Но Мирсила постигла смерть, после чего Питтак (который был его сторонником, восхвалявшим его ладно сработанные сверкающие доспехи) был удостоен — возможно, ок. 590 г. до н. э., — назначения на должность эсимнета (а1 т)цуг|тг£, то есть судьи, распорядителя) сроком на десять лет, что предоставило ему диктаторские полномочия в форме «выборной тирании», согласно позднейшему определению. Сразу же упразднив фракцию аристократов, он отнесся к прочим противникам сдержанно, издавал и пересматривал законы в духе умеренной реформы, в чем-то походя (возможно, намеренно) на своего афинского современника Солона, — и таким образом заслужил немалую славу и был причтен к «семи мудрецам» Греции. Когда десятилетний срок его службы истек, Питтак удалился от дел и прожил в почете еще десять лет, оставив Митилену в состоянии благополучия, свободы и мира.
Тем не менее он нещадно преследовал лирического поэта Алкея, который родился в старинном митиленском семействе ок. 620 г. (?) до н. э. Незадолго до этого другой лесбосский певец, Терпандр из Антиссы (позже перебравшийся в Спарту), очевидно, ввел в греческий обиход семиструнную лиру (из Лидии)54; а некоторые из его соотечественников играли на инструментах, оснащенных аж двадцатью струнами, на которых можно было брать и очень высокие, и очень низкие ноты. Именно в Эолиде, а в частности на Лесбосе, и получила развитие монодия (сольная песнь), то есть «лирика» в узком смысле слова — весьма субъективная, окрашенная личным чувством поэзия.
Алкей явился одним из видных мастеров этого искусства. Когда он был еще ребенком, его братья приняли участие в свержении Меланхра. Позже он сам сражался в Сигее на стороне Питтака. Но, чтобы спастить от вражды Мирсила, Алкею и его друзьям пришлось бежать в Пирру; когда же тот умер, поэт возликовал: «Пить, пить давайте! Каждый напейся пьян! Хоть и не хочешь — пьянствуй! Издох Мирсил!»55
Однако и то, что последовало за этим, не пришлось ему по душе. Когда вместо Мирсила начал править Питтак, его бывший союзник Алкей обругал нового «распорядителя» кичливым, хвастливым, наглым, завистливым, косолапым, толстобрюхим, низкородным пьяницей, насильником и убийцей, — заключив, что плохи дела государства, которое выбрало себе такого правителя. Неудивительно, что Алкей оказался в числе тех, кого Питтак позднее подверг изгнанию; поэт отправился в Египет, а возможно, посетил еще Фракию, Лидию и Беотию. Позднейшее предание о том, что Питгак простил его, прежде чем уйти от власти, не представляется особо достоверным, — но, так или иначе, он вернулся умирать на родной остров. Дата его смерти неизвестна.
Алкей был личностью неуемного, даже буйного нрава — живым олицетворением той шумливой, охочей до распрей и до власти аристократии, к которой принадлежал сам поэт. Отнюдь не все, что он живописует, отражает действительные события: так, его заявление о том, что как-то раз он сбежал с поля брани, бросив свой щит56, — не более чем поэтический вымысел, навеянный стихами Архилоха Паросского (см. следующий раздел). Вместе с тем Алкей остается для нас важнейшим очевидцем исторических событий на Лесбосе в VI веке до н. э., Он посещал многолюдные пиршества, и значительная часть его поэзии предназначалась для исполнения перед сотрапезниками — членами гетерий (тсорешг), игравших столь заметную роль в жизни знати (а в Митилене наслаждавшихся отличным вином). Алкей сочинял и стихи о Троянской войне, гимны в честь Диониса, Муз и прочих богов; кроме того, по свидетельству Горация, он сложил песнь, восхвалявшую красоту юноши по имени Лик57, — самое раннее, как считалось, литературное выражение мужской однополой любви. Однако это было отнюдь не единственным проявлением Алкеевой зоркости к красоте, охватывавшей весьма широкий круг ощущений. Поэт умел искусно передавать несложные чувства, используя необычайно разнообразный набор стихотворных размеров; в их числе была четырехстрочная строфа, позднее названная по его имени Алкеевой.
Сапфо, дочь Скамандронима и Клеиды, была почти современницей Алкея, и тоже родилась на Лесбосе; возможно, ее родным городом был Эрес. С Сицилии (где ее семья жила в изгнании, пока дома царила политическая смута) она вернулась на родной остров и поселилась в Митилене. Один из ее троих братьев, Ларих, служил виночерпием в пританее (городском совете), а другой, Харакс, был купцом (по-видимому, лесбосским аристократам позволялось заниматься торговлей). Однажды он повез вино в египетский Навкратис — а там, влюбившись в некую Дориху, местную гетеру, растратил на нее все деньги. Сама Сапфо, распекавшая брата за эту расточительную связь, вышла замуж за Керкола, богача с Андроса. Их дочь назвали в честь бабушки Клеидой. Сапфо (сама, как поговаривали, низкорослая и чахлая) восторгалась ее красотой: то она советует дочке, как лучше уложить волосы, то сетует, что негде достать пеструю лидийскую шапочку, которую так хочется Клеиде. Рассказ о том, будто Сапфо разбилась насмерть, бросившись со скалы на острове Левкада, — скорее всего, просто выдумка.
Ее излюбленной поэтической формой была любовная песня, исполнявшаяся под звуки лиры. Для них Сапфо использовала различные стихотворные размеры — в том числе знаменитую четырехстрочную строфу, названную в честь нее сапфической. Эти стихотворения — точнее, оставшиеся от них фрагменты, — свидетельствуют об удивительном даре поэтессы передавать самые пламенные страсти — без стыда или сожаления, зато с заметной отрешенной самоиронией, — достигая при этом впечатления крайней обнаженности чувств. Вместе с тем не стоит воспринимать подобные лирические излияния с излишней буквальностью.
Как заставляет предположить обилие традиционных поэтических формул, Сапфо не творит «летописи» собственной жизни. Стихи такого рода (что явствует и из Алкея) не обязательно носят автобиографический характер, а скорее, создают условную рамку для изображения подлинных чувств и взглядов поэта. Таков знаменитый двадцативосьмистрочный Гимн к Афродите Сапфо — единственное ее стихотворение, дошедшее до нас целиком. Когда Сапфо взывает к богине со страстной мольбой избавить ее от боли неутоленного желания — унылого удела взамен радостей и нег любви, — нам не дано знать, отразился ли в этих словах ее личный любовный опыт. Так это или нет — ее безошибочно точный язык, ее яркие, емкие образы исполнены трепетной чувственности и тонкого понимания природы. От этих строк исходит пряный аромат волшбы, в них слышится эхо древних заклятий.
Такую форму она избрала, дабы петь о любовных радостях и утратах в своем замкнутом и небольшом, но крайне деятельном мирке. По-видимому, круг поэтессы составляла группа незамужних женщин (враждебная по отношению к другим подобным «кружкам», упоминаемых ею), которых она возглавляла, воспитывала и к которым обращалась в стихах58. Скорее всего, эта женская «школа» была в некотором смысле религиозным сообществом, или фиасом (θίασος), но девушки проводили немало времени и за другими занятиями — в особенности, за сочинением и исполнением песней, — и, должно бьггь, постигали азы любви. Женщины на Лесбосе пользовались значительной свободой, ведя обособленное существование от дел и забот мужского мира. Это были скорее отношения взаимной зависимости и личной самостоятельности, нежели господства, подчинения и вражды. Согласно Алкею, лесбосские женщины даже устраивали состязания в красоте5^ Это было существование, свободное ото всех тех препон, что столь заметно ущемляли жизнь гречанок — по крайней мере, в Афинах, да, очевидно, и во многих других греческих полисах.
Нынешнее значение слова «лесбиянка» возникло из истолкования любовных стихотворений Сапфо, обращенных к подругам. Действительно, слова поэтессы не оставляют сомнений в том, что она питала явное влечение к собственному полу, которое выливалось (хотя в новое время многие с негодованием отвергали мысль об этом) в подлинные любовные связи, какие бытовали и среди мужчин; и по ее стихам рассыпаны намеки — пусть не совсем прямолинейные — на то, что все обстояло именно так60. Впрочем, все это не помешало Сапфо выйти замуж. Сочиняла она и эпиталамии — свадебные песни для хорового исполнения. Сапфо оказала огромное влияние на позднейшую греческую поэзию, где упоминания о лесбиянках, как правило, несут намек на их крайнюю чувственность в отношении других женщин, да и мужчин.
После периода затишья, наступившего при Питтаке, митилен-цы вначале подверглись ущемлениям со стороны Писистрата Афинского, который в конце концов лишил их Сигея, а затем были разбиты Поликратом Самосским: тот, воюя с Милетом, захватил корабли, что выслала ему на подмогу Мити-лена (заставив потом пленников копать ров вокруг городской стены у себя на Самосе).
Митиленец Кой выслужился перед персидским царем Да-рием I в скифском походе (ок. 513–512 гг. до н. э.), и в награду тот назначил его диктатором в родном городе. Однако согражданам, видимо, пришлось не по нраву его правление: в 500/499 г. до н. э., на заре Ионийского восстания, они забили его насмерть камнями.
Если Эолида занимала северную треть греческих земель на эгейском побережье Малой Азии и близлежащих островах, а Иония лежала в середине, — то южную часть (включая прибрежные земли и острова Карии) населяли доряне. В описываемую эпоху ни одна из их колоний еще не достигла такой значимости, чтобы можно было подробно на них останавливаться. И все же стоит сделать несколько беглых замечаний.
Там возник союз шести общин, куда вошли Книд, Галикарнасе, три родосских города и Кос. Материковый Книд был основан в самом начале I тысячелетия до н. э. спартанцами — сперва у просторной и укромной бухты на южном побережье Херсонеса Книдского (полуостров Решидие), а позднее — на восточной оконечности того же полуострова. Книдяне вывозили вино, лук, целебные масла и камыш, из которого мастерили палочки для письма. Они основали Черную Керкиру (Корчула) на адриатическом побережье и колонизовали Эоловы (Липарские) острова севернее Сицилии. Галикарнасе на северном побережье Керамского залива основали ок. 900 г. до н. э. колонисты из Трезена в Арголиде; но впоследствии он был исключен из Дорийского союза, и к V веку до н. э. из дорийского превратился в ионийский город.