Греческий мир в доклассическую эпоху — страница 79 из 101

Однако его правнук Алиатт (ок. 617–560 гг. до н. э.), сын Садиатга (625–615 гг. до н. э.), сына Ардиса (652–625 гг. до н. э.), прогнал последних киммерийцев. Расширив свои владения на восток до Галиса и основав тем самым Лидийскую державу — невзирая на вражду с Киаксаром Мидийским, — он продвинулся и на запад, захватив Смирну и выдав свою дочь замуж за Мелана, диктатора Эфеса. Клазомены и Милет отразили его нападки, но Алиатт (как прежде Гиг) сумел умаслить милетян, восстановив их святилище в Дидимах. И опять-таки, по примеру Гига, он посвятил в Дельфы дары — в том числе золотые изделия и железную подставку работы Главка Хиосского. Периандр Коринфский выслал ему в дар триста знатных юношей с Керкиры — для оскопления.

Сын Алиатта Крез (ок. 560–546 гг. до н. э.), чье богатство вошло в поговорку, тоже щедро одарил Дельфы5, и при нем лидийско-греческие связи стали еще крепче и теснее. Это относилось, в частности, к Эфесу, которому Крез помог восстановить храм Артемиды (при этом заняв денег у его жрецов). По сути дела, Эфес превратился в зависимое владение Креза, а с течением времени он подчинил себе и другие греческие прибрежные города. Таким образом, их худшие опасения касательно лидийского засилья подтвердились сполна, — и ионийские города первыми познали горечь покорст-ва другому, негреческому, государству.

Двор Креза посещали многие греческие мудрецы (следуя примеру Солона Афинского), а также инженеры, менялы и ростовщики, торговцы и политические беженцы; и вскоре Сарды стали финансовой столицей ближневосточного мира. Но рост Персидской державы привел к падению Креза. Ибо в 546 г. до н. э., невзирая на призывы о помощи к греческим городам и Египту, Сарды были захвачены персидским властителем Киром II Великим. Лидийское царство прекратило свое существование, а Сарды превратились в столицу персидской сатрапии (и затем были ненадолго разрушены мятежниками в ходе Ионийского восстания [в 498 г. до н. э.]).

Лидийцы переняли — и развили на свой лад — фригийские религиозные обряды (особенно обряды в честь Великой Матери — Кибелы, — которые они перенесли в Грецию). Кроме того, они унаследовали от фригийцев ткаческое искусство, и изготовляли пестрые узорчатые ткани, пурпурные коврики и изящные шапочки (ц1траг). Славилась Лидия своими отличными поварами и ювелирами. Поэтому греки считали лидийцев погрязшими в роскоши неженками. Впрочем, Геродот замечает, что обычаи их не слишком отличались от греческих, — «за исключением того, что лидийцы разрешают своим девушкам заниматься развратом»^. Он же говорит о лидийцах как о первых мелких продавцах (юЗячАог), — а это означало, что греки впервые увидели постоянные торговые лавки в Сардах.

Историк добавляет (подтверждая более раннее свидетельство, приписываемое Ксенофану), что лидийцы первыми стали чеканить и ввели в употребление золотую и серебряную монету7. Такое мнение подтвердили продолжительные современные исследования — правда, в действительности материалом для этих монет поначалу служил электр, вымывавшийся водами Пактола и Герма. Что касается рисунков, выбитых на этих первых монетах и ставших их неотъемлемой принадлежностью, — то лев с разинутой пастью, изображенный на лидийских монетах, не может с полной достоверностью считаться более древним, чем головы других животных на греческих (ионийских) монетах.

Однако именно лидийцы ввели само это новшество — выпускать такие кружочки определенного веса с выбитым на них значком, удостоверяющим качество, — вместо разного рода комочков, пластин и стержней из металла, которые служили сходным целям прежде. Сейчас это нововведение относят — опираясь на такие свидетельства, как находки в Эфесском храме Артемиды и других местах, — приблизительно к 625–610 гг. до н. э., то есть к правлению Садиатта, или Али-атта. Основные денежные единицы имели слишком высокую ценность и едва ли годились для обычной купли-продажи или для мелкой торговли, о которой упоминал Геродот: самая расхожая лидийская монета оценивалась в двенадцать баранов — то есть в годовое или полугодовое жалованье, — и, должно быть, служила в первую очередь единицей расчета. Вероятно, первоначально эти деньги предназначались для оплаты наемных войск8.

Но уже в скором времени монеты, столь долговечные и удобные в обращении, были приспособлены под любые торговые нужды и проникли в греческие города в прибрежных областях и на островах, а оттуда распространились и в Балканскую Грецию (Глава I), явившись важнейшим вкладом Лидии в греческую цивилизацию.

В области музыки лидийцы, как и их наставники фригийцы, тоже многому научили греков. Так, рассказывали, что семиструнную лиру привез из Лидии поэт Терпандр из лесбосской Антиссы, и греческая элегия сложилась, вероятно, под лидийским (а быть может, еще и фригийским) влиянием. Платон, одобрявший, как уже говорилось, фригийские музыкальные лады, осуждал лидийские напевы, находя их изнеженными (как и ионийские) и жалобными10. О возможной роли Сард в распространении вавилонской космогонии и астрономии будет сказано далее в этом же Приложении (ср. примечание 15).

На греческое мышление и искусство не могла не повлиять древнейшая тысячелетняя культура Месопотамии, или Междуречья (Ирак), охватывавшей земли вокруг Тигра и Евфрата. Но влияние это оставалось в значительной мере косвенным и объяснялось имевшими временный успех попытками двух держав· — Вавилонии (занимавшей южную равнину между Багдадом и Персидским заливом) и Ассирии (область вокруг Мосула) — установить контроль над Северной Сирией и Финикией — восточными странами, оказывавшими наиболее ощутимое воздействие на греческий мир (см. ниже). В целом, культурным очагом Двуречья вплоть до его завоевания пер-сами в 539 г. до н. э. оставалась Вавилония с ее главным городом Вавилоном. Но политическая власть, при всех перестановках и перетасовках, часто оказывалась в руках ассирийцев, весьма искусных в ведении войн и управлении государством.

Маленьким государствам северной Сирии повезло: после смерти неуемного завоевателя Тиглатпаласара I (ок. 1116–1076 гг. до н. э.) Ассирийская держава поверглась в упадок, да и Вавилония к той поре тоже утратила былую мощь. Но ассирийская воля к власти вновь возросла при Ашшурнаци-рапале II (884–859 гг. до н. э.), обложившем сирийских правителей данью, а его сын и преемник Салманасар (859–824 гг. до н. э.) сокрушил их новый союз (куда вошел и Израиль) в походе, в котором произошла знаменитая, но очевидно не очень значительная, битва при Каркаре (853 г. до н. э.). После временного упадка, последовавшего за этим, узурпатор Тиглатпаласар III (745–727 гг. до н. э.) создал новую Ассирийскую державу. Очередной союз северносирийских правителей, во главе с царем Урарту п, был снова разгромлен, а все их земли обращены в подчиненные владения, — так что греческим торговым городам в северной Сирии отныне пришлось примириться с влиянием более сильной державы.

Саргон II (722–705 гг. до н. э.), правивший Вавилонией и Ассирией одновременно, вел бесчисленные войны, в ходе которых большинство мелких северносирийских государств, уже изрядно расшатанных, вовсе перестали существовать; признали ассирийское владычество и греческие города Кипра. Во время киликийского мятежа Саргону II пришлось столкнуться с греческими (ионийскими) наемными войсками, — как и Синаххерибу, когда киликийцы взбунтовались вновь (примечание 2). В его же царствие восстание эламитов (на юго-западе Ирана) кончилось разрушением Вавилона (689 г. до н. э.). Асархаддону (681–669 гг. до н. э.) всерьез грозили набеги киммерийцев (примечание 3), и чтобы заручиться поддержкой против них, он выдал дочь замуж за скифского царя Бартатуа (Протофия).

Египет покорился ассирийцам (671 г. до н. э.), но при Ашшурбанапале вновь обрел независимость под властью фараона Псамметиха I. Затем, в 612 г. до н. э., халдейский владыка Набопаласар, десятилетием ранее захвативший Вавилон, разрушил Ниневию (в союзе с мидийцами), тем самым унаследовав Ассирийскую державу и основав вместо нее Нововавилонскую державу. Навуходоносор II, немало способствовавший этим победам, завоевал «всю страну Хатти», то есть Сирию, — которую он продожал «усмирять» в течение раннего периода своего правления (605–562 гг. до н. э.)12.

Вероятно, это принесло временное облегчение греческим эмпориям вроде Аль-Мины — хотя, возможно, дело обстояло совсем наоборот, и вавилонское влияние имело разрушительное действие. Как бы то ни было, при Набониде (556–539 гг. до н. э.) Нововавилонское государство покорилось персидскому царю Киру И Великому. Затем Кир завладел Вавилонией и Сирией, слив их в единую «провинцию»-сатрапию, — где, несмотря на подавление мятежей, завоеватели нисколько не притесняли местных обычаев и культуры.

На протяжении первых веков этого смутного периода в греческое искусство просочилось множество ассирийских мотивов и стилистических черт — через косвенное посредничество Северной Сирии и Финикии (см. ниже). Так, критские гравированные пластины были созданы по ассирийским образцам, а свинцовые диски из Спарты и с Хиоса напоминают ассирийские подвески. Львы на коринфских вазах, поначалу имевшие сирийское обличье, затем принимают ассирийский вид13; в Гомеровой «Илиаде» Гера надевает серьги в форме ягод, с тройными подвесками — то есть ассирийского типа14; а тяжелый шлем (ок. 725–700 гг. до н. э.) из гробницы воина в Аргосе отражает сходное происхождение. Цилиндрическая форма одной из самых ранних крупномасштабных греческих статуй — самосского изваяния Геры, посвященного богине неким Херамием (ок. 575–570 гг. до н. э.), также восходит к месопотамским образцам.

Вавилонская литература и строй мысли тоже повлияли на греков. Это влияние легче всего проследить на примере Гесиода. Помимо того, что в его поэме «Труды и дни» слышны отзвуки месопотамских Книг премудрости, Теогония обнаруживает явное сходство с вавилонским эпосом о сотворени мира Энума Элиш (зародившимся среди аккадцев, названных так по имени месопотамского города Агады), который, по сути, и стал одним из основных источников этой поэмы (уступая первенство лишь хуррито-хеттскому Эпосу о Кумарби — примечание 19). Энума Элиш — хотя и сохранился на клинописных табличках VII века до н. э. (само существование которых говорит о том, как заботливо переписывали и собирали при Ашшурбанапале произведения древневавилонской словесности), — восходит к шумерским сказания