Она не сразу поняла, а потом увидела внизу листа: лягушка один и лягушка два.
И жирные точки, поставленные красным карандашом возле каждой.
Что за лягушки такие?
И почему они отмечены красным?
Список фамилий был небольшим. Некто Мельцер, который значился как фабрикант мебели, садовник Цизмер и его жена Катерина, сначала прачка, потом коровница, четверо их детей, обходчик Васильев и электрик Парсунов.
Возле каждой фамилии стоял значок.
Рядом с Мельцером был нарисован плюс, а у Парсунова, наоборот, минус.
Цизмер вместе с семейством помечен буквами «нн».
Возле фамилии убитого Васильева значка не было.
Почему?
Разбор реквизированного из квартиры Румянцева закончился тем, что ей вдруг страшно захотелось есть. На этот раз без еды Фефа ее не оставила. На плите стояла кастрюля со щами, в буфете – завернутый в чистую тряпицу хлеб.
Торопливо поедая щи, Анна соображала, как бы побыстрее выяснить, что означают знаки возле фамилий, и решила, что самый быстрый путь – попросить помощи у Егора Маркелова. Тот всегда славился умением быстро добывать сведения, необходимые для следствия. Конечно, ему придется объяснить, по поводу чего она суетится, но Егор ее поддержит.
Свой человек.
Маркелов руки в боки втыкать не стал, а просто выматерился от души, увидев ее на пороге.
– Ты, Чебнева, вообще что-нибудь о дисциплине слыхала?
– Прости, товарищ Маркелов, не утерпела, сбегала домой, чуть с голодухи не сдохла у Румянцева в плену. Ну что, нашли его?
– Нашли. Труп.
– Да ты что? Это как же? Где?
– Судя по всему, там, где он держал тебя.
Он взглянул исподлобья.
– Это не ты, часом, его укокошила?
– С ума сошел? Стала бы я посылать всех на поиски!
– Да кто тебя знает.
В его глазах плескалось подозрение.
– В спину вообще-то стреляли. И не из браунинга, как у тебя, а из кольта.
Опасаясь, что разговор уведет не туда, Анна торопливо сказала:
– Егор, мне помощь нужна. Помоги найти трех человек. Нужно быстро.
Маркелов сделал свирепую рожу.
– Чебнева, ты откуда такая наглая?
– Егорушка, я тебе все подробно расскажу, но чуть позже. Расследование буксует. А тут ниточки кой-какие появились. Умоляю, помоги!
– И откуда же они появились?
– Это еще раньше, до того, как Румянцев взбесился.
– Кстати, Кишкина очень интересует эта тема. С чего вдруг у опытного чекиста голова поехала? Так что готовься к аутодафе у начальника. В версию о несчастной любви он не верит. Они с Румянцевым, оказывается, знакомы были. Говорит, что тот не психопат.
– Я и сама не поверила бы, случись это не со мной, – изобразив сожаление, вздохнула Анна.
Егор, конечно, друг, но в некоторые перипетии ее отношений с Румянцевым его лучше не посвящать. Кишкину, видимо, придется признаться, но только ему.
Иначе можно ненароком проболтаться и о том, о чем пока следует помалкивать.
– К разговору с Кишкиным я готова. Скрывать мне нечего. Так ты поможешь, Егор?
Тот еще с минуту разглядывал ее честную физиономию и невинные глаза, а потом махнул рукой:
– Говори, кого надо найти.
Анна едва успела продиктовать данные на Мельцера, Цизмера и Парсунова, как, запыхавшись, прибежал Шишов и объявил, что ее вызывает начальник.
Маркелов развел руками. Ничем, мол, помочь не могу. И вышел проводить.
Пока Анна шла по коридору, он задумчиво смотрел ей вслед.
Она почувствовала и, обернувшись, улыбнулась. Где наша не пропадала!
В кабинете Владимира Александровича она пробыла не меньше часа, а потом вернулась к Маркелову, оставив начальника переваривать услышанное.
– Ну Егор? Порадуешь чем-нибудь?
– Что-то ты долго. Я уж волноваться начал, – встретил ее Маркелов и, сунув в руку листок бумаги, похвастался:
– Кое-что выяснить удалось. Не лаптем щи хлебаем.
Анна стала читать.
Мельцер Федор Федорович, из купеческого сословия, проживал на Большой Конюшенной, владелец мебельной фабрики и магазинов, поставщик императорского двора, умер в девятнадцатом году своей смертью.
Парсунов Андрей Иванович, из мещан, инженер-электрик, служил в Стрельне в доме балерины Кшесинской, воевал на стороне большевиков, был ранен, в двадцатом году переехал в Псков, дальнейшая судьба неизвестна.
Цизмер Юлиан, подданный Германии, служил садовником в доме Кшесинской, пропал вместе с семьей в восемнадцатом году.
– Сведений немного, но, сама понимаешь, многие полицейские архивы были сожжены.
– Спасибо, Егор. Скажи, а у тебя есть знакомые в милиции Пскова?
– Найдем. Что тебе нужно?
– Узнать, не проходил ли у них по какому-нибудь делу Парсунов.
– Электрик который? Попробую узнать. Только неофициально, иначе долго. А ты пока… знаешь что? Иди-ка ты спать, матушка! А то рожу у тебя всю перекосило от таких-то приключений.
Анна благодарно улыбнулась.
Есть же такие люди, как Егор. Чуткие, надежные, верные.
Но почему-то ей нравится другой. Странный, опасный и непонятный.
Кто же он такой, этот Егер?
Фонтан с лягушками
Никита был уверен, что клад может находиться лишь в двух местах: в особняке или на даче. Действовать вслепую было глупо и опасно, поэтому Румянцев, собрав все возможные сведения – от газетных статей до чертежей зданий, – стал искать тех, кто мог дать более точную информацию.
Ему не везло. Даже пытки не помогли. Люди, которых он убил, скорей всего, ничего не знали.
Мельцер, Парсунов и семья Цизмера – в том же ряду.
Плюс – это не математический знак, а крест, ведь Мельцер умер, «нн» означает «не найден». Осталось выяснить, что означает минус.
А пока надо разобраться с дачей в Стрельне. Что стоит за жирными красными точками возле лягушек?
Анна уже свернула на родную Кирочную, как вдруг резко развернулась и двинулась в сторону трамвайной остановки.
Надо торопиться. Хоть и рожа у нее перекошенная.
Повезло, что на половине пути ей встретился дядька, восседавший на почти пустой телеге, и согласился подвезти «ядреную молодуху» – так он ее назвал – до самой Стрельны.
Анна, которую в жизни «ядреной» никто не называл, сильно удивилась и стала поглядывать на ездока с любопытством.
Ей всегда нравились люди, не теряющие вкус к жизни, несмотря ни на что. Больной ли, старый ли, такие всюду ищут – и, главное, находят – то, что поддерживает желание радоваться подаренному судьбой, пусть даже малому. Про них Фефа как-то сказала, что эти люди Господу подпорка.
Мужичок был как раз из таких. Не успела она усесться, как он тут же сообщил, что погодка нынче куда лучше, чем давеча, телега у него справная, а лошадь – так вообще краше не бывало.
– Смирней да работящей только жинка моя Настасья. Вот уж точно не похаю. А хата моя, даром что два раза жгли, стоит крепче некуда. Поживем! Видишь плащ военный на мне? Немецкий, с мировой еще! Думаешь, где взял? На базаре купил. Часы с кукушкой и козу продал. Да куда их, солить, что ли! И без часов по солнышку встаем! А коза старая, от нее проку никакого! Зато теперь я гоголем ходить стану! В любую погоду ездить и не болеть. А? Каков я! Два года ничего из одежи купить не мог. А теперь опять прибарахлиться можно. И Настасье моей теплое пальто выторговал у бабы одной. Везу вот и думаю: нальет рюмочку за обновку или нет?
И запел во все горло:
Ой, студеная водица,
Ах, как хочется напиться!
Слушая, Анна невольно улыбалась. Голодно и холодно живут, поди, а он радуется. Позавидовать можно Настасье. С таким мужем любые трудности по плечу.
Подождав, когда мужичок допоет свою оду радости, она поинтересовалась, давно ли он живет в Стрельне.
– Да с самого рождения, голубка!
– А про дачу балерины известной знаете?
– Про Матильдину, что ли? Тю! Так я там сколько работал! На грибной ферме! По триста штук белых за раз собирали в лучшие годы!
И пошел интересный разговор, только успевай вопросы подкидывать. Пока ехали, она успела узнать много полезного. Главное – на территории дачи существовало множество всяческих механизмов и сооружений, придуманных «любовником ейным Сергеем Батьковичем» – так ездок называл великого князя Сергея Михайловича Романова.
Мужичок сам явно тяготел ко всяким мудреным инженерным «штукам» – рассказывал о них с восхищением и даже с подробностями. Особенно хвалил попутчик «електричество», какого не было ни у кого в округе.
– Оно не только дом и сад освещало. У нас на грибной ферме на електрической тяге механизмы работали. Фонтан, слышь, и тот свой мотор имел. А кроме того, причуды всякие.
– Это какие же?
– Ну как тебе объяснить, – задумался мужичонка. – То внутрь уйдет, то крутиться начнет. И вокруг все тоже крутится. Поняла?
– Нет.
– Не просто фонтан да и кончено дело! Внутри несколько механизмов, чтобы публику веселить. Сам Сергей Батькович им занимался. Хотел, значит, Малю свою порадовать. Звал он ее так – Маля. На праздники, бывало, усядется в саду оркестр играть, так фонтан струи под музыку выкидывает. Подробнее не расскажу. Я хоть и любопытствую насчет механики всякой и даже не раз видел, как електрические штуки устанавливают, но про фонтан многого сам не понимаю. Батькович, он к фонтану лишних не допускал. А зевак так и вовсе гнать велел. Оно и понятно: работа тонкая, инженерная, какой неумеха сунется, все дело разом погубить может. Феликсовна очень фонтан любила. Часто видел ее на скамеечке рядом, когда работал. Сидела, любовалась.
– А Феликсовна – это Матильда Кшесинская?
– Она самая.
Анна посмотрела лукаво:
– Признавайтесь, небось влюблены в нее были?
Мужичонка так и покатился со смеху.
– Ну скажешь тоже! Влюблен! Где она и где мы! Нет, не был. Настасью свою ни с кем не сравню. Она мне Богом данная. А любоваться – любовался. Не скрою. Батьковича только жалко. Он ее любил больше жизни, а она другого выбрала. Молодого. С ним жила. Но и Батьковича привечала по-прежнему. С ним и последний раз приезжала.