{31}. (20) Но лакедемоняне категорически отказались стать виновниками порабощения жителей{32} греческого города, столь много потрудившегося в эпоху тяжких бедствий{33}, когда великая опасность угрожала Греции. Они выразили согласие на мир при условии снесения Длинных стен и укреплений Пирея, выдачи всех кораблей кроме двенадцати, возвращения изгнанников и вступления в число союзников лакедемонян с подчинением их гегемонии, с обязательством следовать за ними повсюду — на суше и на море, — куда они ни поведут, и иметь одни и те же государства союзниками и врагами. (21) Ферамен и сопровождавшие его послы принесли этот ответ в Афины. Когда они вошли в город, их окружила многочисленная толпа; все боялись, что они вернулись с пустыми руками, а ждать больше нельзя было, так как очень уж много народу погибло от голода. (22) На следующий день послы доложили об условиях, поставленных лакедемонянами для заключения мира. Говорил от их имени Ферамен; он убеждал повиноваться лакедемонянам и согласиться срыть стены. Кое-кто возражал ему, но огромное большинство ораторов одобряло его мысль и, наконец, было постановлено{34} принять мирные условия лакедемонян. (23) После этого и Лисандр вернулся в Пирей{35}. Изгнанники были возвращены; стены были срыты при общем ликовании под звуки исполняемого флейтистками марша: этот день считали началом свободной жизни для греков. (24) Так закончился год, в средине которого Дионисий, сын Гермократа, стал сиракузским тираном{36}, причем карфагеняне сперва потерпели от сиракузян поражение, но затем взяли измором Акрагант, покинутый населявшими его сикелиотами.
(II. 3. 1) В следующем году{37} [в котором были олимпийские игры, причем в беге победил фессалиец Крокин, при эфоре Эндии в Спарте, при афинском архонте Пифодоре, которого афиняне не упоминают в списке архонтов потому, что он был избран при олигархическом строе, но называют этот год годом анархии; начался этот олигархический строй таким образом] (2) народ постановил{38} избрать тридцать человек для составления свода законов в духе старины{39}[80]; эти законы должны были лечь в основу нового государственного строя. Выбранными оказались следующие лица: Полихар, Критий, Мелобий, Гипполох, Евклид, Гиерон, Мнесилох, Хремон, Ферамен, Аресий, Диокл, Федрий, Херелей, Анетий, Писон, Софокл, Эратосфен, Харикл, Ономакл, Феогнид, Эсхин, Феоген, Клеомед, Эрасистрат, Фидон, Драконтид, Евмаф, Аристотель, Гиппомах и Мнесифид. (3) После этого Лисандр поплыл в Самос, а Агис, выведя пехоту из Декелеи, распустил контингенты по домам.
(4) В это же время [приблизительно тогда же, когда случилось солнечное затмение{40}] Ликофрон Ферский победил в кровопролитном бою ларисейцев и других фессалийцев, противодействовавших его стремлению властвовать над всей Фессалией.
(5) В то же время и сиракузский тиран Дионисий был разбит карфагенянами{41} и принужден уступить им Гелу и Камарину. Короткое время спустя и леонтинцы, поселенные в Сиракузах, отпали от Дионисия и Сиракуз и вернулись в свой город. Дионисий тотчас же отправил также и сиракузских всадников в Катану.
(6) Самосцы{42}, хотя и были заперты со всех сторон Лисандром, тем не менее сперва не хотели вступать с ним в соглашение, и только тогда, когда Лисандр решил уже пойти на город приступом, они согласились сдаться под условием, чтобы каждый свободный житель мог уйти из города, взяв с собой одну смену платья; все же прочее должно было быть выдано лакедемонянам. На этих условиях Лисандр позволил им уйти. (7) Затем он передал город и все находившееся в нем имущество прежним его жителям{43} и, поручив управление города десяти архонтам[81] с гарнизоном[82], распустил союзнический флот по городам. (8) Сам же он во главе лаконских кораблей поплыл в Лакедемон и повез туда акротерии{44} взятых в плен кораблей, выданный афинянами пирейский флот, за исключением двенадцати триэр, венки, которыми награждали его лично союзные государства, 470 талантов серебра, которые остались у него не употребленными из податей, переданных ему Киром для расходов по войне, и всю остальную военную добычу. (9) Все это он передал лакедемонянам в конце лета [того самого, в которое исполнилось 28 лет с начала войны{45}, в течение которой эфорами-эпонимами были следующие лица: первым был Энесий, при котором началась война, на пятнадцатом году после заключения тридцатилетнего перемирия, последовавшего за взятием Евбеи{46}. (10) Преемниками Энесия были следующие эфоры: Брасид, Исанор, Состратид, Эксарх, Агесистрат, Ангенид, Ономакл, Зевксипп, Питий, Плистол, Клиномах, Иларх, Леонт, Херил, Патесиад, Клеосфен, Ликарий, Эперат, Ономантий, Алексиппид, Мисголаид, Исий, Арак, Евархипп, Пантакл, Питий, Архит и Эндий, при котором Лисандр, выполнив то, о чем мы только что говорили, вернулся на родину{47}].
(11) Тридцать правителей были избраны{48} тотчас же по срытии Длинных стен и укреплений Пирея. Но, будучи избранными только для составления законов, которыми государство должно было руководствоваться, они все откладывали составление и опубликование свода законов, а пока что назначили членов совета и прочих магистратов по своему усмотрению. (12) Затем они, первым делом, арестовали и казнили тех, о которых при демократическом строе всем было известно, что они сикофанты{49}[83], и тягостны добрым гражданам[84]. Совет осудил их на смерть с чувством удовлетворения, да и все прочие граждане ничего не имели против их осуждения, поскольку они сами не были повинны в том же грехе. (13) Но вскоре правители стали думать лишь о том, чтоб им можно было распоряжаться всеми государственными делами по своему усмотрению. Для этого они прежде всего послали в Лакедемон к Лисандру Эсхина и Аристотеля{50} с просьбой, чтобы он посодействовал присылке в Афины лакедемонского гарнизона, который должен был оставаться в Афинах, пока правители не устранят дурных элементов населения[85] и не приведут в порядок государственного устройства; они обещали содержать гарнизон на свой счет. (14) Лисандр исполнил их просьбу и исходатайствовал для Афин гарнизон и гармоста Каллибия. Получив гарнизон, правители стали всячески ублаготворять Каллибия, чтобы и он, со своей стороны, одобрял все их действия, и так как в их распоряжении была часть прибывших с Каллибием солдат, то они стали арестовывать кого угодно: не только дурных и безнравственных людей, но вообще тех, про которых они полагали, что они наименее склонны терпеливо переносить надругательства и что, в случае если бы они попытались противодействовать правителям, к ним бы примкнуло наибольшее число приверженцев. (15) Первое время Критий был единомышленником и другом Ферамена. Когда же первый стал склоняться к тому, чтобы казнить направо и налево, не считаясь с количеством жертв, так как сам он пострадал от афинской демократии, будучи изгнанным, Ферамен стал противиться: «Нехорошо, — говорил он, — казнить людей, вся вина которых в том, что они пользовались популярностью в массе, если от них не было никакого вреда добрым гражданам[86]. Ведь и я и ты сам многое говорили и делали только лишь для того, чтобы угодить афинянам». (16) Критий, который был тогда еще другом Ферамена, возражал ему на это: «Честолюбивые люди должны стараться во что бы то ни стало устранить тех, которые в состоянии им воспрепятствовать. Ты очень наивен, если полагаешь, что для сохранения власти за нами надо меньше предосторожностей, чем для охранения всякой иной тирании: то, что нас тридцать, а не один, нисколько не меняет дела». (17) Некоторое время спустя, после того как было казнено много людей, часто совершенно невинных, и повсюду можно было заметить, как сходятся граждане и с ужасом спрашивают друг у друга, какие новые порядки их ожидают, — Ферамен снова выступил с речью, говоря, что без достаточного количества политических единомышленников никакая олигархия не может долго держаться. (18) При таком положении вещей страх охватил Крития и прочих правителей; особенно же они боялись, чтобы оппозиция не сгруппировалась вокруг Ферамена. Они сочли себя вынужденными допустить к правлению три тысячи граждан, по составленному ими списку. (19) Но и на это Ферамен возразил{51}, что, прежде всего, ему представляется нелепостью то, что они, желая иметь единомышленниками благонамереннейших из граждан, отсчитали ровно три тысячи, как будто есть какая-то внутренняя причина, в силу которой добрых граждан должно быть как раз столько, и будто вне списка не может оказаться порядочных людей, а в списке — негодяев. Далее, по его мнению, правители в своих действиях самим себе противоречат: они решили править, опираясь исключительно на силу, а между тем они — слабее тех, кем им придется управлять. (20) Таковы были доводы Ферамена. Между тем правители устроили смотр граждан. Трем тысячам