ыми, а тех, которые ему кажутся наиболее неутомимыми и наиболее твердыми в опасностях битв, он награждает, увеличивая жалованье в два, три и даже четыре раза, делая им различные подарки, ухаживая за ними во время болезни и устраивая им почетное погребение. Поэтому каждый из его наемников знает, что военная доблесть{2} даст ему в жизни и почет и богатство. (7) В этом разговоре Ясон указал также на то, что мне и без него было уже давно известно: что ему уже подчинились мараки, долопы и правитель Эпира Алкет[346]. «Итак, — заявил он, — мне нечего опасаться, чтобы при покорении вашего города мне пришлось встретиться с большими затруднениями. Правда, несведущий человек возразил бы мне на это: «Если это так, то к чему же ты медлишь? Почему ты до сих пор не двинулся походом на Фарсал?» Но дело вот в чем: я считаю, клянусь Зевсом, что во всех отношениях будет лучше, если мне удастся подчинить вас себе убеждением, а не силой. Действительно, встретив с моей стороны насилие, вы будете всячески злоумышлять против меня; я также буду желать во что бы то ни стало сокрушить ваши силы. Если же вы подчинитесь мне добровольно, то несомненно и я и вы будем всячески содействовать усилению друг друга. (8) Я знаю, Полидамант, что взоры твоего отечества устремлены на тебя. Если ты убедишь своих сограждан относиться ко мне дружелюбно, я обещаю тебе, что сделаю тебя величайшим после меня самого человеком во всей Греции. Но послушай дальше, и ты увидишь, в каких великих событиях ты будешь играть вторую роль. Притом доверяй мне лишь в том, что тебе самому представляется несомненным. Ясно, что в случае присоединения ко мне Фарсала с зависимыми от него городами я без труда стану тагом всей Фессалии{3}. Точно так же несомненно, что при объединении всей Фессалии под властью одного тага она располагает шестью тысячами всадников и более чем десятью тысячами гоплитов. (9) Зная телосложение и храбрость фессалийцев, я не представляю себе, какое племя будет в состоянии владычествовать над ними, если они найдут хорошего руководителя. Фессалия занимает огромное пространство, и если вся власть над страной перейдет к одному тагу, — то этим самым она уже покорит все живущие вокруг нее племена. Почти все народности этих мест искусны в метании дротиков; поэтому вполне естественно, что наше войско будет славиться и своими пельтастами. (10) Беотия и все другие государства, воюющие с Лакедемоном, — со мной в союзе: они обещали выставить свои контингенты в мое войско, если я освобожу их из-под власти лакедемонян. Мне известно, что и афиняне пошли бы на все, лишь бы только добиться союза со мной,, но я не желаю заключать с ними дружбу, так как добиваться господства на море по-моему еще легче, чем на суше. (11) Рассуди, не прав ли я и в этом. Если мы овладеем Македонией, откуда и афиняне вывозят к себе лес, мы сможем соорудить себе еще больше кораблей, чем есть у них. А у кого, скажи мне, будет более многочисленный экипаж, у афинян или у нас, располагающих таким большим количеством пенестов[347], и притом столь прекрасно сложенных? Ну, а кому легче будет содержать флотский экипаж, нам ли, вследствие изобилия вывозящим свой хлеб за границу, или афинянам, которым не хватает своего хлеба и которые должны покупать его у других? (12) Затем наша казна будет иметь гораздо бо́льшие доходы: нам не придется рассчитывать на какие-то островки[348], мы будем облагать данью народы материка: если Фессалия будет объединена под властью одного тага, то, конечно, все окрестные народы будут приносить ей дань. Ты, ведь, знаешь, что персидский царь — богаче всех людей на свете, и это потому, что он извлекает свои доходы не с островов, а с материка. Впрочем, мне кажется, что его еще легче покорить, чем Грецию. Мне известно, что весь персидский народ, исключая лишь одного человека, это — толпа рабов, чуждая гражданских добродетелей; известно и то, что царь был доведен до края гибели сравнительно незначительными отрядами, шедшими под предводительством Кира и Агесилая».
(13) На эти слова я ему ответил, что его предложения заслуживают внимательного рассмотрения; лишь одно в его речах мне представляется неприемлемым: я не считаю возможным, будучи в дружественных отношениях с лакедемонянами, отложиться от них и пристать к их врагам, несмотря на то, что я не имею никаких оснований быть недовольным ими. Эти мои слова понравились ему, и он сказал, что, узнав мой характер, он еще более хотел бы привлечь меня на свою сторону. Затем он позволил мне пойти к вам и сказать вам всю правду, — что, если мы добровольно не подчинимся, то Ясон имеет в виду идти походом на Фарсал. Он советовал мне просить у вас подмоги и прибавил к этому: «Если, с божьей помощью[349], тебе удастся убедить их, чтобы они послали вспомогательное войско, достаточное для борьбы со мной, — то пусть будет так, пусть все решится в честном бою. Если же их подмога тебе покажется недостаточной, то ты по справедливости не заслужишь уже ни малейшего нарекания, поступив так, как будет полезнее всего для родины, которая наградила тебя таким почетом»[350]. (14) Все это и вынудило меня придти к вам и рассказать вам обо всем и том, что я частью видел собственными глазами, частью же слышал от Ясона. Ныне, лакедемоняне, как мне представляется, дело обстоит так: если вы пошлете туда войско, которое не только мне одному, но и всем фессалийцам покажется[351] достаточным для борьбы с Ясоном, подчиненные ему города отпадут от него, так как всех их пугает рост его могущества. Если же вы захотите отделаться отправкой в Фессалию отряда неодамодов под командой одного из граждан[352], то я советую вам не мешаться в это дело. (15) Ведь, вам известно, что придется бороться с очень сильным войском и со столь искусным полководцем, который почти никогда не ошибается в своих планах, — хочет ли он обмануть бдительность врага ловким маневром, хочет ли быстротой действий застигнуть его врасплох или же броситься в мужественную атаку. Он умеет делать ночью то, что другие делают лишь днем; если он спешит, то работает даже во время обеда и ужина. Он полагает, что только тогда будет вправе отдыхать, когда он придет к своей цели, выполнив все то, что он имел в виду. Такое же воспитание он дал своим воинам. Он считает правильным, после того как воины потрудились для исполнения его желаний, исполнять и их желания. Поэтому все его подчиненные знают, что после труда их ждут удовольствия. (16) Вдобавок Ясон — самый воздержанный в телесных удовольствиях человек из всех, кого я знаю; поэтому удовлетворение личных потребностей не отнимает у него ни минуты времени и не мешает ему постоянно заниматься необходимыми делами. Ввиду всего этого обдумайте и дайте мне достойный вас ответ относительно того, что вы в силах выполнить и что вы думаете предпринять».
(17) После этой речи лакедемоняне постановили отложить окончательный ответ. Два следующих дня прошли в обсуждении. Они приняли в расчет все те моры, которые находились в заграничном доходе; подумали о тех триэрах[353], которые были выстроены близ Лакедемона против афинского флота; не забыли и о войне с пограничными государствами. После этого они дали Полидаманту ответ, что при настоящем положении вещей они не имеют возможности послать ему достаточную помощь; поэтому они посоветовали ему вернуться на родину и поступить так, как ему покажется наилучшим для его государства. (18) Полидамант похвалил лакедемонян за чистосердечность их ответа и вернулся на родину. Затем он обратился к Ясону с просьбой не принуждать его к выдаче крепости, говоря, что он обязан по отношению к своим верителям сохранять ее неприкосновенной. Взамен этого он послал к Ясону заложниками своих детей, обещал ему убедить своих сограждан добровольно заключить с ним союз и содействовать ему в достижении власти тага. После того как они обменялись клятвами, тотчас же был заключен мир между Ясоном и фарсальцами, и короткое время спустя Ясон был единогласно провозглашен тагом Фессалии. (19) Заняв эту должность, он определил, сколько всадников и сколько гоплитов был в состоянии выставить каждый город. Оказалось, что он вместе с союзниками располагал более нежели восемью тысячами всадников; гоплитов он насчитал не менее двадцати тысяч; пельтастов же оказалось достаточно для борьбы с каким угодно государством. Требовалось много времени для того, чтобы только пересчитать города, посылавшие воинов. На жителей соседних городов он наложил дань в таком же размере, какой был установлен во времена Скопаса{4}. Так было все это устроено. Теперь я продолжу изложение описанных выше событий, прерванное эпизодом о Ясоне[354].
(VI. 2. 1) Лакедемоняне со своими союзниками собрались в Фокиде[355]; тогда фиванцы вернулись в свою область[356] для охраны проходов. Афиняне заметили, что благодаря им растет могущество фиванцев, что фиванцы не делают никаких взносов{5} на усиление флота, что им одним приходится нести все бремя военных налогов, грабительских набегов с Эгины[357] и охраны страны от врага. Поэтому у них явилось сильное желание положить конец войне; они отправили послов в Лакедемон, и был заключен мир.
(2) Двое из послов согласно народному постановлению отправились прямо из Лакедемона морем к Тимофею и передали ему, чтобы он плыл на родину, так как заключен мир. Он повиновался, но по пути на родину высадил изгнанных жителей Закинфа на этот остров