— Нет, но он защитит тебя от ее чар.
— А что я должен де… — начал Прохор, но мадам Лаво снова одним быстрым движением оказалась с ним вплотную. Ее мерцающие красным глаза смотрели прямо в ее глаза.
— Тебе поможет то, что ты носишь в кармане, — после долгого молчания сказала ведьма.
Прохор сунул руку в карман. Что поможет? Деньги? Фонарик? Нож? Пальцы наткнулись на прохладную костяную поверхность. Прохор вытащил гребень и покрутил его в руках.
— Ты морочишь мне голову, прикидываясь слабым и глупым, — мадам Лаво теперь стояла рядом со своим столиком и наполняла бокал игристым вином из бутылки. — А сам носишь в кармане могущественнейший артефакт, которого здесь вообще быть не должно!
— Гребень дяди Нэнси? — Прохор еще раз осмотрел его со всех сторон, потом с недоумением глянул на мадам Лаво. Та сделала глоток и загадочно улыбнулась.
— Теперь убирайся, у твоего друга осталось совсем мало времени, — она поставила стакан на столик и взяла из пепельницы длинную розовую сигарету. На ее указательном пальце загорелся крохотный огонек.
— Что?…
Прохор моргнул, и понял, что он больше не внутри странной куаферной. Он стоял посреди Рю-де-Бурбон в том же месте, в котором начался его сегодняшний сеанс. Только на месте белого особняка мадам Лаво стоял трехэтажный дом с забитой досками дверью и изрисованный граффити почти до самой крыши. «Ты мне должен, ты же помнишь?» — раздался в ушах шепот мамбо.
— Посторонись! — крикнул темнокожий носильщик. Прохор едва успел отскочить, иначе он сшиб бы его тележкой, полной плюшевых медведей. Улица наполнялась прохожими с какой-то бешеной скоростью. Казалось, что только что почти никого не было, только несколько скучающих у заведений зазывал, и вот вокруг человеческий водоворот. Все куда-то спешат, толкаются и громко перекрикиваются. Прохор зажмурился. Она сказала, что надо спешить. В прошлый раз дом нашелся рядом с круглой площадью за колючей живой изгородью, значит сегодня тоже надо искать кусты. Прохор быстро пошел вперед, ловко лавируя между белыми и черными прохожими.
Кажется, что до вчерашней круглой площади ему пришлось добираться целую вечность. Сначала пропустить процессию анимешных девиц с флагами, раздававших леденцы всем, кто не успел увернуться, потом протискиваться через толпу желающих получить временный халявный доступ в только что открывшееся пространство «Королевская охота». Судя по оформлению, что-то куртуазное, с красивыми платьями и балами. А потом Рю-де-Бурбон просто тянулась бесконечными барами, аренами, салонами костюмов, школами магии и прочими лавками древностей и магазинами очень нужного хлама. Прохору казалось, что в голове уже тикает секундомер, отсчитывающий последние секунды жизни Остапа. Наконец посреди улицы показалась клумба. Прохор перевел дух, сунул руку в карман, сжал в кулаке ключ и протиснулся между кирпичной стеной и кустами.
Проход оказался на месте, как и дом с украшенными синей резьбой белыми колоннами. Сердце Прохора гулко застучало. Он поднялся на крыльцо и замер перед дверью на секунду. Запустил руку под рубашку, сжал мешочек гри-гри, который мадам Лаво повесила ему на шею. Вставил ключ в замок. Дверь скрипнула и открылась.
— Входи же, мой принц! Я тебя ждала! — раздался серебристый голос из гостиной. Сегодня в камине тоже не горел огонь. И свеча не горела. Источником освещения была сама девушка. Ее кожа и волосы светились бледно-голубоватым светом. Прохор сделал шаг через порог.
— Ты такой красивый! — сказала она, взяла со столика ножницы и отрезала прядь своих волос. Крючок в ее тонких пальцах ожил и заплясал с невероятной скоростью, превращая длинные волосы девушки в сказочное кружевное полотно. Прохор сделал еще шаг вперед. Он не чувствовал ничего особенного, кроме того, что мешочек гри-гри на его груди стал обжигающе горячим. — Я мечтала о тебе всю жизнь, ты знаешь? Сегодня я видела тебя во сне…
Кружевное полотно уже покрыло ее колени. Девушка начала напевать какую-то простенькую мелодию, которая показалась Прохору смутно знакомой. Он попытался прислушаться, но, как и всегда в ноктюрнете, мотив тут же распался на несвязные звуки, бессмысленную какофонию.
— Иду к тебе, детка, — Прохор усмехнулся. Кажется, защитная магия гри-гри и правда работала.
— Я знала, что ты вернешься и спасешь меня, — в серебристом голосе девушки послышались торжествующие нотки. Тонкие пальцы гладили сказочные цветы на кружевном полотне, и те переливались жемчужным свечением. Это было и правда красиво. Правда, не настолько, чтобы свести Прохора с ума. Никогда в детстве он не мечтал о принцессах. — Когда на меня наложили это проклятье, я всегда знала, что мне не придется избавляться от волос, чтобы оно закончилось, и я смогла получить свободу и покинуть этот дом. Иди же ко мне, возьми меня за руку и выведи из этого ужасного места!
Прохор подошел еще ближе. Девушка отложила крючок и набросила кружево на голову Прохора. Но тонкие нити вдруг потемнели, колдовские цветы стали с шипением плавиться, полотнище в нескольких местах вспыхнуло и быстро превратилось в пепел, осыпавшийся под ноги прохора голубоватой пылью. Девушка приоткрыла рот и удивленно распахнула глаза.
— Что происходит?
— Не знаю, милая, может быть, я просто слишком горяч для твоих сетей?
— Ты… Ты… — Она снова потянулась за ножницами и быстро отхватила новую прядь волос.
— У меня есть для тебя подарок, моя принцесса, — сказал Прохор, даже не пытаясь маскировать нотки сарказма. По какому-то наитию он достал из кармана гребень и протянул Кружевнице. — Это для твоих прекрасных волос, дорогая…
Тонкие пальцы разжались, прядь волос, струясь призрачным светом, упала на пол. Как зачарованная она медленно протянула руку и взяла у Прохора костяной гребень. На какую-то долю секунды Прохора охватила паника. А вдруг он сейчас просто так отдает ей в руки какое-то страшное оружие? Вдруг гребень нужно было применять как-то иначе?
Кружевница погрузила темные зубцы в копну своих мерцающих волос. Медленно-медленно пряди струились по гребню. Выражение лица девушки утратило разумность, взгляд стал блуждающим, глаза потемнели и стали почти круглыми.
С каждым движением гребня она становилась все меньше. Ее и так тонкие руки становились еще тоньше, лицо постепенно переставало быть человеческим. Прохор зачарованно смотрел, как тонкое платье сползает рыхлыми хлопьями на пол, обнажая переставшее быть человеческим тело — круглое брюшко, покрытое редкой голубоватыми ворсинками. Расправились восемь тонких паучьих лап. Только одна из них все еще сохранила сходство с человеческой рукой — та, что сжимала гребень.
А она все продолжала. Ее волосы, удивительные тонкие голубоватые волосы! С каждым движением гребня с ее головы падала пышная прядь и рассыпалась серебристыми искрами, не успев достигнуть пола.
Она закричала. Или скорее застонала мучительно, когда гребень избавил ее от последних человеческих черт и выпал из паучьей лапы, разбившись при ударе об пол в костяную пыль. Больше не было тонкой принцессы. Только быстро уменьшающийся в размерах паук с длинными тонкими лапами и узором в форме цветка лилии на спине.
Бывшая заколдованная принцесса спрыгнула с кресла и, спешно перебирая лапками, попыталась шмыгнуть в щель за камином.
— А вот и нет, принцесса! — Прохор догнал шуструю тварь и наступил на нее. Раздался хруст пополам с чавканьем. Тот самый мерзкий звук, который бывает, когда наступаешь ботинком на паука.
В доме сразу стало темно и запахло пылью, тленом и прочими запахами, по которым становится понятно, что в нем давно никто не живет. Прохор наощупь нашел окно и отдернул плотные шторы. Свет от уличного фонаря залил пустую гостиную. Круглый столик валялся в углу, на полусгнившее кресло-качалку было наброшено ветхое покрывало.
Дверь скрипнула. На пороге стоял чернокожий мальчик в ливрее.
— Мсье Прохор? Подошла ваша очередь, — он посторонился, и в гостиную въехало кресло на деревянных тележных колесах. На нем восседал карлик с одной ногой. Его круглую лысую голову венчала узорчатая феска, которая непонятно на чем держалась. В коротеньких ручках он сжимал толстый гроссбух.
— Ты? Тебе нужна печать? — капризным голосом спросил он, оглядывая Прохора с головы до ног.
— Что? — Прохор мысленно дал себе подзатыльник. — Простите, я сегодня просто кладезь красноречия и гостеприимства.
— Я Ти-Жан-Куинто, но ты можешь меня звать просто мастер, — инвалидная коляска сделала круг по гостиной.
— Хорошо, мастер, — Прохор вопросительно посмотрел на мальчика. Тот жестами показал, что надо кланяться и всячески выражать уважение. — Я только что освободил этот дом от проклятия и смиренно прошу у вас, мастер, подтвердить мое право на владение этим ничейным куском недвижимости!
— Я смотрю, ты понравился моей сестрице Бриджит, — карлик подслеповато прищурился в сторону правой руки Прохора. — Ну давай мне руку уже, тупица!
Прохор послушно протянул карлику руку. Тот сжал ладонь так, что хрустнули кости. Махнул другой рукой в сторону камина, и в нем ослепительно вспыхнуло пламя. Лоа-бюрократ сунул в огонь длинный штырь с печатью, продолжая удерживать Прохора.
— Эй, что вы делаете? — Прохор попытался вырвать руку, но куда там! Толстые пальцы карлика держали как тиски.
— Выполняю твою просьбу, тупица! — сказал Ти-Жан, повернул руку Прохора ладонью вверх и прижал к ней раскаленную металлическую печать. Прохор заорал от боли, запахло паленой плотью, рассудок на мгновение помутился.
Ти-Жан отпустил Прохора, и тот рухнул на пол, стараясь держать искалеченную руку на весу. Странно, что он не проснулся от такой дикой боли…
Лоа положил гроссбух на колени и раскрыл его где-то в середине. Вынул из-за уха гусиное перо и принялся что-то корябать. Мальчик в ливрее подошел к Прохору и помог ему подняться.
— Поблагодари его, мсье… — прошептал он.
— Благодарю вас, мастер Ти-Жан-Куинто! — сказал Прохор слегка подрагивающим голосом.