{24}, стали удаляться из беотийского войска; но наемники, предводимые Иероном, фокейские пельтасты и из числа всадников гераклейские и флиунтские напали на уходящих, заставили их повернуть тыл и бежать обратно к беотийскому войску; таким образом, благодаря им беотийское войско стало гораздо более многочисленным и сплоченным, чем прежде. (10) Так как оба войска были отделены друг от друга равниной, лакедемоняне выставили перед строем конницу; то же сделали и фиванцы. Однако, фиванская конница получила надлежащую муштровку во время походов на Орхомен и Феспии, тогда как лакедемонская конница{25} в это время стояла крайне низко в отношении боеспособности: (11) содержание лошадей поручалось богатейшим из граждан; когда же объявлялся поход, тогда являлись те, кто был назначен в эту часть войска, брали первого попавшегося коня и вооружение и отправлялись на войну без всякой подготовки. Поэтому в конницу шли наименее развитые физически и наименее стремящиеся отличиться люди. (12) Такова была конница тех и других. Пехота же у лакедемонян{26}, как передавали, была выстроена так, что от каждой эномотии находилось по три человека в ряду, следовательно, в глубину лакедемонское войско имело не больше двенадцати рядов. Строй фиванцев был тесно сомкнут и имел в глубину не менее пятидесяти щитов[390], так как они полагали, что, если они победят часть войска{27}, группирующуюся вокруг царя, одолеть остальную часть войска уже будет нетрудно. (13) Как только Клеомброт повел войско в атаку, прежде даже чем его войско узнало о переходе в наступление, произошла кавалерийская дуэль, и через самое короткое время лакедемонская конница была разбита. При отступлении она врезалась в ряды своих же гоплитов, а вслед за ними налетела и фиванская пехота. Первоначально верх взяло все же войско Клеомброта. Несомненным доказательством этого может служить то, что лакедемоняне оказались в состоянии подобрать Клеомброта{28} и живым унести с поля битвы; это было бы невозможно, если бы сражавшиеся впереди него в этот момент не одерживали верх. (14) Однако, после того как были сражены сам полемарх Динон, царский сотрапезник[391] Сфодрий с сыном Клеонимом[392] и так называемые конюшие и адъютанты полемарха{29}[393], — войско, не выдержав натиска массы врагов, стало отступать; дрогнули и те, которые были на левом фланге лакедемонян{30}, заметив, что враг теснит правый фланг. Но, несмотря на огромный урон и поражение, лакедемоняне, перейдя назад через ров, оказавшийся пред их лагерем, удержали отступление и остановились на тех самых пунктах, откуда начали наступать (лагерь их был сооружен на не совсем ровном месте, у склона горы). Тогда некоторые из лакедемонян, считая, что нельзя примириться с поражением, говорили, что необходимо помешать врагу поставить трофеи и что не следует просить перемирия для уборки трупов, а надо пытаться завладеть ими с боя. (15) Однако же полемархи видели, что весь урон лакедемонян достигает тысячи человек{31}, что из спартиатов, которых всего было в бою около семисот, пало приблизительно четыреста; они замечали также, что союзники крайне не расположены к сражению, а кое-кто из них даже злорадствует. Поэтому они собрали наиболее влиятельных людей и стали совещаться, как быть. Единогласно было постановлено просить перемирия для уборки трупов, и затем был послан вестник с предложением перемирия. После этого фиванцы поставили трофеи и согласились на перемирие для уборки трупов.
(16) Вслед за тем был отправлен вестник в Лакедемон, чтобы известить лакедемонян о постигшем их несчастии. Он прибыл туда в последний день Гимнопедий{32}, когда выступал хор мужчин[394]. Эфоры, узнав о случившейся беде, были, конечно, очень огорчены; тем не менее, они не распустили хора, а дали ему исполнить полагающееся до конца. Имена погибших были сообщены только ближайшим родственникам каждого; при этом женщинам было предписано не подымать крика и переносить горе молча. На следующий день тех женщин, у которых погибли родственники, можно было повсюду видеть на людях наряженными и с сияющими лицами, те же, которые получили известие, что их близкие живы, только изредка показывались вне домов и имели нахмуренный и унылый вид.
(17) После этого эфоры объявили сбор в поход и приказали отправиться двум оставшимся морам, призвав из них под знамена все те призывные категории{33}, которые поступили на военную службу за сорок лет до этого и позже. Из остальных мор призывные последних тридцати пяти лет уже прежде отправлялись походом в Фокею и находились за пределами страны; теперь были призваны и отправлены в поход еще пять возрастных категорий из этих мор. Вместе с ними приказано было отправиться в поход и тем, которые прежде были оставлены в Лакедемоне для занятия государственных должностей. Агесилай еще не оправился от болезни[395], поэтому народ назначил военачальником его сына Архидама. (18) В этом походе приняли живое участие тегейцы: здесь были еще в живых[396] Стасипп и его приверженцы, которые были лаконофилами и пользовались огромным влиянием в государстве. Мантинейцы, жившие по деревням, также послали сильные вспомогательные отряды, так как у них в это время управление было в руках аристократов[397]. С большим энтузиазмом отнеслись к этому походу и выслали свои отряды также сикионцы, флиунтцы и ахейцы; к ним присоединились и другие города. Триэры были экипированы самими лакедемонянами и коринфянами; к сикионцам обратились с просьбой также принять участие в снаряжении экипажа. На этих триэрах предполагалось перевезти войско. (19) После всех приготовлений Архидам совершил диабатерии[398].
Сейчас после битвы фиванцы послали в Афины увенчанного вестника с известием о блестящей победе и просьбой прийти на помощь. При этом они указывали, что теперь наступило время, когда можно отомстить лакедемонянам за все содеянное. (20) Афинский совет в это время заседал в Акрополе. Когда им было доложено о случившемся, для всех стало ясно, что они были очень огорчены полученным известием: они не пригласили вестника{34} даже на казенный обед в пританее и ничего не ответили на вопрос о присылке помощи. Итак, из Афин вестник вернулся ни с чем. Кроме того, фиванцы отправили, не теряя времени, послов к их союзнику Ясону[399] с просьбой о помощи и с изложением своих видов на будущее. (21) Тот немедленно экипировал триэры, чтобы оказать помощь с моря, а сам во главе наемников и окружавшей его конницы прошел через Фокиду, несмотря на то, что фокейцы были с ним в непримиримой вражде, и вступил в Беотию. Во многих городах его видели прежде, чем получалось известие о его выступлении: но и в иных случаях, прежде чем в том или ином пункте успевали собраться против него значительные силы из окрестных мест, он оказывался уже на дальнейшем этапе пути, показывая этим, что часто скоростью движения можно добиться больших результатов, чем силой. (22) Когда он прибыл в Беотию{35}, фиванцы заявили, что наступил самый подходящий момент для нападения на лакедемонян: Ясон мог напасть на них с высот[400], а фиванцы нанести им удар с фронта. Но Ясон отклонил их от этого намерения, говоря, что после столь блестящего подвига не стоит подвергать себя опасности: при этом можно, конечно, добиться еще больших успехов, но можно и лишиться всех плодов прошлой победы. (23) «Разве же вы не видите, — говорил он, — что и вы победили, будучи доведены до крайней необходимости? Надо полагать, что и лакедемоняне, принужденные расстаться с надеждой сохранить жизнь, будут сражаться с мужеством отчаяния. Часто божеству, по-видимому, приятно возвеличивать малых и повергать во прах великих». (24) Такими словами он отговаривал фиванцев от вступления в бой. К лакедемонянам он также обратился с увещанием, указывая, насколько войско, одержавшее победу, сильнее потерпевшего поражение. «Если, — говорил он, — вы хотите смыть с себя позор[401] понесенного поражения, я советую вам дать себе время перевести дух, отдохнуть и только тогда, когда вы станете более сильными, вступить в бой с теми, которых вам ныне не удалось победить. Теперь же, когда, — что да будет вам известно! — некоторые из ваших союзников втихомолку ведут уже с врагами переговоры о мире, не думайте о новом бое: нет, старайтесь, во что бы то ни стало, добиться перемирия. Я принимаю это близко к сердцу и хочу спасти вас потому, что мой отец был вашим другом и я ношу титул проксена вашего государства». (25) Таково было содержание его речей; целью же всех этих хлопот было посеять вражду и между ними[402], с тем чтобы и те и другие нуждались в его помощи. Услышав это предложение, лакедемоняне предложили ему взять на себя посредничество для ведения мирных переговоров. Когда было объявлено перемирие, полемархи сделали распоряжение, чтобы все, поужинав, уложились в дорогу, так как ночью предстоит отправление с целью подойти на рассвете к Киферону. После ужина был дан сигнал выступить ранее, чем наступило время сна, и еще вечером войско было поведено по дороге на Кревсий, в надежде более на защиту темноты, чем на перемирие. (26) После крайне трудного перехода, который затруднялся темнотой ночи, страхом и неудобством пути, войско прибыло в Эгосфены, находящиеся в Мегарской области. Там они встретились с войском Архидама; последний выждал, пока соберутся все союзники, а затем отправился со всем войском в Коринф. Здесь он распустил союзников, а сам с гражданским ополчением вернулся на родину