6.
Но позднее эту местность поделили между собой греки и этруски — в то же время сохраняя связь с венетами (см. также о Спине, ниже). Они построили город, предварительно возведя сложнейшие сооружения на деревянных сваях. Какая из этих двух этнических составляющих господствовала среди поселенцев и торговцев, не совсем ясно. Однако раскопанные здесь греческие вазы — в частности, коринфские и восточногреческие изделия, — восходят к 560-м гг. до н. э., тогда как надписи и граффити, свидетельствущие об этрусском присутствии, относятся к сравнительно поздней эпохе. Поэтому с некоторой степенью вероятности можно предположить, что Атрия была портом, которым в первую очередь пользовались греки — дабы удобнее было связываться с Италией и более отдаленными краями Европы, — но в котором имелся и этрусский квартал. Нельзя точно сказать, из каких именно городов Этрурии происходили эти этруски. Зато эпиграфические данные говорят о том, что греческие колонисты были родом с острова Эгина (Глава II, раздел 6).
Спина, которую соединял с Атрией канал, лежала несколько южнее —* в 6,4 км к западу от современного города Комак-кьо, — где рукав дельты По впадал в морскую лагуну, служившую гаванью. Вначале здесь, как и в Атрии, были возведены поселки на сваях. Затем, в VI веке до н. э., эти разрозненные деревушки слились в единый город с портом — Спину. Она выросла вокруг длинного широкого канала (его очертания видны на снимках с воздуха), который служил и для расширения другого канала, соединявшего лагуну с морем. Спина, изрезанная вдоль и поперек каналами или канавами с мостами (как это будет потом в Венеции, недалеко отсюда), занимала площадь более чем в семьсот акров. Город был образован тщательно отмеренными кварталами, состоявшими из более или менее прямоугольных зданий. Дома были построены из кольев, глины и прутьев. К этому жилому району примыкали с обеих сторон пышные некрополи, лежавшие вдоль тогдашней береговой линии.
Считалось, что название «Спина» происходит из индоевропейского италийского диалекта умбров, чьи главные города лежали в Центральной Италии. Но впоследствии поселение было занято греками пополам с этрусками, о чем свидетельствует смещение мифов об основании Спины — не менее запутанное, нежели те, что окружали Атрию. И снова греческая версия связывает истоки поселения с именем героя Диомеда. (Другая же легенда глухо упоминает «пеласгов» — народ, явившийся из Додоны в Эпире и пробравшийся в Италию, а именно — в Умбрию, через Северную Адриатику.)
Очевидно, Спина возникла спустя одно-два поколения после основания Атрии, ок. 525/520 г. до н. э. На первый взгляд может показаться, что главенство и здесь оставалось за греками, потому что в трех тысячах местных могил было найдено огромное количество аттической керамики (с конца VI века до н. э. по вторую четверть V века до н. э.). К тому же были найдены надписи, сделанные ионийско-аттическим алфавитом и относящиеся к культам Аполлона, Диониса и Гермеса; а согласно Плинию Старшему7, Спина имела собственную сокровищницу в Дельфах (где хранила добычу, награбленную в морских походах). Однако другой италийский центр, Цере, обладавший теми же характеристиками, был не греческим, а этрусским городом (Приложение 3). Несмотря на находки греческой керамики в Спине, эпиграфические свидетельства — в частности, надписи-указатели территориальных границ, — и характер городской планировки, а также бронзовые изделия из Эрурии, — наводят на мысль, что Спина все-таки была городом этрусков, но имела и греческий торговый квартал. Тем самым, это была картина, обратная той, что наблюдалась в Атрии, но схожая в этом отношении с ситуацией в ряде других исконно этрусских городов (включая Цере). Оба эмпория были своего рода общими греко-этрусскими детищами, и если Атрия, видимо, служила важнейшим греческим портом в Верхней Адриатике, то в Спине главенствующая роль выпала этрускам.
Несомненно, этрусские купцы в Спине в первую очередь занимались тем, что переправляли заморские товары в главный этрусский город в Северной Италии — в Фельзину (Бонония, Болонья), — хотя, вполне вероятно, Спина не зависела в политическом отношении ни от Фельзины, ни от других центров, а оставалась самостоятельным поселением, подобно греческим эмпориям в Кампании, Сирии и Египте.
Вероятно, последовав примеру Атрии, Спина тоже завязала отношения с венетами, наладив путь для торговли ве-нетийскими лошадьми и балтийским янтарем в обмен на привозные товары (впоследствии обнаруженные при раскопках в германских землях), которые затем поступали в греческие и этрусские города-государства. Кроме того, I венеты сотрудничали с обоими эмпориями, возложив на I себя другую важную роль, а именно — охрану местных мор-1 ских просторов от соседей-соперников, которых они именовали пиратами, — хотя последние, в свой черед, тоже, наверное, не называли флот Спины и Атрии иначе как разбойничьим8.
Греки и этруски пришли к такому тесному взаимодействию в Атрии и Спине как раз в ту пору, когда соперничество I их соотечественников в Кампании вылилось в открытую | вражду, в которой главными противниками оказались Кумы I и Капуя. Возможно, и этруски из Атрии и Спины в конце I концов были втянуты в эти столкновения, ибо Дионисий Галикарнасский9, касаясь 525–524 гг. до н. э., упоминает о [ «долгом марше» против Кум, с которым выступили смешан-[ные войска под началом «тирренов (этрусков), населявших [земли у Ионического залива», — а так в ту пору назывался северный участок Адриатического моря.
Быть может, эти искатели приключений или наемники явились из Атрии и Спины, — а это означало бы, что к той поре мирное сотрудничество двух народов в этих городах уже дало трещину — во всяком случае временно. С другой же стороны, хронология Дионисия вызывает сомнение в силу его следующего заявления, что этих людей прогнали с насиженных мест галлы, — тогда как постепенное проникновение галлов в Италию, по-видимому, началось лишь ближе к 400 г. до н. э. (вопреки Ливию, утверждавшему иное10). В IV веке до н. э. над Атрией и Спиной, как и над остальной Северной Италией, утвердилось галльское владычество.
Глава 2. СЕВЕРНАЯ ЭГЕИДА И ПОДСТУПЫ К ЧЕРНОМУ МОРЮ
На севере Греции (в строгом смысле слова, имея в виду ее континентальную часть) лежало Македонское царство. Его ядро составляла плодородная Македонская равнина, по которой протекали Галиакмон, Лидий и Аксий — крупные, полноводные реки континентального типа, — впадавшие в Фермейский залив (залив Термаикос). Вокруг же двойной подковой раскинулись горы, где обитали дикие племена смешанного иллирийско-фракийско-греческого происхождения, жившие родовым строем под началом собственных вождей и владык. Южной границей Македонии служил Олимп — единственная гора Греции, высота которой превышает 3000 м.
Согласно Геродоту, в здешние края явились фригийцы (ок. 1150 г. до н. э.; Приложение 1), сменив и вытеснив культуру бронзового века11. Однако позднее эти племена переместились в ту область Малой Азии, которая впоследствии получила название Фригии. Их вынудила к переселению вторая волна пришельцев — возможно, дорян. Именно потомки этих дорян, смешавшиеся с различными другими народами, но говорившие на близком к греческому наречии (быть может, на примитивном эолийском диалекте), и образовали высшие сословия среди македонян последующих эпох. В гомеровских поэмах о них не сказано ни слова, зато Гесиод передает греческий миф, прослеживающий их родословие вплоть до Македона — сына Зевса и Тийи, дочери Девкалио-на, который пережил Всемирный потоп12.
Хотя касательно последующих колен македонских монархов ходили разноречивые предания, сами они возводили свой род к Гераклу, а имя своей династии — Аргеады — к Аргосу, похваляясь чистым греческим происхождением. Сталкиваясь с недоверием греков, обитавших в прочих краях, они со временем стали греками куда более истовыми, нежели их менее «сознательные» подданные. Так, их придворная религия носила подчеркнуто эллинские черты, включая культы Зевса Ге-тайрида (который «отвечал» за отношения царя с его знатным окружением) и Геракла Кинагида (покровителя охоты — этой излюбленной забавы правящего сословия).
Древнейшим македонским государством было небольшое воинственное царство в горах, над верхним и средним течением Галиакмона. Его главным городом, насколько известно, была Лебея, но местонахождение ее до сих пор не установлено. Но ок. 640 г. до н. э. царь Пердикка I — первый представитель династии Аргеадов, о ком что-либо достоверно известно, — двинулся на восток, занял Эордею западнее Ферцейского залива, выйдя за пределы Македонской (Эмафий-ской) равнины и ее прибрежной полосы. Он перенес столицу в Эги (Палатица, Вергина), хотя она и не стала полисом в подлинном греческом смысле слова, потому что Македония, как и некоторые другие политические объединения, оставалась этносом, не имевшим городского центра (ср. Главу I, примечание 11). Последующие поколения царей, воплощавшие государство собственной персоной и насаждавшие свою волю с помощью вымуштрованного пехотного войска, — богатея на скотоводстве, расширяли эти владения все дальше. Но ок. 512 г. до н. э., в результате балканского похода Дария I и захвата Фракии, Аминта I был вынужден признать персидское господство.
Однако еще до того, как в VII веке до н. э. властитель Пер-дикка I проник в прибрежные земли, этот край стал желанной целью для колонистов из греческих полисов. Прежде всего, предметом вожделения стали свободные земли в ближайшем негреческом (хотя частично эллинизированном) районе, доступном морякам-пришельцам. Вдобавок первые греческие поселенцы наживались на вывозе македонского скота и леса, потому что в ту пору само царство еще не отличалось достаточно высоко развитым устройством, чтобы самостоятельно наладить внешнюю торговлю или удерживать ее под своим надзором. Здесь, как и повсюду, тон задали эвбейские города; кроме того, рассказывали, что еще раньше семьсот эретрийцев, изгнанных с Керкиры вновь прибывшими коринфянами, приплыли сюда и основали Мефону на западном побережье Фермейского залива.