ли оба персидских полководца{38}, и очень многочисленную конницу: Тиссафернову — на правом фланге, а Фарнабазову — на левом. (16) Заметив это, Деркилид приказал таксиархам и лохагам как можно скорее построить войско по восемь в ряд, пельтастам стать на обоих флангах; туда же он поместил всадников, всех, каких он только имел, а сам стал совершать жертвоприношение. (17) Все пелопоннесское войско соблюдало полное спокойствие и приготовлялось к сражению. Что же касается воинов из Приены, Ахиллея, островов и ионических городов, то часть их бежала, оставивши оружие между колосьями нив (рожь в долине Меандра очень высока); остальная же часть хотя и осталась, но ясно было, что и она собирается бежать. (18) Вскоре пришло известие, что Фарнабаз дал приказ вступить в бой; Тиссаферн же еще не забыл наемников Кира, с которыми ему пришлось сражаться, и, полагая, что все эллины похожи на них{39}, желал избегнуть сражения. Послав вестников к Деркилиду, он приказал ему передать, что желает вступить с ним в переговоры. Деркилид, взяв с собой из своей свиты всадников и пехотинцев с самой величественной осанкой, вышел к вестникам и сказал им: «А я, как видите, совсем уже приготовился сражаться. Но раз он хочет вступить со мной в переговоры, я ничего не имею против этого. В таком случае необходимо обменяться клятвами и заложниками». (19) Когда представители Тиссаферна согласились на эти условия, и они были выполнены, оба войска вернулись на свои квартиры: варварское — в карийские Траллы, а греческое — в Левкофрий, где было очень почитаемое святилище Артемиды и озеро, величиной больше стадии, с песчаным дном, наполненное проточной, теплой, годной для питья водой. Таковы были события этого дня; на следующий же день они сошлись в условленное место и решили расспросить друг друга об условиях мира. (20) Деркилид поставил условием, чтобы царь даровал автономию греческим городам, а Тиссаферн и Фарнабаз — чтобы греческое войско покинуло страну, а лакедемонские гармосты ушли из городов. После этих взаимных заявлений было заключено перемирие, действительное до тех пор, пока заявления Деркилида не будут утверждены в Лакедемоне, а условия Тиссаферна — царем.
(21) В то же время{40}, когда Деркилид совершал в Азии описанное выше, в Лакедемоне происходило следующее: лакедемоняне давно негодовали на элейцев за то, что они заключили союз с афинянами, аргивянами и мантинейцами, и за то, что они, утверждая, что лакедемоняне не уплатили наложенного на них штрафа{41}, не позволили им участвовать в конном и гимнастическом состязаниях; вдобавок же, элейцы не удовольствовались и этим, но после того как Лихас передал свою колесницу фиванцам, когда последние были объявлены победителями, и Лихас вышел, чтобы венчать возницу{42}, они прогнали его, человека преклонных лет, ударами бича. (22) Некоторое время спустя, когда Агис, в силу какого-то предсказания, был послан своим государством принести жертву Зевсу[126], элейцы воспрепятствовали ему совершить молебствие о даровании победы на войне, указывая ему, что было древнее постановление, что греки не могут обращаться к оракулу, идя на войну с греками же. Таким образом ему пришлось вернуться, не совершив жертвоприношения. (23) Гневаясь за все это, эфоры и экклесия постановили дать хороший урок элейцам. Отправив послов в Элиду{43}, они сказали, что лакедемонское правительство считает справедливым, чтобы они даровали автономию подчиненным городам. Когда же элейцы ответили, что они этого не сделают, так как добыли эти города как военную добычу, эфоры объявили сбор войска{44}. Агис во главе войска вторгся через Ахею в Элею блуз Ларисы. (24) Через самое короткое время после того, как войско вторглось во вражескую страну и стало вырубать деревья, произошло землетрясение. Агис счел это божественным предзнаменованием, удалился из страны и распустил войско. После этого элейцы стали гораздо более уверенными в себе и отправили послов{45} в государства, которые, по их сведениям, были враждебны лакедемонянам. (25) В том же году эфоры объявляют новый поход на Элиду; союзниками Агиса в этом походе были афиняне и все союзники, кроме беотийцев и коринфян. Когда Агис вторгся в Элиду через Авлон{46}, тотчас же к нему присоединились отложившиеся от элейцев лепреаты, затем макистийцы, а вместе с ними эпиталийцы. Когда же он перешел через реку[127], к нему присоединились еще летринцы, амфидольцы и марганейцы. (26) После этого он прибыл в Олимпию и стал совершать жертвоприношения Зевсу Олимпийскому, причем никто уже не пытался ему препятствовать. Совершив жертвоприношения, он отправился к городу, сжигая и вырубая все вокруг себя, и захватил в этой области очень много скота и рабов. Услышав это, также и многие не участвовавшие в походе аркадяне и ахейцы по собственной воле вторглись в Элиду и приняли участие в разграблении страны. Таким образом этот поход был как бы фуражировкой для Пелопоннеса. (27) Подойдя к городу, он разрушил предместья и гимнасии{47}, отличавшиеся своей красотой, самого же города он не взял, хотя он не был укреплен. Полагали, что скорее он не хотел его взять, чем не мог{48}. В то время как он опустошал страну и войско было близ Киллены, приверженцы Ксения{49}, про которого говорили, что ему приходилось измерять медимном{50} серебро, полученное в наследство от отца, желая против воли своих сограждан присоединиться к лакедемонянам, собрались в каком-то доме и, устремившись оттуда с обнаженными мечами, устроили побоище. В числе прочих они убили кого-то, похожего на народного вождя Фрасидея, думая, что убили самого Фрасидея. При вести о его смерти народ впал в глубокое уныние и не пытался бунтовать, а убийцы думали, что все уже сделано, и их единомышленники вынесли оружие на площадь. (28) В действительности же Фрасидей еще спал там, где он свалился пьяный. Когда же народ узнал, что Фрасидей не умер, весь дом его наполнился посетителями, они обступили также его дом со всех сторон, как рой вокруг пчелиной матки. Когда же народ вышел на бой с Фрасидеем во главе, он победил в произошедшей схватке, а учинившие побоище бежали к лакедемонянам. (29) Агис, вернувшись, снова перешел Алфей, оставил в Эпиталии, вблизи Алфея, гарнизон с гармостом Лисиппом{51} во главе и беглецов из Элиды, распустил войско и сам вернулся на родину{52}. Остальную часть лета и наступившую зиму Элида подвергалась грабежам Лисиппа и его отряда. (30) На следующее лето Фрасидей отправил в Лакедемон послов{53}, передавших, что он соглашается срыть стены Феи и Киллены, даровать автономию трифилидским городам Фриксе и Эпиталию, Летринам, Амфидолам и Марганеям и кроме того всей Акрорее, в том числе и Ласиону, оспариваемому аркадянами. Зато элейцы считали справедливым удержать за собой город Эпей, расположенный между Гереей и Макистом, так как они, по их словам, купили всю эту область у владевших прежде городом за тридцать талантов и уплатили им наличные деньги. (31) Но лакедемоняне, полагая, что ничуть не более справедливо насильно купить, чем насильно отобрать у слабейшего, заставили элейцев дать автономию и этому городу. Заведовать же святилищем Зевса Олимпийского лакедемоняне не помешали элейцам, хотя это право искони и не принадлежало им{54}, так как оспаривавшие эту честь у элейцев были крестьянами и им, по мнению лакедемонян, совсем не подобало заведовать святилищем. На таких условиях был заключен мир и союз элейцев с лакедемонянами. Так окончилась война между этими государствами.
(III. 3. 1) После этого Агис прибыл в Дельфы и принес в жертву десятину{55} добычи. На пути из Дельф, в Герее, Агис, бывший уже глубоким стариком, занемог и был перенесен еще живым в Лакедемон, где вскоре скончался. При погребении ему были оказаны большие почести, чем воздаются смертным{56}. Когда же дни публичного траура{57} прошли и надлежало решить, кому быть царем, возникло соревнование за царскую власть между Леотихидом, утверждавшим, что он сын Агиса, и Агесилаем, братом последнего. (2) Леотихид сказал: «Агесилай, по закону царствовать надлежит не брату, а сыну царя; только если нет сына, престол занимает брат». — «Так значит, — ответил тот, — мне следует быть царем». — «Каким образом? Я же существую!» — «Потому что тот, кого ты называешь отцом, сказал, что ты не его сын». «Но мать, которая гораздо лучше его должна знать об этом, и по сию пору утверждает обратное». — «Но, ведь, Посейдон дал знамение, что твое утверждение совершенно ложно, изгнав при помощи землетрясения твоего настоящего отца{58} из спальни твоей матери на улицу, где его увидели все. Другим свидетелем этого является и время, про которое недаром говорят, что оно всегда обнаруживает истину: ты родился как раз на десятый месяц после того времени, как он проник в спальню твоей мате