– К черному входу! – крикнула Анна, побежала первой и наткнулась на кулак Ремезова.
Хорошо, что в последний миг он успел немного изменить траекторию удара, но ее все равно отбросило в сторону, как тряпочную.
– Ой, мамочки! – пискнул Ремезов, кидаясь к ней.
Маркелов опередил, дернул ее вверх и, прижав к себе, поинтересовался, жива ли.
– Где он? – просипела Анна, еле дыша.
Маркелов свирепо взглянул на Ремезова.
– Мимо меня никто не проходил, – виновато моргая, сообщил тот.
Сообразительный Бездельный кинулся обратно и через минуту крикнул оттуда:
– Никого!
– Ну ты чо? – осторожно отпуская ее, спросил Егор.
– Пошли.
В зале они застали эпическую картину. Посетители сгрудились в углу и смотрели оттуда кто испуганными, кто злыми глазами.
Паренек в рубашке жался к хозяину – сын, наверное, мельком подумала Анна – а сам хозяин, судя по всему, был готов к драке. Во всяком случае, усы топорщились весьма воинственно.
– Сюда! – снова позвал Бездельный.
Он стоял у двери уборной и, увидев товарищей, сделал приглашающий жест. Окно в уборной открыто настежь и поскрипывало на ветру. Вылетел. Правда, не в трубу.
– Бери за шкирку хозяина и в отдел, – скомандовал белый от бешенства Маркелов.
Так опозориться! Трое не смогли взять одного прощелыгу!
Он покосился на Чебневу. Та стояла с задумчивым видом. Сильно, видать, тряхануло.
– Домой отвезем тебя.
– Не надо. Хочу допросить хозяина сама.
– Лады.
Пока ехали в отдел, Анна успела прийти в себя и даже похвалила Ремезова за силу удара.
– Прощенья просим, – потупился виноватый.
– Не тушуйся. В следующий раз умнее буду. Знала ведь, что ты в засаде сидишь.
Допрос хозяина стал третьей неудачей за день. Посетителя по имени он не знал. Божился, что был тот всего третий раз. Чаевые его пацаненку дает хорошие, за то и привечают. Встречался ли с кем? Лишь с одним. Неприметный такой мужичонка.
Вот и весь сказ.
Домой ее все-таки отвезли на автомобиле. Кишкин распорядился, вернувшись в отдел.
Оглядел, хлопнул по спине и сказал:
– Не беда. Целее будешь.
Ощущая звон в голове и стараясь дышать не в полную силу, Анна поднялась на свой этаж.
В квартире слышались голоса. Прислушавшись, она разобрала Фефин и Танин. При ее появлении на пороге обе повернулись с сияющими и таинственными лицами.
– Вы чего? – сразу насторожилась она.
– А мы тут тебе подарочек спроворили, Анюта, – интригующим тоном произнесла Таня.
– С какой стати?
– В честь наступающего дня рождения.
– Он в декабре.
– Так вот как раз.
Они что-то прятали за спинами.
– Ну говорите уж.
Жестом фокусника Фефа вынула и встряхнула перед ней… шубу.
Разинув рот, Анна смотрела на короткую шубку из блестящего темного меха и не верила своим глазам.
Шуба! Это ж мечта любой девчонки!
– Ну-ка, примерь!
Таня деловито надела на нее полушубок, одернула, застегнула и отошла, любуясь.
– Красавица ты моя! – всхлипнула Фефа и полезла целоваться.
Анна провела рукой по рукаву. Мягкая какая.
– Это что? Заяц?
– Побойся бога! – обиделась Таня. – Натуральная шиншилла.
На даче у гимназической подруги Зины повар Северьяныч держал кроликов. Как вырастали, мясо отправлял на жаркое, а мех – к скорняку. В кроличьих шубках потом щеголяли его жена и дочь. Хозяева брезговали. Им норку или соболя подавай.
Нюрка с Зиной ходили тех кроликов кормить. Гладили, жалели. Смешные.
Теперь людей не жалеют. Чего уж о кроликах печалиться.
Она нежно погладила мех, узнавая. Почему-то ей не было противно. Такова уж кроличья судьба. Идти на мясо и на «шиншилловые» шубки.
– Нравится хоть? – спросила Фефа.
– Очень! Не ожидала, честное слово! Спасибо, мои дорогие! Я так тронута!
Анна обняла обеих.
Сразу убирать шубу в шкаф не стала. Повесила на дверцу, легла и стала любоваться. Если Коля сможет вернуться зимой, она встретит его в обновке. В пару к шубе у нее есть тонкий, как паутинка, пуховый платок. Всего пару раз надевала. За преступниками в белом платке гоняться не с руки, заметен уж больно. А вот с Колей пройтись – в самый раз.
Мечты глупые и очень опасные, но думать об этом было приятно.
По щеке скатилась одинокая слезинка.
Уже засыпая, она снова вспомнила сегодняшние неудачи и того, кто был всему причиной. Какой-то злой гений, право слово!
В это же самое время Кама Егер сел за стол, достал лист бумаги и стал рисовать кружочки и стрелочки.
У Анны ничего с этими стрелочками не вышло, зато у Камы получилось отлично.
Все стрелочки попали как раз туда, куда надо.
Ночь он потратил на разработку плана, а на следующий день приступил к его осуществлению.
Все сложилось настолько удачно, что он даже несколько удивился.
На знакомство и согласие Ляли провести вечер в ресторане понадобилось от силы три часа.
А он-то думал, что женщина предана Артемьеву до самой невозможной невозможности.
О, женщины! Вам имя – вероломство!
Прав был принц датский Гамлет.
Ляля пила много и с удовольствием, поэтому подсыпать в ее бокал снотворное труда не составило.
Бесчувственную, он отвез ее на конспиративную квартиру и оставил под присмотром Северьянова.
В последние дни Северьянов принялся работать гораздо старательнее и даже проявлял рвение. Небось получил втык от своего начальства, что помогает московскому гостю не слишком хорошо.
Вернулся Кама под утро, когда Ляля уже пришла в себя.
Сжавшись в комочек, женщина сидела в углу дивана и испуганно таращилась на него, утирая глаза платочком.
– Так, мадам, – сказал Егер, усаживаясь на стул у двери. – Разыгрывать передо мной овцу не надо. Не к лицу вам. Вы же медсестра. На фронте были. В глаза смерти смотрели не раз. Поэтому слезы, невинное моргание ресницами, губки скобочкой и все остальное – можно опустить. Убивать я вас не собираюсь, но вот насчет пыток – не обещаю.
– Что вам от меня нужно? – глухим голосом спросила Ляля.
– Сведения, и ничего больше.
– О чем?
– Да обо всем понемножку. Так что? Начнем?
Ляля выпрямилась и села на край дивана, поправив волосы.
– Попробуем.
Через час Егер вышел из квартиры и, сев в машину, отправился в сторону центра города.
Она осталась в комнате одна. Некоторое время она сидела, безвольно свесив руки, а потом подошла к двери и подергала за ручку.
– Эй, кто там?
– Чего надо? – грубо ответили ей.
– Пить дайте.
– Потерпишь.
– Меня отпустят?
– Вернется начальник, скажет.
– Открой, мне в уборную надо!
Голос приблизился к самой двери.
– Сиди тихо и не рыпайся. Говорю же, вернется – скажет. И вообще – орать не советую. Начальник – он страшно злой!
– Неужели прям такой страшный? – игривым тоном поинтересовалась она.
– Лучше не спрашивай!
Ляля вспомнила сверлящий взгляд странных светлых глаз, поежилась и больше ничего спрашивать не стала.
Где же ты, мой соколик? Явишься ли выручать из беды?
Кама спешил изо всех сил и боялся, что не успеет.
Если бы Ляля упиралась еще хоть полчаса, так и случилось бы.
Но он успел и видел все собственными глазами.
Запрокинутое лицо сыщицы – он уже знал, что зовут ее Анна Чебнева – так резануло душу, что он даже замер на мгновение, настолько не ожидал от себя столь сильной реакции.
Однако тратить время на самоанализ было нельзя.
Кама дождался, когда черный автомобиль выехал из подворотни, и тронулся следом.
Теперь главное – не быть замеченным.
Если бы Анна знала, что с этой минуты ее жизнь зависит от человека, которого она считала преступником, была бы сильно удивлена.
Но, по странному стечению обстоятельств, все обстояло именно так.
Исповедь убийцы
Несмотря на позднее время, в управлении уголовного розыска жизнь била ключом. Во всех кабинетах горел свет, слышались голоса, топали сапоги и женские каблучки, вводили и выводили задержанных. Иногда вдруг наступала тишина, как будто в помещениях никого не было, а потом, как по команде, сотрудники вдруг начинали сновать из кабинета в кабинет, сталкиваясь друг с другом и обмениваясь последними новостями, напоминавшими о том, что за стенами здания УГРО продолжается обычная жизнь.
Анна любила этот шум. Ей казалось, пока улей гудит, все идет как надо.
Она сверяла данные, присланные криминалистами, с показаниями свидетелей и пыталась выловить все, что могло продвинуть дело.
К сожалению, ничего особо интересного специалисты не выяснили. По большей части подтвердили свои собственные выводы, сделанные по горячим следам на месте преступления.
И все равно ей казалось, она упускает нечто важное.
Что?
Среди снимков на глаза попалась фотография Матильды Кшесинской. Анна стала ее разглядывать.
Балерина была в сценическом костюме, богато украшенном драгоценными камнями. На голове и шее – груды жемчуга. Закинув руки за голову – не иначе чтобы талия казалась тоньше – и слегка наклонив гибкий стан, Матильда смотрела в сторону и вниз. Глаза затуманены, губы приоткрыты.
Фото было постановочным, виднелись следы ретуши, но почему-то сразу чувствовалось: это необычная женщина. Она отнюдь не была писаной красавицей, но Марья Николавна права – такую пропустить невозможно.
Погрузившись в материалы следствия, Анна и не заметила, как за окном начало теплиться утро.
Закуток, в котором стоял ее стол, был отгорожен от остального кабинета огромным шкафом, доверху набитым папками. Все вместе – шкаф и папки – несколько заглушало гул улья.
Она прислушалась. Вот хлопнула дверь. Послышалось рычание начальника. Распекает кого-то. В эту минуту лучше не попадаться ему на глаза. Точнее, на глаз. Не успеешь оглянуться, как окажешься испепеленной огнедышащим драконом.
Кишкин, он такой!
Не далее как после обеда она испытала его гнев на себе. Конечно! Три убийства и ни одного подозреваемого. Было от чего голове пухнуть! Прожигая ее пылающим взором, Кишкин сначала потребовал полного доклада обо всем, а потом полчаса спускал с нее стружку за нерадивость.