Ей вдруг захотелось рассмотреть его глаза вблизи. Они всегда казались ей пугающими, как будто бесцветными. И очень холодными.
Кама открыл глаза и посмотрел куда-то вглубь ее. То ли в мозг, то ли прямо в сердце.
Никакие они не бесцветные. И не белесые, а наоборот – пронзительно яркие. Просто очень светлые. Серые с черным ободком по краю.
– У тебя странные глаза. Раньше я думала – ледяные и…
– Безжизненные, – подсказал Кама.
– Скорее бесчувственные. Я всегда ежилась, когда ты смотрел.
– Что-то изменилось?
– Взгляд.
– Теперь он горячий?
– Ну нет! До этого еще далеко. Если вообще возможно. Но мне уже не хочется поежиться.
– Зато мне хочется.
– От чего?
«От того, что нам надо расстаться», – хотел сказать он. Но промолчал.
Она догадалась сама.
– Ты уезжаешь?
– Нет. Пока.
– Тогда что?
Он прижал к себе ее голову.
«Не хочет глядеть мне в глаза», – подумала Анна.
Он сказал как можно мягче:
– Твоя работа закончена. Моя – нет.
Она не сделала ни одного движения, но как будто отстранилась.
– Понимаю.
И вдруг снова подняла голову.
– Ты ищешь драгоценности Матильды или что-то конкретное?
Кама оценил ее ход и ответил на прямой вопрос прямо:
– Теперь и то, и другое.
– Гребень? – догадалась она.
– Иногда я сомневаюсь, что он вообще существует.
– Один мой друг считает, такой вещи трудно затеряться.
– Пока удается.
– Я сказала ему то же самое. Но сейчас…
По-прежнему избегая ее взгляда, он поинтересовался:
– Что сейчас?
– Румянцев был уверен – гребень существует и находится где-то рядом.
– Он был одержим. Нельзя верить бредням безумца.
Уходишь от разговора? Вот уж теперь – дудки!
– Румянцев отнюдь не безумен и действовал не спонтанно, – начала она. – Уверена, у него был четкий план поисков. Наверняка есть что-то вроде списка тех, кто мог знать, где спрятан гребень. По этому списку он и шел. Сначала ювелир на Крюковом, к которому Матильда заезжала перед бегством из Петрограда. Потом обходчик из Стрельны. Он хорошо знал территорию и был доверенным лицом хозяйки. Мог участвовать в оборудовании тайника. Столяр Найденов работал в особняке. Без него никакого тайника не соорудить.
– К Грачеву твой старый друг пришел после вас.
– Я раньше думала, что это мы его навели. А тут еще слежку заметила. Решила, раз это твоих рук дело, ты и есть преступник. Мне с самого начала казалась подозрительной случайность наших встреч.
– Слежку я установил, но Румянцеву Грачева не сдавал.
– Зачем тебе понадобилось следить за мной?
– Начальство настаивало. Ты могла привести нас к цели коротким путем.
Он врал, но, кажется, вполне искусно. Начальство о ней ничего не знало, иначе давно приказало бы взять в оборот. Слежка понадобилась, когда он выяснил, чего хочет от нее Румянцев. И что от Румянцева ждет Артемьев.
– Моего помощника Векшина следует отпустить.
– С какой стати?
– Он – человек полезный. Без него мне станет трудней действовать. К тому же…
Он уже было собрался сообщить, в каком ведомстве этот помощник служит, но передумал. Его освобождением займутся другие.
Она все ждала разъяснений, но вместо этого Кама поинтересовался, что она теперь думает о Румянцеве. Анна скривилась, как от боли.
– Бессмысленно ругать себя за то, что не подозревала его, хотя многие нюансы сразу бросались в глаза. В разговоре он много раз ошибался, говорил то одно, то другое. Приходил к моему начальнику специально, чтобы восстановить со мной отношения. Он знал, что я веду это дело.
– Румянцев был уверен, что на него вы не выйдете. А следовательно, и на клад Кшесинской тоже.
– Вот тут ты неправ. На тему клада я бы вышла все равно. Никита давно меня знает. К тому же это было немудрено. В Стрельне я поняла, что жертвы каким-то образом связаны. Рудницкий навел меня на Кшесинскую. А в чем может заключаться интерес к ней преступника? Все просто. Грачев, теперь я уверена, был в списке Румянцева изначально, а не после нашего набега.
– Мысль о том, что кто-то передавал Румянцеву информацию, ты отметаешь бесповоротно?
– Никита действовал в одиночку. Все указывало на это.
– А что, если напарник все же существует и теперь, после смерти Румянцева, продолжит поиски гребня?
– Другими словами, ничего не кончено и убийства будут продолжаться?
Разволновавшись, Анна села на постели, забыв, что голая.
– Если так, то мы должны опередить преступника.
– Есть идеи, как это сделать?
– Надо найти список Румянцева и пройти его путем.
Кама, собравший все мужество, чтобы смотреть ей в глаза, а не на другие части тела, хрипло поинтересовался, насколько она уверена, что список вообще существует.
– Я знаю Румянцева, – упрямо сжала губы она. – Он всегда любил порядок. Во всем. Постоянно записывал. У него такая маленькая тетрадочка была. Школьная.
– И что он в ней писал?
– Не знаю. Никому не давал читать. Один раз кто-то из наших решил полюбопытствовать, так Никита прямо с ходу заехал ему в челюсть. Разозлился страшно!
– Так он, может, стихи любовные писал? Потому и прятал?
– Нет. Не стихи. Однажды я что-то спросила, и он полез в нее уточнять.
Видя, что он не верит, добавила, для убедительности приложив руки к груди:
– Это были деловые записи. Я думаю…
Что там Анна думает, Кама слушать не стал. Для него и так уже было невыносимо глядеть, как она голая толкает серьезные речи.
Ни слова не говоря, он дернул ее за руку, а когда она свалилась на него, быстро перевернулся, подмяв под себя.
– Ты с ума сошел! – сердито крикнула Анна, пытаясь высвободиться.
– Молчи, – прошипел Егер и закрыл сердитый рот поцелуем.
В себя они пришли нескоро. Время было то ли позднее, то ли раннее. Не понять. За окном – серая петроградская муть.
Анна прислушалась к себе. В животе что-то тихонько булькнуло.
Позор позорный!
– Я голодный ужасно, – заявил вдруг Кама и, потянувшись, достал часы.
Мимоходом провел по ее груди, и, сразу видно, ему понравилось.
– Если поторопимся, успеем ухватить что-нибудь в ресторане, – вставая с кровати, заявил он. – Тут недалеко недавно открылся. Про него пока мало кто знает, так что поесть можно, не опасаясь.
Хорошенькое дело. И в чем, позвольте спросить, ей туда тащиться? В том, что и одеждой трудно назвать?
– Не возражаешь примерить пару нарядов? – повернулся он к ней.
– Чьих?
– Ничьих. Просто… наряды.
Врет и не краснеет. Поди от любовницы остались. Как будто было недостаточно халата с драконами!
Волна жгучей ревности накрыла ее неожиданно. Даже в глазах потемнело.
Это было ново и… странно. Никогда, ни одного раза она не ревновала Николая. Уверена была, что вообще неспособна испытывать это чувство. Не потому, что новая власть считала ревность пережитком прошлого, а просто по своей природе. Ну не ревнивая она, что ж поделаешь!
Оказалось – ничего подобного!
Раздумывая над этим открытием, Анна задумчиво поплелась за Камой.
В очередной – какой по счету? – комнате обнаружился шкаф, забитый самой разной одеждой, в том числе женской.
– Ты что, сам всем этим пользовался? Как Керенский? Наряжался в женское платье?
– Всякое бывало, – признался Егер и неожиданно пятерней почесался за ухом.
Анна улыбнулась: как пес шелудивый.
От души отлегло.
– Ну, раскидывай товар! Посмотрю, что предлагаешь даме на выход!
Шагая рядом с Камой, она не чувствовала ни волнения, ни тревоги. Странно, ведь опасность не миновала. Клад Кшесинской не найден. Гребень Матильды тоже. Егер прозрачно намекнул, что Румянцев – не единственный, кто заинтересован в поисках.
Почему же ей так хорошо?
В новом ресторане народу действительно было немного. Егер помог снять манто – настоящая норка – и поправил воротник модного платья. Анна успела даже взглянуть на себя в огромное – во всю стену – зеркало.
Темно-зеленое шелковое платье с широким свободным поясом смотрелось неплохо и, главное, – в груди не жало. К нему прилагалась также шляпка, но ее Анна надевать отказалась. В шляпке это будет уже не она.
Кама, не спрашивая, заказал жаркое с жареной картошкой и чай.
– Спиртного брать не будем. Нам еще разговоры разговаривать.
Отлично. Она и без вина не вполне adequat, как говорят французы.
Анна осторожно огляделась. Ресторация была не столь шикарна, как «Астория», да и публика выглядела победнее. Зато пестро. За годы военного коммунизма народ порядочно поистрепался. НЭП тоже пока не разгулялся в полную силу, поэтому, выходя в свет, люд рядился кто во что горазд.
За соседним столом сидел уж очень чудно одетый человек. Сюртук был обычным, коричневым, но остальное…. Оранжевый атласный жилет, невообразимо пышное жабо и зачем-то подведенные черным глаза. Все вместе вкупе с торчащими ушами просто не поддавалось описанию.
К ушам Анна присмотрелась специально, уж больно знакомыми показались.
Ну конечно! Это же Осип Мандельштам! Она помнила его стихи. «Все начинается с любви», – сказал он ей с эстрады «Привала комедиантов».
Не обманул. С нее все и началось.
Уши Мандельштама торчали воинственно и задорно, но сам он был грустен. Нелегко сейчас живется романтикам.
– А наш граф Алешка Толстой теперь в Берлине отсиживается, – услышала она голос кого-то из пестрой компании.
– По слухам, вернуться собирается.
– Этот не пропадет. Уживется с любой властью. Хоть с чертом!
– Помяните мое слово – знаменитым станет и орден получит! – произнесла худая черноволосая женщина в мужском костюме, сидевшая рядом с Мандельштамом.
– Ты права, Надя, – кивнула другая, с задорными светлыми кудряшками и огромным черным бантом на темени.
Анна раньше не встречала ни ту, ни другую.
«Наверное, из молодой поросли, – подумала она и удивилась себе. – Из молодой поросли? А она, стало быть, из старой?»