Встретил ее сам Кишкин, и это не сулило ничего хорошего, ибо стоял он, вперив в нее демонический глаз и уперев кулаки в бока.
«Дежавю», – подумала она.
– Чебнева, мать твою растак! А ну быстро ко мне в кабинет!
Раскаты грома гремели над ее головой так долго, что за дверью начальственного кабинета успели сгрудиться почти все сотрудники отдела.
Версий было две: убьет или наградит.
Большинство склонялись ко второй и уже начали спорить, какую награду та собирается затребовать. За что именно Чебневой полагалась награда, никто не знал, но если уж Кишкин так разорался, то ясно: совершила Чебнева нечто знаменательное.
В разгар прений распахнулась дверь, и показалась сама виновница.
– Вы чего, ребята? – спросила она, оглядывая публику ясными голубыми очами.
– Чего там у вас, Анют? – спросил Шишов.
– Товарищи! Прошу всех вернуться на рабочие места. Все узнаете потом.
И пошла в свой закуток.
Бездельный, выждав, двинулся следом.
– Анна, слышь…
– Макар, все хорошо. Не волнуйся, – повернулась к нему Анна, и он увидел, что она улыбается.
– А-а-а… Это хорошо, что хорошо.
– Макарушка, давай после поговорим. Мне подумать надо.
– А где ты была-то?
– Бездельный! Рыклин! На выезд! – крикнул выбежавший из кабинета начальника Маркелов. – Шишов, Ремезов – тоже!
Макар, бросив на нее недоумевающий взгляд, сорвался с места.
Анна вздохнула с облегчением и потопала к себе. Надо переждать немного.
Она прислушалась к голосам в коридоре. Кишкин велел никуда не ходить, сидеть сиднем в кабинете и ждать, когда они словят и привезут Румянцева. Значит, времени достаточно, чтобы найти записи.
Из управления она выскользнула тенью. В ту первую прогулку он сказал, что снимает комнату в доме Мурузи.
Место известное.
На улице шел дождь, но трамвай подкатил почти сразу, как она добежала до остановки. Вымокла, конечно, но не до основания.
Вскочив на площадку, она отряхнулась и встала у окна.
Не мог Никита все держать в голове. Не слишком светлая она у него была, голова. Он всегда записывал самое нужное. Где мог держать записи? Не в ЧК же? Наверняка дома.
Консьержа в холле не было, и, судя по всему, давно. Анна огляделась. Обычно консьержи проживают в том же доме, в какой-нибудь каморке под лестницей. Наверняка и этот, коли жив, никуда не делся.
Обитаемое жилье обнаружилось довольно скоро. За одной из дверей раздался звон разбитой посуды, и визгливый женский голос прокричал, что дурак, которого выгнали с места за ненадобностью, ей в мужья не годится.
– Что я сделаю! – отчаянно завопил тот, на чью голову сыпались проклятья. – Нынче все пролетарии, господ нет!
– Так иди, другое место поищи! – не унималась сторона обвинения. – Устройся в пивную двери открывать или еще куда! Теперича много всякого!
Радуясь своей удаче, Анна постучала в дверь шумной квартиры. Голоса мгновенно стихли, а затем послышался испуганный шепот:
– Дооралась, дура, пришли за тобой.
– Или за тобой, козел старый.
– Ни за кем не пришли, успокойтесь, – громко произнесла Анна. – Подскажите, в какой квартире проживает товарищ Румянцев?
За дверью с облегчением выдохнули, но отворять не стали, крикнули просто:
– В сорок третьей!
– Спасибо, добрые люди.
В квартиру она попала, изрядно помучившись. Все-таки вскрывать чужие замки приходилось нечасто, всего пару раз, так что специалистом она не считалась. Был бы рядом Бездельный, махом вскрыл бы замочек, чихнуть не успеешь.
В квартире было тихо и душно. Пахло табаком и почему-то жженой паклей.
Она огляделась. В углу стоял старый диван, у стены – шкаф, у окна – стол.
С него и начнем. Никита гостей не ждал, поэтому вряд ли устроил серьезный тайник. А впрочем, проверим.
Длительные поиски не потребовались. Тетрадка с записями была всего одна и лежала в ящике стола под кипами старых газет.
Анна быстро пролистала. Данные на Савицкого, Грачева, столяра и обходчика нашла сразу и порадовалась своей интуиции. Верно угадала. Кроме сведений были рисунки. Она пригляделась. Да это чертежи!
Где-то на лестнице послышались голоса. Женский звенел колокольчиком, ему вторил гортанный мужской.
Надо убираться отсюда. Она кинула взгляд на газеты, лежащие в открытом ящике. В глаза бросился заголовок: «Обед в честь выпускного экзамена в Театральном училище прошел при собрании именитых гостей. Почетными гостями была императорская семья». Она схватила газету. Двадцать третье марта тысяча восемьсот девяностого года.
Ух ты, древность какая!
Разворот газеты украшало фото. Пышнобородый Александр Третий, смущенный наследник, а между ними – хрупкая девушка с гордо поднятой головой. Надпись под фотографией гласила: «Государь пожелал юной Матильде Кшесинской быть украшением и славой нашего балета».
Анна достала все газеты до одной и поспешила выйти из квартиры. Голоса звучали уже этажом выше.
Она выдохнула и, стараясь не стучать сапогами, потопала прочь.
В управление Анна не вернулась. Ее вид с кипой газет под мышкой сразу привлечет ненужное внимание. И за побег влетит. Поэтому, купив по пути свежую булку, она поспешила домой.
Фефа, кажется, с утра собиралась на рынок. Если так, то это надолго.
Дома в самом деле никого не было. Анна разложила на кухонном столе свои трофеи и склонилась над ними.
Сначала газеты. Что искал там Никита?
И нашел ли?
С ответом на эти вопросы Румянцев помог ей сам. Важное оказалось подчеркнуто или обведено. Информация, почерпнутая из газет, была связана с Матильдой и событиями ее жизни. Разумеется, ничего, выходящего за рамки приличия, в публикациях не нашлось, но многое читалось между строк. И, конечно, мельком упоминались имена из ее окружения.
О найденном Николаем Гумилевым гребне ни в одной из заметок речь не шла. Зато встретились уже знакомые фамилии – Грачев, Савицкий, Фридман и, разумеется, Фаберже, великий и неповторимый.
Матильда не делала тайны из своих достижений. Ее фото в немыслимой красоты драгоценностях украшали развороты почти всех изданий. Одновременно они, надо полагать, служили рекомендацией для ювелиров. Теперь они сослужили некоторым из них плохую службу.
Выписав на листок фамилии, выделенные Румянцевым, и составив перечень упоминавшихся драгоценностей, Анна сделала первые выводы.
Никита, судя по всему, был уверен, что гребень находится там же, где и остальные драгоценности.
Егер так не считает. Кто же из них прав?
Анна немного посидела, закрыв глаза.
Все-таки бурные события последних суток порядком ее измотали. Или просто голова забита мыслями, в которых она неспособна навести порядок?
О существовании столяра Фомы Найденова и путевого обходчика Тихона Васильева Никита узнал из других источников.
Вскоре выяснилось, из каких именно.
Среди газетных страниц обнаружились материалы дела Петроградской судебной палаты по поводу заявления Кшесинской с требованием принять меры к освобождению ее дома от посторонних лиц и предоставлению возможности спокойно вернуться в него, а также начать расследование по факту разграбления имущества.
Анна усмехнулась. Так вот кто украл документы из архива!
Прокурор понимал всю безнадежность ситуации, но все же запросил управление запасного автобронедивизиона о «возможности освободить от постоя дом Кшесинской ввиду ее ходатайства» и затребовал от комиссариата милиции Петроградского района «дознание о расхищенном имуществе». Вдохновившись, адвокат Матильды присяжный поверенный Владимир Хесин возбудил в суде иск о выселении. В качестве одного из ответчиков истицей был указан кандидат прав Ульянов.
Анна покачала головой. Глупая какая эта Матильда!
Пятого мая семнадцатого года мировой судья Чистосердов постановил: «Выселить из дома № 2–1 по Б. Дворянской ул. в течение двадцати дней» все революционные организации «со всеми проживающими лицами и очистить помещение от их имущества». Иск в отношении Ульянова был оставлен без рассмотрения в связи с «непроживанием» оного в особняке. Центральный и Петербургский комитеты РСДРП(б) наконец официально заявили о выезде из особняка Кшесинской, но очень скоро фактически вернулись.
Утром шестого июля того же года в ходе вооруженного конфликта с большевиками правительственные войска заняли здание. Были арестованы семь большевиков, а особняк занят самокатным батальоном, прибывшим в Петроград. Солдаты хозяйничали в особняке, разрушая, растаскивая и кроша все, что еще осталось.
Бедный адвокат Хесин продолжал подавать новые иски, теперь добиваясь не только возвращения здания прежней владелице, но и возмещения нанесенного ущерба, который он оценил в треть миллиона рублей. К иску был приложен перечень утерянного имущества и даже список построек: прачечная, сарай для экипажей, гараж и хлев.
Иски остались без удовлетворения.
Сама Кшесинская, не дожидаясь окончания этой канители, укатила в Кисловодск, а потом во Францию. С другой стороны, может, и не такая она глупая. Поняла, что проиграла.
В материалах дела среди прочих значилась фамилия Фомы Фомича Найденова, работавшего в особняке балерины с закладки фундамента, а следовательно, знавшего здание как свои пять пальцев. Именно он давал показания по поводу порчи имущества. С этим ясно.
Перешерстив печатные издания, Анна наконец открыла тетрадку и обнаружила не только новые фамилии, но и чертежи.
В Стрельне она была всего раз, но сразу узнала очертания дачного дома, абрис сада и множества построек на территории имения. Все они были подписаны рукой Никиты. Конюшня, хлев, погреб, ледник, гараж, электростанция с домиком для электрика, мол с пристанью и эллингом для моторного катера, парк с фонтаном.
Перечень внушал уважение.
Оказывается, балерина была хозяйственной особой!
Значилась на плане и сторожка обходчика.
Изучая чертеж, Анна натолкнулась на нечто странное.
Возле фонтана были нарисованы два кружочка с цифрами – один и два.