– Никак нет! Мы пойдем в «Асторию»! – с пылом прожженного гуляки заявил Никита.
– Не ходи в «Асторию», попадешь в историю, – пробормотала себе под нос Анна и незаметно оглядела свой наряд.
Вроде не позорно.
Вместо обычной суконной юбки нынче приличная и, на ее вкус, модная. Шерстяная. Сшитая лет шесть назад, но и сейчас сидевшая не в натяг.
Но особенно она была довольна блузкой.
Ее из дивного креп-жоржета сшила Таня, Фефина товарка с третьего этажа, при царе служившая в няньках у малолетнего полковничьего отпрыска. В девятнадцатом хозяева удачно уплыли за границу, оставив в квартире немало добра. Разошлось оно довольно быстро, но и Таня не сплоховала. Отхватила зингеровскую швейную машинку, немало отрезов отличных тканей и пристроилась к делу: обшивать соседей и всех желающих. И тех и других было немало. Не шибко богатые жильцы их дома на Кирочной радовались возможности справить наряд из дорогих запасов полковничьей жены, а после соответствующей кампании по расхваливанию Таниного мастерства, проведенной ею совместно с Фефой, потянулись заказчицы с близлежащих улиц. Особенно их прибыло в этом году, после того как в марте власть объявила приход новой экономической политики, сокращенно – НЭП.
Из щелей осторожно полезла, оглядываясь и поначалу страшась, старая жизнь.
Все, что раньше было нельзя, теперь оказалось можно. Первыми это сообразили, конечно же, столичные модницы. А тут как раз Таня – «ближайшая портниха жены полковника», как аттестовала она себя направо и налево. А что? Нынче вроде можно не бояться. Все возвращается встарь – кинотеатры, рестораны, кабаре и даже – прости господи – говорят, что публичные дома.
Дело у Тани ширилось, но перед Фефой она не зазнавалась. Помнила, как та выручала ее в трудные времена. Потому и приодеть Анюту согласилась почти что даром. Взяла только за материал и нитки.
Креп-жоржет был нежно-голубого цвета – полковница тоже, чай, блондинка – и смотрелся как на бал. Одно смущало – прозрачность. Но и здесь Фефа с Таней сообразили. Под нее сшили белую батистовую сорочку, которую портниха называла по-модному – «комбинация». Выходило у нее с «сия» на конце, что, по мнению Тани, звучало интеллигентнее. Обе они с Фефой сетовали лишь на то, что Таня пока что не навострилась шить лифчики, которые носила полковница.
– Не оставила, зараза, ни одного на разживу, – жаловалась портниха.
Зато были сшиты новые панталоны. Не холщевые или ситцевые, на каждый день, а «на выход» – из поплина, короткие и аккуратные.
Засада, конечно же, случилась с чулками. Шелковых имелась у Тани одна пара, и продавать их она не соглашалась ни за какие коврижки. Причиной тому была мечта наконец-то найти порядочного мужчину и выйти замуж. Таня уже видела себя в крепдешиновом платье – перешитом из парижского наряда бывшей хозяйки – и белых туфлях, надетых с тонкими шелковыми чулками.
Ради воплощения этой мечты Таня была готова претерпеть любые беды, из которых перспектива рассориться с Фефой стала отнюдь не самой страшной.
В результате чулки пришлось надеть обычные, нитяные, а следовательно – не туфли, а боты.
– Оно по осени гораздо лучше, – утешала себя Фефа. – Почти совсем новые. Ваксы у меня еще с твоего тятеньки сапог – завались. Отполируем – будет любо-дорого посмотреть! И вообще – по грязи в туфлях не резон шастать.
Резон, конечно, был. Все же ресторан. Там, поди, все на каблучках.
Но, поразмыслив, сетовать вместе с Фефой Анна не стала. Туфли, в самом деле, – перебор. Никита надумает лишнее, а ей это ни к чему.
Так что все к лучшему.
Теперь, глядя, как он посматривает на нее, идущую бок о бок и держащуюся за его рукав, она пожалела, что вообще нарядилась.
Была и еще одна странность. Отчего-то Фефа, считавшая всех мужчин фармазонами и боявшаяся как огня их появления в жизни воспитанницы, не только не возражала против похода в питейное заведение с Никитой, но и взялась рьяно ее наряжать.
Вспомнив, как раскрасневшаяся и довольная Фефа оглядывала ее со всех сторон и все советовала распустить волосы, Анна испытала неприятное чувство. Как будто Фефа… нет, они обе кого-то предали.
Волосы она все же распускать не стала. Наоборот, стянула тугим узлом на затылке и для верности примочила сверху водой, чтобы не вились и лежали гладко.
Хорошо, что не было у нее с собой зеркальца. Иначе увидела бы, что на балтийском ветру кудри, просохнув, распушились еще больше, щеки порозовели от непривычности происходящего, а губы так вообще казались пунцовыми.
Увидела бы – расстроилась, потому что вовсе не для пустого веселья шла она в ресторан.
Никита же был на седьмом небе. Вот оно! Начинает сбываться!
У входа их встретил дядечка, такой важный, что Анна растерялась.
– Он тут главный, что ли?
– Это метрдотель, – шепнул Никита. – Нет, он не главный, а что-то вроде швейцара.
– К сожалению, свободных мест нет, – вдруг услышали они, и Анна отступила от неожиданности.
– У нас заказано, милейший, – небрежно бросил Никита.
Метрдотель осклабился в приветливой улыбке.
– Прошу, товарищи, проходите. Гардероб налево, вход в зал направо.
И крикнул кому-то:
– Оська, даму раздень!
Из гардеробной выскочил тщедушный Оська с прилизанными волосами и с низким поклоном принял у Румянцева их одежду.
– Я думала, в самом деле раздевать кинется, – прыснув в ладошку, шепнула Анна. – Струхнула даже.
– Со мной ничего не бойся, – произнес Никита с нескрываемой гордостью и, взяв свою даму под локоток, повел в зал.
«Астория» потрясла ее шиком и помпезной красотой. В первый миг даже подумалось, что они переместились на машине времени, о которой писал Герберт Уэллс. Коля прочел роман на английском и стал переводить для нее. Жаль, закончить не успел.
– У нас отличный выбор ликеров. Не желаете ли? – вдруг услышала она и вздрогнула, увидев низко склонившуюся к ней физиономию официанта. Она лоснилась и пахла почему-то валерьянкой.
«То ли пьет, то ли прыщи мажет», – подумала она, рассматривая замершего в ожидании халдея.
– Шампанского нам, любезный, принеси и балычку! – по-хозяйски распорядился Никита.
– Нынче семга и балык не считаются за шик! – провозгласил валерьянистый официант.
Анна усмехнулась. Вспомнилось вдруг, как в «Привале комедиантов» гости закусывали шампанское холодцом и щами.
Заметив, что она улыбается, Никита поманил официанта пальцем и шепнул тому на ухо.
– Не извольте беспокоиться, товарищ! – подмигнул тот и важно удалился.
– Тебе здесь нравится? – повернулся Никита к Анне.
«Нет», – чуть было не вырвалось у нее.
– Интересно, – вежливо ответила она.
– Погоди, это только начало, – пообещал Никита, почти откровенно любуясь ею.
Пять лет назад она не была такой красивой. Оно и понятно. Девчонка-подлеток! Не то что теперь. Ей бы наряд побогаче, а в уши и на пальцы камушки блескучие – равной не найти! А сиськи! Ишь, налились как! Стиснуть бы, да так, чтоб охнула…
Он даже оглянулся. Видит ли кто, с какой он кралей восседает!
Анна не замечала ни взглядов, ни его растущего возбуждения. В ушах бился ресторанный галдеж, а глаза метались по залу, не зная, на чем остановиться.
Тут весьма кстати подкатил запашистый официант с шампанским. Откупорив бутылку, разлил по бокалам и неожиданно, как фокусник, неизвестно откуда вынул алую розу.
– Для вас, мадам!
Она взглянула на Никиту.
– Это еще зачем?
– В честь нашей встречи через столько лет! – не растерялся он.
– Не надо было.
– Да брось, Анюта! Чего ты встревожилась, как тетерка на гнезде!
Анна моргнула. При чем тут тетерка?
Никита прижал руку к груди:
– Без задней мысли, честное слово.
Она приняла цветок и поблагодарила.
А что делать? Не устраивать же из-за этого скандал?
Может, не он, а она напридумывала лишнего? У Румянцева, кажется, дама сердца имеется. Ее он позвал как старую знакомую. Ну посидят, повспоминают былое. Если повезет, сможет выяснить, что ему известно о Синицком. На этом все и закончится.
– Выпьем за нас! За то, что мы живы и молоды! – провозгласил Никита, поднимая бокал.
Они чокнулись.
– Давай до дна! – предложил он, глядя, что она едва пригубила.
– Не торопи меня. Я шампанского сто лет не пила.
– А что пила? Неужели самогон? – вытаращил глаза Никита, и она невольно рассмеялась.
Она же помнит: он хороший.
Во всяком случае, был хорошим.
Анна присмотрелась. Внешне он не сильно изменился и все же выглядит иначе. Держится уверенно. Смотрит властно. И одет хорошо. Чекисты обычно все, как с одной картинки: гимнастерка, галифе и кожанка. В первую встречу на Никите была светлая косоворотка, а нынче вообще – рубашка белая. Небось из довоенных запасов. Волосы чистые и никакой недельной щетины. Аккуратный, стало быть.
Чем не жених?
Официант принес закуску.
Никита сделал жалостливое лицо.
– Извини, если буду чавкать. С утра не жравши, аж мушки в глазах роятся.
– Да чавкай на здоровье!
Она снова рассмеялась и наконец почувствовала, что успокоилась.
Балык был превосходен, стерлядь под белым соусом таяла во рту, а когда принесли котлету по-киевски…
Ммм…
Таких изысканных блюд она не пробовала ни разу в жизни.
Котлета брызнула растопленным маслом. Жир попал на край стола, и она вытерла его белой крахмальной салфеткой.
Убийца тоже аккуратист. Боится запачкаться. Так, кажется, Гнатюк сказал? Бьет, чтобы кровь не брызнула на одежду.
Перед глазами вдруг встал человек в английском костюме, которого она встретила в квартире Савицкого. У того тоже белая рубашка была. Конечно, жалко пачкать кровью такую красоту.
Рано она вычеркнула его из подозреваемых.
– О чем задумалась, Анюта? – вернул ее на землю Никита. – Вспоминаешь веселые денечки?
– Не слишком веселые, Никит.
– Согласен, но знаешь, с годами я стал понимать, что эти годы были самыми счастливыми. Дружно работали, правда?