33. Несмотря на явную произвольность такого суждения и на его обусловленность ненаучными ближневосточными представлениями о том, будто Земля плавает по морю (подобные учения существовали, например, в Вавилонии; но, быть может, здесь сказалось влияние некоего подлинного египетского источника), — сама простота Фалесова убеждения (вопреки видимости), что в физическом мире должно быть некое связующее начало, ознаменовала отказ от чрезмерно сложных раннегреческих космогоний — например, Гесиодовой (Глава IV, раздел 4), и прорыв к новой, плодотворной эпохе в греческой мысли.
Общие понятия в ходе развития языка появляются последними, но Фалес уже разглядел их, начал задавать о них вопросы и искать разумных ответов на эти вопросы. Иными словами, при том, что его интерес носил прикладной характер, он был способен стремиться к познанию как таковому, сопрягая отвлеченные рассуждения со зрительными и умственными наблюдениями. Кроме того, утверждение Фалеса о том, что, раз первостихия воды вечна и божественна, то «все полно богов»34, — отнюдь не было таким богословским и ненаучным, как казалось, ибо это утверждение открывало совершенно новый путь: оно подразумевало, что никакого различия между естественным и сверхъестественным в действительности не существует. Если следовать такому ходу мысли (развив ее чуть дальше), то можно сказать, что немифологическое, безличное толкование мира уже начало проникать в сферу возможного. А лежавший в основе этого толкования монизм впервые позволил прийти к выводу, что совокупность вещей составляет космос (κόσμος) — упорядоченную систему, которой управляют постижимые законы.
Анаксимандр родился в Милете примерно в 610 г. до н. э. и умер после 546 г. до н. э. Таким образом, он был почти современником Фалеса, хотя традиция (быть может, верно) называла последнего его учителем. Роль Анаксимандра в основании Аполлонии Понтийской — милетской колонии в Причерноморье — отражала типичное для ионийца участие в политической жизни. В то же время он сознавал свою мудрость и, чтобы выделиться среди толпы, надевал роскошные одежды.
Как и Фалес, Анаксимандр искал первопричину всего сущего в мире. Он пришел к выводу, что эту архэ (άρχή) — что означает не просто первооснову, но и собственно начало (возможно, Фалес этим понятием не пользовался), — лучше всего назвать άπειρον — безграничным или пространственно бесконечным (а точнее, неопределенным). Это была «бездонная глубина» древних ближневосточных мыслителей (как «безначальные огни», в коих пребывал иранский бог Ахура. мазда). Несмотря на восточные отголоски, Анаксимандр, рас-суждая в подобном ключе, на самом деле продвинулся на шаг дальше Фалеса в попытке найти для мира логическое объяснение. Его апейрон явился порождением чистого рассудка, противопоставленного простому наблюдению, так как апейрон — это нечто, наблюдению не доступное. Анаксимандр I считал, что это беспредельное пронизывает весь мир и уп- К равляет им и что оно предшествовало всем иным формам К существования. Ибо оно «вечное и нестареющее» — или, за- I имствуя выражение Фалеса, божественное, сопредельное богам, — хотя в устах Анаксимандра, в связи с антибогослов- I ским характером его взглядов, облеченное в такую форму определение многим позднейшим грекам казалось безбожным.
Итак, Анаксимавдр опроверг Фалесово суждение о том, I что первоосновой сущего является вода (или любое другое I определимое вещество). Однако он соглашался, что из воды I некогда появилась земля. Такая гипотеза позволила ему при- I влечь результаты эмпирических наблюдений и создать некую I попытку теоретической биологии: поднявшись до неслыханно I смелого толкования, он заявил, что высшие формы жизни I произошли от низших. А именно, люди — вначале существа I наподобие рыб, обитавшие в воде, — сбросили чешую и I вышли на сушу, а затем освоились в этой новой для них земной среде.
Далее Анаксимандр рассуждал, что бесчисленные космосы, образующие огромную беспредельную природу, состоят из парных враждебных противоположностей: сухого и влажного, горячего и холодного. И эти враждующие порождения безграничной первоматерии, по его словам, «выплачивают друг другу правозаконное возмещение»35. Согласно такому утверждению, время выступает своего рода судьей, взыскивающим долги с различных стихий мира за нанесенный ими взаимный ущерб. Так, здесь ясно обозначился сдвиг от древних представлений о безвластном и переменчивом мире к мысли о том, что над миром властвует четкий закон. Неважно, существуют боги или нет, — впервые появилась космогония, оторванная от теогонии.
Анаксимандр рассуждал, что Солнце и Луна состоят из огня и заключены в оболочку пара; они проходят под Землей, вращаясь по окружностям. Он утверждал, что Солнце есть огненное устье, или отверстие, в облаке пара, величиной равное Земле, — еще один вывод, обогнавший эпоху, ибо и в течение последующего столетия греки продолжали считать, что Солнце гораздо меньше Земли. Рассказывали также, что Анаксимандр соорудил некий механизм из колес, вращавшихся с разной скоростью, изображая движение звезд и планет. Однако неясно, вправду ли он сделал такую модель; скорее всего, он исчислил эти движения с помощью другого изобретенного им инструмента — циферблата, или гномона. Он также был первым человеком, начертившим карту мира. Его карта представляла собой схему, представлявшую поверхность Земли в виде диска в центре вселенной, стоящего на вершине колонны, свободно подвешенной в пространстве.
Это был шаг вперед по сравнению с Фалесовым представлением о плоской Земле, покоящейся на воде. Поэтому даже высказывалось мнение, что именно Анаксимандра, а не Фалеса, следует рассматривать как первого в мире настоящего философа. К тому же его сочинение О природе (ок. 550 г. до н. э., или чуть раньше; до нас дошли лишь его фрагменты), по-видимому, стало первым философским трактатом, когда-либо написанным в прозе. Оно ознаменовало освобождение от ненаучных представлений, укорененных в ионийских и гесиодовских эпических поэмах. Надо полагать, трактат Анаксимандра, посвященный новым задачам анализа и категоризации, явился первым опытом, в котором соединились научный поиск и интуитивное прозрение, оказавшиеся необычайно смелыми и преждевременными для той эпохи.
Согласно позднейшей традиции, не поддающейся проверке, Анаксимен был слушателем Анаксимандра. Так или иначе, он был моложе: родился после 600 г. до н. э. и умер в 528/525 г. до н. э. Он тоже написал прозаический философский трактат, от которого, опять-таки, сохранились лишь фрагменты.
На первый взгляд его астрономическая система кажется более отсталой, чем воззрения его старшего современника, потому что он возвращается к старинным вавилонским представлениям о том, что Луна и Солнце ночью обходят вокруг Земли, на которую давит небесный свод. Отказался он и от Анаксимандрова понятия неопределимого единого первоначала, вернувшись к Фалесову мнению о том, что такой первоосновой должен быть некий определимый вещный элемент. Но далее он расходится с Фалесом, утверждая, что такой первостихией является не вода, а воздух (&тр). А чтобы определить это невидимое дыхание, объемлющее вселенную, он связывает с ним Анаксимандрово понятие бесконечного или беспредельного.
Тем, кто упрекает Анаксимена в отсталости, возражают другие: ведь скажи он не просто «воздух», а «разреженный водородный газ» — и он оказался бы недалеко от тех взглядов, что бытуют сегодня. Однако лучше всего можно понять силу и самобытность Анаксименова учения, если обратить внимание на то, что он выбрал именно ту субстанцию, чья способность к видоизменению устанавливается опытным путем: например, при перепадах температуры и влажности. Поняв это, он провозгласил, что все перемены сводятся к «сгущению и разрежению» 36: из первого рождаются ветер, облако, вода, земля и камень, а второе порождает огонь. Такая гипотеза нанесла новый ощутимый удар по мифологическим представлениям о космосе, ибо, исходя из наблюдаемых перемен, она давала разумное и естественное объяснение связи сущего с первоматерией и показывала, что можно искать толкование переменам в природе вселенной и мира, не прибегая к сверхъестественному. Но опять-таки, раз воздух бесконечен и неизмерим, его можно назвать и богом — или Богом, если угодно. Такое учение возмущало Цицерона, зато притягивало Блаженного Августина.
Согласно позднейшим греческим авторам (их свидетельствам можно с полным основанием довериться), Анаксимен даже человеческую душу, или пневму (луебца; здесь это слово встречается впервые, если не считать цитаты, вероятно, анахроничной, из Фалеса), рассматривал как часть того же воздуха. Такое воззрение легко понять, памятуя о том, что древние отождествляли воздух с дыханием, духом. Но в свете Анаксименова представления о воздухе как первооснове всего сущего, его взгляд на душу обозначил существенную связь между макрокосмом мира и вселенной — и микрокосмом отдельного человека. Собственно, его мысль могла двигаться и от микрокосма к макрокосму, так как, по-видимому, он приравнял человеческую душу к воздуху до того, как пришел к выводу, что воздух есть первоматерия вселенной.
Здесь имеется соответствие с учением Упанишад — сводом древнеиндийских прозаических и поэтических трактатов, исследующих природу божественного начала и смысл спасения. Ибо сходное учение в Упанишадах гласит, что некий вселенский ветер, или дух, есть жизнь-душа мира и в то же время — каждого человека в отдельности. То, что Анаксимену стали известны, прямо или косвенно, индийские верования, не должно вызывать особого удивления, ибо учение Упанишад во многом перекликалось с представлениями персов, говоривших на индоевропейском языке, — а об их влиянии на Анаксименова непосредственного предшественника, Анаксимандра, уже упоминалось. Приблизительно в ту же пору милетский поэт Фоки лид, продолжая и развивая общеизвестный дидактический стиль Гесиода, также уделил душе особое внимание, сделав упор на то, что человеческая добродетель есть добродетель нравственная, — и это утверждение стало важной вехой на пути к греческой нравственной философии Платона и бессчетного множества других мыслителей.