Глава 3. СПАРТА
Лакония, столицей которой была Спарта (Лакедемон), охватывала юго-восточную область Пелопоннеса, ограниченную с запада Мессенией, с севера Аркадией, а с юга и востока — Эгейским морем. Ее территория защищена протянувшимися с севера на юг горными цепями — Тайгетом и Парноном, — которые заканчиваются у двух оконечностей Лаконского залива, образуя соответственно мыс Тенар (совр. Матапан) и мыс Малею (возле острова Киферы, современной Китиры). Между горными отрогами лежала долина, протянувшаяся на 64 км, с равниной, где протекал Эврот (одна из немногих рек в Греции, не пересыхавших круглый год) с притоками. Эта равнина образовывала ядро столь обширных и плодородных угодий, какие не выпали на долю ни одной другой греческой общины. Здешняя земля позволяла вести почти самодостаточное существование, одаряя жителей обильным урожаем; главной из возделывавшихся культур был ячмень.
На протяжении второй половины II тысячелетия до н. э. Лакония была одним из процветающих микенских государств эпохи бронзы. Согласно мифам, отраженным в гомеровском эпосе (Глава V, раздел 1), правил в ней царь Менелай. Похищение его жены Елены, дочери Зевса и Леды, Парисом, сыном царя Трои Приама, будто бы послужило причиной Троянской войны. Но доисторические следы жизни в Спарте, возле северного края Эвротской равнины, довольно скудны, хотя поселение имелось в 5 км к югу, в Амиклах (где находилось позднемикенское святилище Гиакинфа, позднее прослывшего возлюбленным Аполлона), а еще один центр существовал в 3 км к юго-востоку — в Терапне. Там дома людей примыкали к святилищу богини природных сил, отведенному для ее служителей.
Дорийское вторжение в Спарту возглавили, согласно традиции, Эврисфен и Прокл, считавшиеся Гераклидами (потомками Геракла — см. Главу I) и сыновьями Аристодема — брата Темена, основателя Аргоса; говорилось, будто пришельцам передал Спарту в дар сам Зевс (отсюда местный культ Зевса Тропея). Археологические данные говорят о том, что микенская цивилизация постепенно рушилась здесь в 1200–1100 гг. до н. э. Виной тому могли быть войны, или моровая язва, или голод, или все эти бедствия сразу. Затем, в течение X века до н. э., пока среди населения наблюдались постоянные перемещения, вторая волна захватчиков или переселенцев (если только это не были, как гласит другая теория, угнетенные коренные жители, восставшие против хозяев) основали четыре или пять деревень вокруг места, которое позднее станет спартанским акрополем. Поселились они и в других краях Лаконии, которая некоторое время еще сохраняла независимость от Спарты, хотя не была густо заселена в ту пору.
Ранняя лаконская протогеометрическая керамика (ок. 1000—950 гг. до н. э.), образцы которой были найдены в нижнем слое святилища Ортии (позднее отождествленной с Артемидой) в деревне Лимны, как принято полагать, ознаменовала переход к оседлой жизни в эпоху дорийского вторжения. Вместе с тем протогеометрические черепки в Амиклах, найденные в древнем капище, с той поры посвященном племенному божеству спартанцев Аполлону, обнаруживают характерные особенности, отражающие известную степень преемственности с изделиями бронзового века (хотя с тех пор изменились даже имена богов); это вполне согласуется с традицией, утверждающей, что поселения практически не коснулись дорийские вторжения.
С другой стороны, в Терапне до сих пор не найдено никаких следов подобной прямой преемственности. Зато обнаружены остатки священного участка, расположенного на трех площадках, — Менелайона, возведенного ок. 725 г. до н. э. Здесь древняя микенская богиня природных сил была «воскрешена» во образе Елены, а подручные ветхой богини вновь возникли в обличье ее божественных братьев Диоскуров (Кастора и Полидевка [Поллукса]) и ее мужа Менелая. Приблизительно в ту же эпоху жертвенник Артемиды Ортии, дотоле сооруженный из простой земли, сменился нехитрым каменным храмом, огороженным стеной. Там было обнаружено множество статуэток, рельефов и фигурок из слоновой кости (относящихся ко времени до и после 700 г. до н. э.).
К тому времени — а бьггь может, уже и с IX века до н. э., — горстка местных селений сплотилась воедино, образовав город Спарту. По замечанию Фукидида, «Спарта не объединена в единое целое, а состоит… из отдельных деревнь»25; указывает он и на то, что новый город был начисто лишен привычных архитектурных примет любого греческого полиса. Тем не менее Спарта, где пересекались все главные пути, ведшие к внешнему миру, благоденствовала не только благодаря урожаю с окрестной равнины, но и (чему доказательством — некогда оживленный квартал кузнецов) благодаря собственным железным рудникам (большой редкости в Греции), должно быть, разработанным с древнейших времен.
Такое выгодное местоположение способствовало, невзирая на некоторую отсталость в самом облике города, быстрому развитию общинного устройства в Спарте, так что ее по праву можно считать первым полисом классического типа на греческом материке. Однако и устройство это было весьма своеобычным. Ранняя история спартанского государства — предмет довольно темный и спорный, ввиду чрезмерной тяги многих позднейших авторов к нарочитой похвале либо хуле в отношении государственного и общественного строя Спарты. Правда, некоторые подробности донес до нас поэт Тиртей (см. ниже). Им вторит, пусть в несколько ином ключе, и документ, известный как Великая ретра (то есть «речение» — по позднейшему преданию, принадлежавшее самому дельфийскому оракулу), впоследствии дополненный и усовершенствованный более консервативными «Поправками» и описанный у Плутарха26. Но все же Ретре не следует придавать слишком большого значения, потому что, как указывают недавние исследования, она, быть может, вовсе не относится к началу или середине VII века до н. э., а является подделкой IV века до н. э.
Так или иначе, основные черты государственного устройства в Спарте остаются ясными. Там правили одновременно два царя, принадлежавшие к родам Агиадов и Эврипонтидов. Обе династии мнили себя потомками Геракла; и в самом деле, пусть это уводит нас в область мифов и легенд, происхождение этой монархии было весьма древним — даже если она приняла свою историческую, известную нам, форму не ранее 650–600 гг. до н. э. Полномочия обоих наследственных царей носили прежде всего военный характер; к тому же они приглядывали друг за другом27 (это вносило известное равновесие) и, как правило — хотя не всегда, — шли на уступки другим политическим силам Спарты.
Этими другими силами были эфоры (Εφοροι, собственно «блюстители»), обычно числом пять. Они избирались из граждан в возрасте от тридцати до шестидесяти лет, служили в течение года и пользовались большими исполнительными, административными и судебными полномочиями. Собственно эти полномочия наделяли эфоров властью надзирать за повседневной жизнью спартанских граждан, а заодно и ограничивать влияние Совета старейшин — герусии (γερουσία). Последний же орган, будто бы основанный по дельфийскому наущению, состоял из тридцати избранных членов в возрасте от шестидесяти лет — геронтов (γέροντες).
Старейшины заранее готовили дела для обсуждения в Народном собрании — апелле (απέλλα). Членами апеллы были все спартиаты (σπαρτιάται — собственно «спартанцы», то есть свободнорожденные граждане Спарты), достигшие тридцати лет. Их было 9 тысяч, и звались они δμοιοι — «равными» или «подобными»: все они были равны перед законом, и каждый владел собственным земельным наделом — κλάρος. Эти граж-дане-спартиаты, или «равные», и составляли поголовно гоп-литское ополчение полиса, развившееся из прежних воинских отрядов. Пять подразделений, на которые распадалось это гоплитское войско, — лохи (λόχοι) — служили военным синонимом для пяти спартанских племен — об (ώβαι), которые пришли на смену трем старинным дорийским племенам гил-леев, диманов и Памфилов (сохраненным лишь для религиозных целей). Новое спартанское войско было лучше обучено, сражалось более действенно благодаря разбивке на фаланги. К тому же оно пользовалось таким восхищением и нагоняло такой страх, какие не выпали на долю ни одного другого войска во всем греческом мире, и, как видно, оправдывало то мнение, что спартанцы, усовершенствовав аргивские образцы, явились истинными творцами гоплитской боевой техники и тактики28.
О том, как соотносились полномочия спартанских герусии и апеллы, велось множество рассуждений и споров (так же, как и о соответствующих афинских органах); очевидно, в разные эпохи дело обстояло по-разному. С одной стороны, власть достопочтенных членов герусии стояла на страже опрометчивых действий, а рассмотрение дел для апеллы позволяло им влиять на ход вещей. С другой стороны, последнее слово оставалось за апеллой, ее решения подлежали выполнению. Кроме того, ее члены — «равные» — и составляли ту пехоту, что сделала Спарту сильнейшей державой на много километров вокруг. Таким образом, чаще всего между этими двумя органами сохранялось тщательно выверенное равновесие, весьма способствовавшее вящему могуществу Спарты.
Согласно Аристотелю, некоторые называли спартанское правление «смешением всех государственных устройств», сочетавшим в себе монархию, олигархию и демократию29. Но особенно примечательно проявляла себя последняя из трех поименованных составляющих этого строя. Ибо спартиаты носили прозвание «равных» отнюдь не ради красного словца. Разумеется, они не были равны в имущественном отношении или в личностных качествах. Однако они стали, причем весьма рано, равны между собой по закону и положению — чего в ту пору нельзя было сказать о жителях ни одного другого города. Это был настоящий гражданский орган, каждый член которого обладал законными правами (и обязанностями), превосходившими личные полномочия любых других людей или социальных групп30. Так, в отношении равноправия Спарта явилась первой подлинной и последовательной демократией во всех греческих землях и во всем мире, — в той мере, в какой это касалось ее граждан.