– Еще чего! – фыркнул Костя.
– Но самое занятное, что умом-то они сознают: нет, не владыка. И наука его, и культура, и сам он далеки от совершенства. И даже от среднего галактического уровня. Но примириться с этим они не желают. И вместо того, чтобы развивать необходимые достоинства естественным путем, по объективным общеизвестным законам, они ищут окольный путь. Он же «особый». И не гнушаются брать на вооружение всякие дьявольские побрякушки. Например, рациоген. Искусственно устроить мозговой прорыв. Превратить человечество в расу интеллектуальных машин. О том, что это будет уже не человечество, они не задумываются. И уходят от ответа на вопрос, как эти машины поступят с людьми, которые откажутся стать похожими на них… Главное – воздать человеку выше его заслуг, добиться его превосходства любой ценой!
– Неужели Олег Иванович тоже?..
– Пазур? Один из миллионов стихийных радетелей за человеческий род. Он не писал книг, не произносил горячих проповедей. Он тот, кто действует. Прямо, умело и честно в рамках своих убеждений. Достигая при этом высочайшего накала фанатизма. Он взялся вывезти рациоген с Земли на базу «Антарес» и почти сумел это сделать. То, что ему помешало, находится за пределами предсказуемости. Форс-мажор… Но он сражался до конца, расчетливо жертвуя второстепенными фигурами.
– На игру это походило и вправду очень сильно, – согласно кивнул Костя.
– Сначала он отдал третьего навигатора на пожирание экзометрии. Потом тебя – во власть рациогена. Последним отдал бы себя. Но ты совершил невозможное и спас корабль. И лишь астрарх все сгубил. Пазур сломался. Никому не дано безнаказанно глумиться над божественным началом в себе. Пазур попробовал поднять ношу не по плечу и надорвался. Галактики ему больше не видать.
– Это наказание?
– У нас нет нравственных прав наказывать человека за его убеждения. Пазур сам разрушил свою психику. Он жертва, а не преступник.
– Учитель, – сказал Кратов задумчиво. – Неужели вам никогда не было обидно за то, что человек оказался в пангалактической культуре на третьих ролях?
– Всему свое время, – сказал Большой Дитрих. – Рано или поздно, но прямыми дорогами, мы добредем до галактических высот. Будут еще и люди-тектоны, и люди-астрархи. Не через сто и даже не через тысячу лет… Мы как вид неплохо приспособлены для жизни на своей планете. Мы еще как-то годимся для обитания в других, не похожих на Землю, мирах. Но до Галактики мы не доросли.
Костя вспомнил гигантского серебристого паука, ткущего металлическую паутину среди звездной пустоты.
– Ничего, дорастем, – словно прочитав его мысли, сказал Гросс. – Сами! И человек вольется в пангалактическую культуру, как ручей в океан, и растворится там. Обидно ли ручью сгинуть в океане? Конечно, расовая исключительность тешит самомнение. Приятно сознавать себя ни на кого не похожим, хотя бы внешне. Одеваться иначе, говорить на непонятном для прочих языке. И бороться за свою непохожесть, тешить ее и лелеять. Даже в ущерб собственным детям. «Пусть я буду сидеть в дерьме, но и дети мои будут сидеть в моем дерьме, потому что это НАШЕ дерьмо. Лучшее дерьмо во всем Млечном Пути, и запах его тешит мое обоняние пуще всяких чужих фимиамов!..» Ложь, самообман. Глупец ищет, в чем отличие, умный – в чем единство. А роднит нас общее поле Разума – ноокосм. Поэтому человечество существует и действует на благо пангалактической культуры, строит ее в меру сил. И неизбежно – неизбежно! – станет ее частью!
Последние слова старец почти выкрикнул, воздев к синим небесам иссохшую длань. Глаза его сверкали. В своих белых одеяниях он походил на древнего пророка, срывающего завесы с грядущего. «Он тоже фанатик, – вдруг подумал Костя. – Неужели дорогу цивилизации прокладывают одни фанатики?!»
Большой Дитрих закашлялся, съежился в комок. Стащил с головы панаму, обнажая затянутую в пергамент ветхой кожи лысину, спрятал лицо. Теперь он уже не выглядел пророком. Костя метнулся было к террасе – принести воды, но Гросс остановил его жестом.
– Я стар, как мумия фараона, – прохрипел он задавленно. – Мне скоро двести лет. И я, наверное, не перевалю на третий круг. Да и сил уже нет… А ты – лови его.
– Что я должен ловить?!
– Рациоген… Он всплывет еще, я знаю. Гони его как бешеного пса, не подпускай к людям…
– Почему я? – спросил Кратов, растерявшись. – Кто я такой?
– Ты познал его и остался человеком. Он тебя уже ничем не купит. А еще потому, что из всех вас только ты один вернешься в Галактику.
12
Костя просидел на морском берегу дотемна. Он облюбовал для себя опрокинутую лодку с прогнившим дном, что лежала здесь, забытая хозяином, вросшая в песок.
Пляж понемногу опустел. Из парка неслись отрывистые звуки музыки и размеренный, как сердцебиение, ритм тамтамов. Сквозь частокол пальмовых стволов пробивались нервные цветные сполохи, а иногда над кронами возносились причудливые сияющие фантомы. Низкие звезды гляделись в зеркало моря. Что они там видели? Быть может, гадали на судьбу?..
– Эй, звездоход! – окликнули Кратова из темноты. Голос был явно знакомый. – Идем с нами плясать!
– Какой из меня плясун, – усмехнулся Костя.
«Стаса бы сюда, – подумал он. – Уж тот бы не упустил своего… Старик сказал, что я один вернусь в Галактику. Рашида, Пазур – с ними ясно. Но что стряслось со Стасом?.. Так можно сойти с ума. Зациклиться на одном и том же, навечно застрять во взбесившейся карусели.»
Мне лучше бы на башню не всходить,
Чтоб старых ран в душе не бередить…[8]
Низко, почти задевая бликовавшие гребешки прибоя, гигантским нетопырем пролетел гравитр и с шорохом опустился неподалеку. Кабина его была не освещена. Костя безразлично проводил машину взглядом и снова уставился на подбегавшие к самым его ногам пенистые языки.
Песок слабо хрустел под чьей-то легкой поступью. Шаги приближались к нему. Снова, в который раз за день, кто-то вспомнил о затворнике «Берега Потерянных Душ»… Костя с неудовольствием поднял глаза на незваного гостя.
Это была Рашида.
Загорелая почти дочерна – так, что ее обнаженные руки и плечи таяли в сумерках, а лицо можно было различить лишь благодаря белому платку, схватывавшему волосы, да флюоресцирующей губной помаде. В серой просторной блузке, в короткой белой юбке и плетеных сандалиях. Типичный наряд жителя Земли в пляжный сезон.
– Здравствуй, звездоход.
– Привет, Рашуля.
– Можно мне побыть с тобой?
– Я рад тебя видеть… – Долгая пауза. – Честное слово.
Девушка присела рядом на рассохшийся борт лодки. Совсем близко – он ощущал тепло и запах ее кожи.
– Ты презираешь меня, Костя?
– За что?
– Я оказалась не такой сильной, как хотела выглядеть. Вы все были правы: мне нечего делать в Галактике. Мое место на Земле. Я попробовала взлететь выше самой себя и сильно ударилась при падении. Моя первая жизненная попытка закончилась неудачей. Но не всем же на роду написано покорять эту проклятую Галактику!
– Я не презираю тебя, Рашуля. Что ты выдумала? Я и сам-то вернулся оттуда побитый, поломанный…
– Нет, Костя. Ты для Галактики свой. Она приняла тебя. А мелкие ушибы тела и ссадины души заживут. Ты же у нас танк, боевая машина. С тобой все иначе, чем со мной. Не суди меня за слабость, Костя. Я не танк. Я человек, я женщина.
– Ты хороший человек. Ты милая женщина. У тебя все впереди, все еще сложится.
– Сложится… Не складывается, Костя! Почему ты не любишь меня?! Ведь был момент, был!..
– Это нам только показалось, Рашуля. Я любил… да и сейчас люблю другую. Мы расстались, но я еще не пережил это чувство. Я малодушно попытался забыть о нем. Даже согласился на ментокоррекцию. Но память бунтовала.
– Так вот почему ты шарахался от меня в ресторане…
– Да, был момент, когда моя память обессилела и совсем уж было смирилась. А тебе почудилось, что я начинаю влюбляться. И мне тоже… Но через какое-то время я вспомнил все, что хотел забыть. Это безнадежно. Я не могу любить тебя сейчас, Рашуля.
– Сейчас! – повторила она возмущенно. – Я ждала долго! Уж не думаешь ли ты, что я стану дожидаться еще хотя бы час, пока ты излечишься от своих сердечных неудач окончательно?!
– Не думаю. Я и не хочу, чтобы ты меня ждала. С какой стати? Ты же красавица, умница, от тебя все должны сходить с ума… – он вдруг вспомнил, как этими же словами совсем недавно утешала его Юлия, и, нахмурившись, умолк.
– Какое мне дело до всех! – по щекам Рашиды бежали злые слезы. – Мне нужен один и не когда-то, а сейчас. Ты мне нужен, Кратов!
– Рашуля, – сказал он с досадой. – Не хватало, чтобы ты лила из-за меня слезы. Как ты не поймешь… Мы с тобой разные. Ты прикована к Земле, а я улечу в Галактику. Мне нечего делать на этой планете подолгу. Мне здесь уныло и тесно. Я весь – там! Неужели ты надеешься, что я способен заточить себя на Земле даже ради тебя?
– Но разве я не стою этой твоей Галактики? – Рашида гордо встряхнула головой. – Некоторые полагают иначе.
– Они правы… по-своему.
– Кратов! – Рашида схватила его за руку, приникла к нему, зашептала лихорадочно: – Не делай глупостей! Не бросай меня, ведь не только ты мне нужен, но и я нужна тебе, просто ты еще не понял… Я погибну без тебя, я хочу быть твоей, я хочу только тебя, возьми меня, Кратов!
– Ты прилетела зря! – сквозь зубы сказал он и встал.
Рашида продолжала сидеть, и ее синие глаза светились на темном лице, как колдовские огни.
– Хорошо, звездоход, – сказала она яростно. – Я тебя отпускаю. Но ты будешь проклят! Никто никогда не полюбит тебя так, как я. Ты будешь вечно одинок. Твой удел – скитаться и не находить своего дома. Я зачаровываю тебя, звездоход. Придет время, и ты станешь искать любви, но не найдешь и ее. Во всех женщинах ты будешь видеть меня. Меня, а не ту, что была до меня! Никогда ты не встретишь никого лучше меня. И ты вспомнишь обо мне и бросишься искать меня. И даже найдешь, – Рашида опустила голову, сияние глаз померкло. – Но это буду не я.