Свести же воедино эти законы стало возможно благодаря письменности — и наиболее всего и греки (а тем самым и весь западный мир) были обязаны левантийскому побережью именно алфавитом, который они переняли ок. 750 г. до н. э. — спустя полтысячелетия после того, как их собственное (микенское) линейное письмо Б (Глава I, примечание 2) навсегда вышло из употребления. Финикийцы чрезвычайно ловко преобразовали и упростили существовавшие прежде системы слогового письма (например, в аккадском насчитывалось 285 знаков, в линейном письме Б — 88, в кипрском — 56), сведя количество алфавитных обозначений всего до 22 букв (надписи на этом алфавите были высечены, например, на саркофаге царя Ахирама в финикийском городе Библе). Поэтому, как утверждает Иосиф Флавий23, они стали гораздо чаще пользоваться письменностью, чем это делали другие народы до них, — хотя остается неясным, в какой мере письмо оставалось преимущественно уделом сословия писцов.
Греки ограничились двадцатью двумя знаками, но в то же время попытались ввести несколько собственных новых букв и, самое главное, изменили четыре (с добавлением еще одной), чтобы можно было самостоятельно обозначать гласные звуки, для которых в финикийском алфавите, приспособленном для афразийского (семитского) языка, отдельных обозначений не предусматривалось. Опять-таки нам неизвестен точный характер и канал этого заимствования. Согласно одной точке зрения, первоначально греки переняли не финикийскую, а северно-сирийскую (раннеханаанскую) письменность, а финикийское влияние появилось лишь несколько позже, — хотя сами греки называли свой новообретенный алфавит словом «ротта, и его финикийские корни несомненны.
Если обратиться к грекам, которые первыми заимствовали этот алфавит, — то, как представляется, это судьбоносное событие произошло в каком-то одном греческом центре, потому что принятый ими алфавит, несмотря на региональные различия, повсюду обнаруживал коренное и зрелое единообразие (например, включение четырех или более гласных), — что, по-видимому, исключает процесс множественного проникновения. Греки считали, что письменность в Грецию занес финикиец Кадм, легендарный основатель Фив24, — Но, возможно, такой рассказ просто объяснялся тем, что в этом городе сохранялись, на протяжении раннего железного века, микенские таблички, надписи на которых уже никто не мог разобрать (в Фивах же были найдены и месопотамские цилиндрические печатки). Поэтому необходимо отыскать какую-то иную область, где греки, достаточно тесно общались с сирийцами, чтобы заимствование быстро привилось и немедленно подверглось усовершенствованию.
Исходя из подобных соображений, заслугу в передаче финикийского письма грекам можно приписать целому ряду греческих центров (Глава I, примечание 35). В целом же, на основании как эпиграфических, так и исторических данных, наиболее вероятным представляется, что эта роль выпала эв-беянам, которые основали греческие рынки в Аль-Мине, По-сидейоне и Палте. Согласно этой гипотезе, именно они освоили финикийский алфавит, приспособили его к своим нуждам — и занесли в ведущие купеческие города на своем родном острове (Глава IV, раздел 1).
А там уже быстро разглядели преимущества этого средства общения, культуры и торговли, незаменимого практически во всех областях жизни, — и вскоре применение алфавита распространилось по всем греческим землям, что в огромной степени способствовало их развитию. А далее сходные системы письма стали использовать для собственных языков и другие народы — фригийцы (если только, как уже говорилось, сходство между обоими алфавитами не объяснялось скорее общностью источника, нежели заимствованием у греков), этруски, и затем — римляне. Римский вариант письменности используется в западном мире и поныне — за исключением многих славянских стран, где в дальнейшем была выработана своя азбука — кириллица, — и за исключением самих современных греков, до сего дня пользующихся алфавитом, который их далекие предки заимствовали у финикийцев два с половиной тысячелетия назад.
Впоследствии, когда лидийский обычай чеканить монету проник через греческие полисы Ионии на Балканы и в прочие греческие края, — обе главные системы, принятые там, — эгинский и эвбейско-аттический весовые стандарты — опирались на сирийское соотношение мер: пятьдесят сиклей в одной мине.
Мощные исторические потрясения, сметшие с лица земли державу хеттов и микенскую цивилизацию, не обошли стороной и Египет: ему угрожали союзы ливийских племен и набеги морских захватчиков с севера (так называемых «народов моря»). Эти нападения были отражены (ок. 1218 г. до н. э., ок. 1182 г. до н. э.), но Египет так и не смог полностью воспрянуть, и единство его пошатнулось, ок. 1080 г. до н. э., к концу правления 20-й династии, эта раздробленность обрела форму официального раздела власти, и в течение последующих четырех веков правление страной частично осуществляли ливийцы (или потомки ливийцев), а затем нубийцы и ассирийцы, ок. 734 г. до н. э. и ок. 720 г. до н. э. в Египет нагрянули ассирийские войска^, а ассирийские цари Асархаддон и Ашшурбанапал разграбили, соответственно, Мемфис (ок. 671 г. до н. э.) и верхнеегипетский город Фивы (ок. 663/661 г. до н. э.), посадив затем на трон своих ставленников.
Во времена Ашшурбанапала над этими наместниками стоял Нехо II — властитель Саиса и Мемфиса. Затем он добился для себя независимости (610–575 гг. до н. э.); его принято считать основателем 26-й, или саисской, династии, в которой всего было шесть правителей. В 600 г. до н. э. Нехо прислал в дар в дидимское святилище Аполлона доспехи, в которых одержал победу в сирийском походе, — тем самым высоко оценив помощь греческих наемников; вероятно, и триеры, служившие фараону военным флотом, построили ему греки. Его сын Псамметих (Псамтик) I изгнал из своих пределов последний отряд ассирийских воинов и провозгласил себя фараоном всего Египта. Сансскую эпоху иногда называют «египетским Возрождением», хотя эта династия по-прежнему во многом опиралась на греческих наемников и купцов. Коринфский диктатор Периандр назвал своего племянника и преемника Псамметихом — в честь своего египетского союзника Псамметиха II.
Эти связи с Египтом, в которых роль посредника играл Навкратис (Глава VI, раздел 4), оказали решающее воздействие на искусство греков, сразу в нескольких отношениях. Прежде всего, под египетским влиянием у греков появилась крупномасштабное, монументальное каменное зодчество, примером которого могут служить самосский храм Геры и эфесский храм Артемиды с его тесно пригнанными колоннами, напоминающими египетские сооружения. Капители в форме пальм и орнаменты из чередующихся цветков и бутонов лотоса тоже имеют египетское происхождение. Кроме того, греки научились у египтян сооружать целые архитектурные комплексы — например, как группа зданий вокруг «львиной» дороги на Делосе.
Кроме того, в Египте греки познакомились со стенной живописью, и она повлияла на искусство греческих художников — как на стенопись, так и на вазопись. Египетские бронзовые изделия имели хождение среди критян и самосцев — и те сами научились отливать из полых форм бронзовых грифонов. Возможно, Теодор Самосский — если довериться сомнительному указанию Диодора Сицилийского, — заимствовал свой канон пропорций человеческого тела из того же источника26. Быть может, и полномасштабные каменные изваяния куросов и кор — впервые появившиеся, по-видимому, на островах Наксос и Парос, где велась добыча мрамора, — греки тоже стали создавать под влиянием египетских статуй. Правда, такое мнение оспаривалось, — но уж в одном не может быть никаких сомнений: знакомство с египетским искусством внушило грекам понятие о крупномасштабной скульптуре.
К тому же некоторые доказывали, что фракийские и греческие мистерии Диониса в действительности основывались на мистериях египетского бога Осириса. А старинное гомеровское представление о том, что мир опоясывает река Океан, тоже могло иметь египетские корни — если только не вавилонские. Гесиодова Теогония несет некоторый отпечаток египетских гимнов на вступление царей на престол, в которых чудо сотворения повторялось заново с появлением каждого нового монарха; его же бранные речения в адрес женщин косвенным образом происходят из древнеегипетского фольклора. Рассказы о том, будто бы Фалес Милетский побывал в Египте и оттуда занес в греческие земли геометрию, не заслуживают чрезмерного доверия. Однако его учение о том, что Земля покоится на воде, и вправду перекликалось с египетскими воззрениями27.
Когда Априй (Хофра, 588–569 гг. до н. э.) выслал свои войска в помощь ливийцам, враждовавшим с греческой колонией Киреной, этот поход завершился крахом, что возбудило гнев египетских воинов: они сочли, что греческие наемники находятся у монарха на особом положении, — и Априй погиб от рук собственных же подданных28. Тем не менее и Амасис II (569–526 гг. до н. э.) продолжал содержать у себя на службе множество греков и заключал союзы с диктаторами греческих полисов. Однако возросшее могущество Персии внушало ему тревогу; и в самом деле, его сын Псам-метих III был низложен персидским царем Камбисом II, который покорил Египет и Киренаику (525 г. до н. э.). Камбис и его преемники сделались египетскими фараонами, и правление их было куда мягче, чем предполагал Геродот29 (Дарий I [522–486 гг. до н. э.], самолично посетивший Египет, поощрял местную религию). Они позволили грекам и ка-рийцам сохранить свое этническое единство, но обложили всех жителей тяжкой данью и завербовали многих египтян (а также финикийцев и киприотов) в моряки.
В течение первой половины I тысячелетия до н. э. мидийцы, персы и другие иранские племена, говорившие на языках индоевропейской семьи, постепенно переселились в западную часть Иранского нагорья и образовали господствующие державы этих областей. Мидийцы были сильнее всех при царе Киаксаре (ок. 625–585 гг. до н. э.); они прогнали скифских захватчиков или переселенцев обратно, в степи Южной России. Дойдя до Ассирийской державы, Киаксар заключил союз с Набопаласаром Вавилонским, — и, двинув единой ратью на Ниневию, они разграбили этот город (612 г. до н. э.). В 580-е годы Киаксар воевал с Алиаттом Лидийским.