разуму, к ним продолжали относиться серьезно. Мифология греков — живое свидетельство их веры в то, что самым важным и завораживающим предметом исследования являются деяния человека и человекоподобных существ, — обладает неизмеримой глубиной и богатством и поныне остается одним из удивительнейших творений людской фантазии.
Но тем временем в прочих отношениях жизнь греков продолжала меняться. Особенно заметно это было, например, в области политики. Ибо довольно скоро повсюду (за исключением социально отсталых регионов вроде Фессалии) прежние способы правления, при которых горстка евпатридов наследовала власть единственно в силу своего благородного происхождения, — прекратили существование. В разных городах это происходило по-разному, но в многочисленных приморских государствах аристократические режимы были свергнуты сильными личностями, которых греки именовали «тиранами» и которых мы здесь назовем диктаторами.
Слово τύραννος, вероятно, финикийского происхождения (родственное древнееврейскому serari), насколько нам известно, было впервые употреблено поэтом Архилохом Паросским в отношении негреческого властелина — лидийского царя Ги-геса (ок. 685–657 гг. до н. э.; см. Приложение I)48. Гигес, силой ниспровергнув существовавшее правление, сам единолично захватил власть: именно такого узурпатора обозначало в греческих землях понятие τύραννος. Ибо и в греческих полисах диктаторы обычно приходили к власти таким путем: каждый из них силой вмешивался в местную политику и единолично завладевал верховным могуществом.
Из всех наиболее важных греческих полисов лишь Спарте и Эгине удалось избежать диктаторского правления. Возможно, впервые подобные режимы появились в Ионии (под влиянием событий в соседней Лидии). Но данные касательно этого не вполне внятны, так что не исключено, что первый диктатор, напротив, объявился в Балканской Греции. Может быть, им оказался правитель Аргоса — города, сохранявшего главенство в Пелопоннесе на протяжении всего древнейшего периода греческой истории. Этого властителя звали Фидон. О времени его правления велось много споров; но воцарился он, как ныне достоверно установлено, не раньше 675 г. до н. э. (прежде нередко называлась чересчур ранняя дата). Однако он не совсем вписывается в привычное определение «тирана» или диктатора, так как, согласно Аристотелю, он «достиг тирании на основе царской власти»49. Иными словами, он был не узурпатором из числа знати и не низкородным выскочкой, подобно другим, позднейшим, тиранам, но баси-левсом, или басилеем (βασιλεύς) — государем, унаследовавшим власть, — превысившим дозволенные законом полномочия.
Легче укладываются в данное определение такие тираны-диктаторы, как Кипсел Коринфский, Орфагор Сикионский, Поликрат Самосский, Фрасибул Милетский, Фаларид Акра-гантский и Гиппократ Геланский. Все они низвергли прежнее аристократическое правление и самовольно воцарились в этих городах, диктуя их гражданам собственные условия. Имея частично — или полностью — знатное происхождение, они по возможности привлекали на свою сторону инакомыслящих или обделенных привилегиями аристократов. Кроме того, они заручались поддержкой не совсем знатных, но достаточно богатых гоплитов (они уже существовали в ту пору, хотя тактика сражения в фаланге, возможно, еще не была окончательно разработана). Несомненно, многие из гоплитов полагали, что при сохранении старого аристократического правления отведенная им роль военного костяка государства не предоставит им той меры политического влияния, какой они заслуживают.
Как правило, диктаторы, побуждаемые честолюбием, заводили связи с иноземными государствами, вступали с ними в союзы и заключали междинастические браки, стремясь укрепить собственный флот (этот процесс достиг вершины при Поликрате), а тем самым и расширить торговлю. Купеческой деятельности благоприятствовала и активная чеканка монет — превращение бесформенных комочков металла в плоские кружки, обладавшие установленным весом и оттиснутым изображением — сперва только с одной стороны (в другую просто вдавливали грубую отметину), а позднее и с обеих сторон. Вначале монеты делались из электра (бледного золота), а затем из серебра50.
Милет при Фрасибуле (ок. 600 г. до н. э.) — или незадолго до его пришествия к власти, — а вскоре и Эфес, Кизик, Ми-тилена и Фокея заимствовали из Лидии идею чеканки и принялись чеканить собственные монеты. Первенство в этом принадлежало именно лидийцам, хотя возможно, что они отчасти опирались на пример и систему весов Ассирии и Двуречья. Целью чеканки монет было облегчение выплат из царской казны (например, для содержания наемных войск, строительства кораблей и зданий), а также поступлений в казну (арендаторская плата, подати, пени). Греческие города, начиная выпускать собственные монеты, руководствовались сходными соображениями. Как уже упоминалось выше, изобретение оказалось незаменимым для обмена и торговли. Правда, в этой области помехой было отсутствие «мелких» монет. К тому же и в мерах царил разнобой: в каждом городе чеканка велась согласно собственным весовым стандартам. Это породило безнадежную путаницу в расчетах между городами. Однако со временем, в силу острой необходимости, во всем греческом мире остались две основные системы мер — эгинская и эвбейско-аттическая (основанные соответственно на месопотамских и сирийских мерах). В дальнейшем предпринимались попытки «примирения» и соотнесения между собой этих двух систем: появилось понятие мины — р\ю (1/60 таланта). Мина весила 425 г, что составляло 70 эгинских и 100 афинских (а также 150 коринфских) драхм. Тем не менее оставались бесчисленные местные сложности и несообразия, так что большинство монет, по крайней мере на первых порах, имели хождение лишь «дома».
Вместе с тем изобретение чеканки, заимствованное греками у лидийцев, постепенно приобрело огромное значение. И совершенно очевидно, что развивать скрытые возможности этого нововведения первыми взялись именно диктаторы различных полисов, прекрасно сознававшие, какими политическими и гражданскими выгодами чревато обладание собственным монетным двором и как можно эти выгоды усугубить, наняв талантливых чеканщиков (об их работе будет подробнее сказано ниже).
В дальнейшем диктаторы, переняв опыт предшественников-аристократов, принялись тратиться на возведение общественных зданий, на отправление государственных культов и пышные празднества, оставив за собой право покровительствовать искусствам и тем самым уменьшив роль былых церемониальных традиций, покоившихся на древних семейно-родовых связях.
А чтобы такие большие траты стали возможны, они ввели налоги на продажу земли и урожая, а также ряд портовых сборов. Разумеется, новые подати едва ли могли вызвать одобрение граждан, но вместе с тем известно, что Кипсел и Орфагор, диктаторы Коринфа и Сикиона, упрочили свою политическую власть, выказывая дружественное поощрение додорийской части населения. При этом они намеренно стремились сохранить прежние законы в неприкосновенности.
Их сыновья — Периандр и Клисфен соответственно — правили еще успешнее отцов. Но впоследствии (то же самое происходило и в других городах) власть подобных диктаторов, обособленная в силу своей незаконности, становилась крайне подозрительной, падкой на жестокости и вызывала народную ненависть. Так само понятие «тиран» уже в древние времена приобрело тот бранный оттенок, что оно сохраняет поныне. Везде эти режимы постепенно пали — кроме Сицилии, где они то и дело вновь возникали ввиду политической неустойчивости, и Малой Азии, где местное автократическое правление позднее оказалось на руку персидским владыкам.
В прочих краях греческого мира, хотя дела и обстояли по-своему в каждом городе, диктаторское правление чаще всего уступало место олигархии — то есть «власти немногих». Критерием для этих новых правителей отныне было уже не происхождение (хотя, вне всякого сомнения, и знатным людям нашлось среди них место — вопреки сетованиям Феогнида Мегарского на попрание их богоданных прав), а достаточная доля богатства, первоначально определявшаяся в понятиях земельной собственности, теперь же благодаря недавно введенной в обращение и чрезвычайно удобной денежной системе. Как мы видели, еще до наступления диктаторских времен аристократическим правительствам городов приходилось считаться как с теми, кто был обязан своим положением происхождению, так и с теми, кто возвысился благодаря богатству. С исчезновением диктаторов мало где продолжали существовать аристократические режимы, опиравшиеся единственно на благородство происхождения. Исключение составляли отсталые области вроде Фессалии — и Спарта, где наблюдался совершенно особый случай: там правление сочетало в себе черты различных типов государственного строя. Сохраняя такое любопытное и весьма действенное равновесие, спартанцам удалось перехватить у Аргоса главенство надо всем Пелопоннесом.
Итак, для тех городов, которые прошли стадию диктаторского правления, можно установить (пусть прибегая к излишнему упрощению) последовательную смену политических систем: аристократия — диктатура — олигархия. Если фаза диктатуры отсутствовала, то аристократия напрямую сменялась олигархией. Как первая, так и последняя форма правления избрала своей целью идеал эвномии («благозакония») — за-конопочитания и поддержания гармоничной целостности, где каждый знает свое место. Олигархические правительства возглавляли гражданские органы с ограниченным числом представителей, часто приравнивавшиеся к гоплитам и отождествлявшиеся с ними. Порой, подобно своим знатным предшественникам, они устраивали собрания, но им не принадлежал решающий голос, так как главенство оставалось за «немногими». А в некоторых городах такие собрания и вовсе были отменены.
Но такое пренебрежение народным представительством наблюдалось далеко не повсеместно; к тому же положение менялось в лучшую сторону. Например, в некоторых государствах народные элементы — в частности, наименее знатные гоплиты объединялись с олигархами для свержения диктатур. Со временем во многих городах эти гоплиты и отобрали власть у олигархов, учредив взамен ту или иную форму демократии. Ее важнейшим элементом было народное собрание, куда входила гораздо булыная, нежели прежде, доля мужского населения. И этим людям предстояло в течение жизни добиваться для себя должной меры политической власти. В таких демократически настроенных государствах, в противовес эвномии (ευνομία), идеалом провозглашалась исоно-мия (Ισονομία) — «равнозаконие», то есть равенство людей перед законом.