о комфорте, — там и вправду были стиральная машина и сушилка. А также в коробке лежали средства для стирки и флакон кондиционера.
Я выбрал короткую программу, зашвырнул в машину свои шмотки и вернулся в кухню перекусить. Увы, приготовить блины или вафли не из чего. (А больше тебе ничего не хочется? Ты не на каникулах в отеле сети «Бест Вестерн», приятель.) Нашлись всего несколько бисквитов и баночка старого меда, но я был настолько голоден, что проглотил все это не глядя.
Программа стирки закончилась, и я положил вещи в сушилку. Сорок пять минут спустя я плавно вышел в чисто отмытое утро, пахнущее океаном и сосновой хвоей.
Это было чем-то большим, чем временное затишье: ветер ослаб до легкого бриза, от которого вздрагивала листва на деревьях, дождь прекратился. Повсюду были видны повреждения, оставленные грозой. Землю устилали сломанные ветки и целые горы листьев, длинные жгуты водорослей отбросило куда дальше, чем обычно, когда их выносит приливом. В двадцати метрах от дома валялся мусорный бак на триста шестьдесят литров; в лесу я увидел поваленное дерево, которое, падая, увлекло за собой множество других.
В желудке ощущалась приятная тяжесть, к которой добавлялся еще и вкус кофе во рту. Обезболивающее начало действовать. Возможно, оно являлось также антидепрессантом или транквилизатором, поскольку я ощутил подозрительный восторг и уверенность в себе. Я чувствовал себя легким, сильным и полным воодушевления. В приподнятом настроении я отправился на разведку.
Мое хорошее настроение не замедлило испариться, стоило обнаружить, что на острове нет ни одной лодки.
Ничего. Nada.[54]
Опасаясь краж, никто и не подумал хранить их в гараже. Те, кто приезжает сюда на лето, наверняка оставили свои лодки на зиму у пристани в Ист-Харбор, а то и отвезли в прицепах внедорожников в Анакорт или Беллингхэм до следующих каникул…
Я шел по тропинке к следующему дому, когда услышал шум, доносящийся с запада. Смутное жужжание вскоре усилилось, превратившись в отрывистый рев, и я понял… Мне едва хватило времени броситься в чащу, когда над деревьями появился вертолет. Ветер от его винтов гнул и шевелил ветки вокруг меня. Я слышал «тап-тап-тап» его лопастей, завывание турбины и боялся только одного: что парни сверху заметят среди зелени цветное пятно моей одежды.
Я видел, как он пролетел, удалился в глубь острова, затем услышал, как, заложив большой круг, вертолет снова вернулся ко мне.
Черт!
Я оставил открытыми ставни домика, где ночевал! Если пассажиры вертолета в курсе, что все они необитаемы, то сразу же вызовут «кавалерию»… Летательный аппарат снова завис у меня над головой. Он оставался на месте, я чувствовал волну воздуха почти у себя под ногами, крохотные сквозняки на земле между кустами и миллионы капель, поднятые всей этой суматохой… Затем он повернул на север и направился к другому острову.
Слава богу!
Я с облегчением вздохнул. Сердце билось как сумасшедшее, но я решил, что теперь, после того как они проверили остров, на какое-то время можно расслабиться. Однако надо как можно скорее закрыть ставни и постараться не оставлять никаких следов своего пребывания.
Должно быть, колесо судьбы снова повернулось, так как в ангаре последнего дома, который мне довелось посетить, я обнаружил надувную лодку марки «Зодиак», оснащенную мотором «Ямаха».
Уверен, археолог, открывший новый саркофаг фараона, не был так счастлив. В то самое мгновение, когда я рассматривал свою находку, меня снова посетила мысль:
«Агат-Бич».
В четверг 31 октября, в 7.30 утра Бернд Крюгер нажал кнопку звонка дома, расположенного по адресу 1600, Экклстоун-роуд. Сначала он услышал звонок внутри, а затем голос: «Минутку!»
Крюгер подождал, взявшись обеими руками за пояс, в позе человека, воплощающего власть, но когда дверь приоткрылась и он увидел на пороге Лив Майерс — эту маленькую женщину с характером питбуля, — его самоуверенность моментально испарилась.
— Здравствуй, Лив.
— Бернд… где мой сын? Где Генри? Вы его нашли?
Она остановила на нем взгляд расширенных от беспокойства глаз, но от этого не потеряла ни капли своей природной властности.
— Еще нет, Лив… нашли каяк…
— Что? Где?
— В скалах на входе в бухту. Я могу войти?
Он увидел, как лицо Лив исказилось. Ошеломленная, женщина замерла на пороге, пошатываясь, словно боксер, который сейчас рухнет, но это продолжалось недолго. В следующее мгновение она встряхнулась и отступила, чтобы дать ему войти. Крюгер вошел в гостиную, которая будто сошла с разворота журнала или каталога: комфорт, утонченность и оттенок приглашения к путешествию в виде сундуков, книг и черно-белых фотографий.
— Хочешь кофе?
— Да, спасибо.
Услышав шелест тапочек по полу, шериф повернул голову. Одетая в пушистый халат поверх ночной сорочки, с беспорядком в волосах, на него смотрела Франс. Бернд заметил, что тревога снедает ее в самом буквальном смысле слова. Вчера вечером женщины позвонили ему, чтобы спросить, не нашелся ли Генри, и сообщить, что он не вернулся. Едва рассвело, они снова позвонили ему в офис. Вероятно, они не спали всю ночь. Бернд знал, что Франс читает по губам.
— Здравствуй, Франс, — поздоровался он. — Нет, мы его еще не нашли… Но мы не теряем надежды. Должно быть, он где-то отсиживается…
Пока он не договорил, Франс по-прежнему в упор смотрела на него, будто ожидала чего-то большего, и Бернд чувствовал себя неловко. К счастью, Лив выбрала именно это мгновение, чтобы вернуться с чашкой кофе.
— Почему вы сделали вывод, что Генри находился в этом каяке? — бросила она ему. — Его лодка здесь, я проверила.
— Показания Чарли… Вчера вечером он был с Генри. По его словам, тот узнал, что его разыскивают, и пустился в бегство. И еще свидетельство другого человека, который последовал за ним и видел, как он на каяке направился в сторону пролива.
От шерифа не укрылся огонек в глазах Лив.
— Другого человека? Который следовал за Генри? Это еще что за история?
— Речь идет о частном детективе.
— С чего это частный детектив следовал за Генри? — спросила Лив наполовину подозрительным, наполовину обвиняющим тоном.