– Должно быть, тебе, Сергей, было бы приятнее, если бы Костя сутками бездельничал, у всех путался под ногами и от скуки пакостил по мелочам, – сказал Фрост. – Как Никитин на Серой Хризантеме. Помнишь Михаила Фомича Никитина?
– Помню, – сказал Варданов. – Однако я счел бы за благо мелкие пакости внутри корабля, нежели большие неприятности снаружи. У меня сложилось впечатление, что драйвер Кратов в известных обстоятельствах предпочтет стрелять, нежели думать. Особенно если принять во внимание наличие в его распоряжении такого высокоэффективного оружия, каким является фогратор.
«Только бы сдержаться, – думал Кратов, кусая губы. – Только бы снести. Это тебе, звездоход, не пыльные тропинки далеких планет. Это твой старший товарищ, люби его, и цени, и целуйся с ним!»
– Ну вот что. – Фрост внезапно возвысил голос и для убедительности грохнул посудой. – Пардон! Оставь парня в покое, Сергей. Надоело тебя слушать. Если хочешь знать мое мнение, ты несправедлив.
– Я только желал бы, чтобы драйвер Кратов осознал всю степень ответственности, лежащей на каждом без изъятий члене исследовательской миссии, – спокойно сказал Варданов. – В иной обстановке я не указывал бы ему на недопустимость всякого легкомыслия. Известно, что передо мной, равно как и перед другими ксенологами миссии, поставлен ряд вопросов, на которые пока ни один из нас не дал аргументированных ответов. Вот эти вопросы, – он растопырил пятерню и стал аккуратно загибать пальцы. – Зачем астрархам гипотетической цивилизации – если согласиться с предположением о самом факте наличия таковой – понадобилось реконструировать орбиту Псаммы, если они впоследствии не воспользовались плодами своего труда? Куда исчезла эта цивилизация, закончив работу? Наконец, исчезла ли она, а не соседствует ли с нами и поныне? Не воспользовалась ли Псаммой для своих целей недоступным нам образом, отличным от принятой в подобных случаях колонизации либо разработки недр планеты? И не пчелы ли – ибо по большинству иных видов дано отрицательное заключение – являются предполагаемым Чужим Разумом?
Костя тотчас же представил, как пчелы выползают из своего улья и с натужным гудением начинают спихивать Псамму с ее орбиты, упираясь в песок и друг в дружку мохнатыми лапами. Картинка вышла малоубедительной и даже потешной. Костя неожиданно для себя громко хмыкнул и тут же смущенно покраснел.
– Ну какой из пчел Чужой Разум? – в унисон его мыслям усомнился Маони.
– Но мы не можем сейчас утверждать обратное, – сказал Варданов. – Мы не располагаем доказательствами. Вот когда они появятся и буде появятся вообще…
– А по-моему, вы просто нагородили в вашем Кодексе лишнего, – произнес Маони недоверчиво. – Не будь у планеты такой орбиты, все виделось бы в ином свете.
– Разумеется, – сказал Варданов. – И нас не было бы здесь, как не было бы самого предмета исследований. Но мы здесь, и дела именно таковы. Жизнь во вселенной – вообще достаточно редкое явление. Поэтому Кодекс налагает особые ограничения на исследовательские миссии в обитаемые миры. В частности, он требует от ксенолога аргументированного заключения о неразумности всякого высокоорганизованного биологического вида на планете. Высокоорганизованного, ибо до настоящего момента ксенологии неизвестны сообщества разумных микроорганизмов. А плазмоиды, если вы вспомнили о них, не обитают на небесных телах…
Он говорил монотонным, размеренным голосом. Словно читал лекцию. «Кому? – подумал Костя. – Уж не мне ли? Сдалась мне эта премудрость. Тем более что не настолько она и глубока. Неужели он всерьез полагает, что я круглый дурак? Точнее, овальный, если верить Гвидо?»
– Сразу, невооруженным глазом, весьма затруднено определение того, какая деятельность рассудочна, а какая нет, – вещал Варданов. – Типологический спектр разумных рас, входящих в Галактическое Братство, чрезвычайно богат. И при идентификации девяноста процентов этих типов наш традиционный житейский опыт дает гарантированную осечку.
– Попади вы с вашим Кодексом на Землю, – проворчал Костя, – вы копались бы лет двести, прежде чем добрались бы до приматов. И первый раз споткнулись бы на муравьях.
– И пчелах, – присовокупил Маони.
– Небезосновательно, – сказал Варданов. – Инсектоиды широко представлены в Галактическом Братстве. Не в пример шире, нежели гуманоиды. И прецеденты подобного «копания» известны. Так, в 121 году земная исследовательская миссия не смогла дать однозначного заключения по одному виду и была вынуждена покинуть планету, которую предполагалось заселить.
– А, помню, – сказал Фрост, подходя к столу. – Миссия Кортеса на планету в звездной системе Садр. Это в созвездии Лебедя. Кортес, разумеется, не избежал соблазна окрестить планету Ледой.
– И что же? – заинтересовался Костя, мигом позабыв свои обиды.
– Леда объявлена закрытой, – сказал Варданов. – Тектоны поддержали наше решение. В определенной ситуативной среде звероящеры Леды собирались вокруг корабля миссии и совершали действия, сходные с отправлением религиозного культа. А при отсутствии таковой среды совершенно игнорировали самое присутствие миссии. И пока мы не найдем истолкование этому факту, планета останется закрытой.
– Ну, будет, – произнес Фрост. – Костя уже проникся. Он впредь станет ответственнее. Правда, Костя?
– Правда, – сказал Кратов, краснея. – Только пчелы к вашим рассуждениям никакого касательства не имеют. Они анатомически неспособны менять орбиты планет. У них и жала-то нет.
– У астрархов тоже нет жала, – сказал Маони.
– Вы упрямец, драйвер, – промолвил Варданов осуждающе. – Возьмем людей. Люди также анатомически неприспособленны к подавляющему большинству своих исконных занятий…
– Люди и не занимаются астроинженерией.
– …но люди создают «вторую», технологическую, природу, которая восполняет им отсутствующие естественные качества. И астроинженерия для человечества – дело самого ближайшего будущего.
– У пчел нет никакой «второй природы»!
– Инсектоиды, пчелоиды, – фыркнул Маони. – Несерьезно это. Предком человека был хищный и потому жизнеспособный зверь обезьяна. Вот человек и стал разумным. И те же звероящеры, с их религиозным почитанием нашей не бог весть какой замечательной космической техники, тоже, небось, не траву кушают!
– Пардон, обезьяна не хищный зверь, – мягко заметил Фрост. – А всеядный. Как свинья, например. И обезьяна не была предком человека. Это старинное эволюционное заблуждение, древнее которого – только божественный акт творения «по образу и подобию» и прочие поверья о демиургах. У нас с обезьяной был общий предок, но впоследствии наши пути разошлись и весьма далеко. И этот общий предок, между прочим, жил в океане.
– Неважно, – отмахнулся Маони. – Я солидарен с Костей и тоже считаю, что монтаж орбиты Псаммы проходил без участия автохтонов. Будь то пчелы, будь то равноноги и стрелохвосты. Тут побывал астрарх с настоящей головой, а не условной. Он имел цепкие руки и острый разум. У него были достойные предки – хищные, зубастые, жизнестойкие!
– Если только тебя это не оскорбит, – снова вмешался Фрост, – то упомяну, что мы произошли от твари, питавшейся планктоном.
– Не верю! – воскликнул Маони. – Не знаю, как твой, а лично мой предок жрал сырое мясо. Он был хищник, с горячей красной кровью и вот с такущими когтями и клыками!
– Про хищника – это вы красиво, – бесцветным голосом сказал Варданов. – Эмоционально. Но если принять во внимание сам факт существования Галактического Братства, это ваше высказывание в значительной мере напоминает рецидив примитивного антропоцентризма. Должно быть, Гвидо, вам очень обидно, что среди разумных рас нашей Галактики преобладают рептилоиды, а отнюдь не млекопитающие и наипаче не гуманоиды. Ну, тут уж ничего не поправить… Благодарю за ужин. Впредь я хотел бы просить коллегу Кратова стараться ставить себя на их место.
– На место кого? – осведомился Костя. – Пчел?
– Именно, – с некоторым сожалением сказал Варданов. – И тогда, быть может, в решающий момент кто-то иной поставит себя на ваше место. Спокойной ночи всем.
Когда дверь за ним затворилась, Костя с облегчением вздохнул и спросил:
– А что, господа звездоходы, все ксенологи таковы?
– Зануды? – уточнил Маони. – Нет, не все. Но в полевых условиях – по преимуществу…
– Стереотип профессионального поведения, – пояснил Фрост, торопливо набивая трубку и закуривая. – Он ведь прав. Если что-то неясно, лучше перестраховаться, чем после грызть локти.
– А из-за чего весь сыр-бор? – возмутился Костя. – Из-за единственного неподтвержденного факта якобы имевшего якобы место якобы вмешательства в тутошнюю небесную механику неких мифических Археонов!
– Я уж и сам начал сомневаться, – сказал Маони. – И не сильно расстроюсь, если на галактической базе мне с математическими выкладками на руках докажут, что такая орбита вполне может сформироваться естественным образом. Только бы не ославили по всей Галактике.
– Ну и переживешь, – сказал Фрост. – Лучше скандальная слава, чем никакой. Было бы хуже, если бы мы встретили Чужой Разум, не распознали его и принялись это самое… подвергать аутопсии. А потом бы вдруг разобрались. Каково?!
– Да пчелы это! – в сердцах воскликнул Кратов. – Летают себе, гудят, суетятся без толку. А вы заладили – Чужой Разум, Археоны…
– Давно хочу вас спросить, – сказал Маони. – Почему именно пчелы? Я видел одну, пролетала тут неподалеку. Не так уж много в ней было пчелиного. Более всего она напомнила мне дирижабль.
– Дирижабли не строят ульев, – ввернул Костя.
– Уж и не припомню, кто их так назвал, – замялся Фрост. – Не то у Геснера кто-то, не то у Рейхани… не то я, грешный. Просто первое, что пришло в голову. Игра случая.
– То есть могли быть и мухи, и осы, – сказал Маони. – И оводы. И шмели.
– Только не мухи! – запротестовал Костя. – Для мух они слишком красивы. Одни глаза чего стоят. Будто мозаика из самоцветов!
– Ты, братец драйвер, не видал еще наших тропических двукрылых, – усмехнулся Фрос