Один из погребенных в них людей звался Рутил Хипукра-тес (rutile hipukrates): его первое имя было этрусским, а второе греческим (=Гиппократ) — вероятно, по матери и по отцу. Другой житель Тарквиниев, Ларе Пулена (lars pulenas), называет своего прадеда Креикес (creices) — «греком»59. Роспись на местной керамике VII века до н. э. выдает влияние коринфского стиля, с которым тарквинские вазописцы познакомились, очевидно, в Кумах; поэтому такая утварь известна под названием кумско-этрусской.
В ту же пору в Тарквиниях, как передавали, поселился грек Демарат, оставивший родной Коринф (Глава III, раздел 2). Он прибыл сюда в сопровождении трех fictores (лепщиков), а также своего семейства в полном составе — в том числе двоих сыновей, одного из которых он воспитал по греческим, а другого — по этрусским обычаям. Последний позднее перебрался в Рим и стал одним из его царей, войдя в историю под именем Тарквиния Древнего (ок. 616–579 гг. до н. э.).
Эллинизация Тарквиниев отныне обрела более четкие черты; а с середины VI века до н. э. многие гробницы, лежавшие неподалеку от города, украшаются удивительной стенописью. Греция не знала ничего подобного: самые ранние из сохранившихся образцов такой живописи в греческих землях — в Эгах (совр. Вергина) в Македонии — датируются двумя веками позднее. И все же эти фрески отражают последовательные стадии греческого влияния на этрусское искусство, одновременно являя унаследованные от коренной культуры италийские элементы (в религии ощутимо то же смешение, причем главенство оставлено за традициями Этрурии). Так, гробница Быков (ок. 550–540 гг. до н. э.), наиболее ранняя в этом ряду, обнаруживает любопытный сплав местных мотивов с коринфскими и иными греческими и ближневосточными мотивами. В гробнице Авгуров (ок. 530 г. до н. э.) господствует ионический стиль, а гробница Барона (ок. 500 г. до н. э.) свидетельствует о начавшемся влиянии аттической вазописи (в пору перехода от чернофигурного стиля к краснофигурному), в сочетании с цветистым ионическим буйством и исконными италийскими традициями.
Несмотря на исчезновение некоторых городов-спутников, Тарквинии держали в подчинении ряд других центров в различных уголках прилегающей внутренней территории. Они имели и три морских порта; в них стоял флот, который и положил начало этрусской морской державе, как можно предположить, исходя из ряда надписей (elogia), касающихся семейства Спуринны60. Приблизительно с 600–580 гг. до н. э. в одном из этих портов, в Грависках (лат. Grauiscae, совр. Порто-Сан-Клементино), появился квартал греческих купцов. Они возвели святилище Афродиты (этрусской Туран), а впоследствии, лет сорок спустя, построили храмы Геры (Уни) и Деметры. В первом были обнаружены греческие надписи, а во втором — греческие культовые светильники.
Одна из найденных в Грависках надписей, выполненная ок. 570 г. до н. э. эгинским алфавитом (Глава II, раздел 6), гласит: «Я принадлежу Аполлону Эгинскому; меня сделал Со-страт» (имя известного купца, упомянутого у Геродота, — хотя это вовсе не означает, что здесь идет речь о том самом Сострате)61.
Цере (лат. Caere, этрусское название — Кисра [Cisra], или Хайср[и]е [caisr[i]e]), ныне Черветери, раскинувшийся на горных отрогах в 6 км от Тирренского моря, превратился в полноценный город чуть позднее, чем его юго-восточный сосед — Тарквинии, — но вскоре уже сравнялся с ним по экономическому и политическому могуществу и, очевидно, в значительной мере присвоил право разрабатывать рудные жилы в недрах Тольфы. Огромные церетанские могильники (относящиеся к периоду до 600 г. до н. э.) с усыпальницами, устроенными на манер жилых покоев, украшались драгоценностями из Питекусс и Кум, которые, в свой черед, ввозили золото для изготовления этих изделий из Сирии. Вероятно, и этрусский алфавит впервые возник в Цере, где был переиначен из письма, бытовавшего в Кумах. Керамику из Коринфа Цере ввозил в таких количествах, что поспорить с ним в этом мог бы только Вульчи (см. ниже); да и в самом Цере прекрасные вазы изготавливали и расписывали греческие переселенцы (особенно эвбеянин Аристонот в конце VII века до н. э.; а также коринфские мастера) и их этрусские ученики. Цере стал также главным очагом производства специфически этрусского типа керамики — буккеронеро («черная земля» по-итальянски), — тонкостенных сосудов изящной формы (начиная примерно с 650 г. до н. э.)62.
Кроме Тольфы, церетане прибрали к рукам и значительную часть внутренних земель, где остались их живописные скальные гробницы. Цере сменил Тарквинии в роли морской державы и объединился с Карфагеном, дабы пресечь ставшую угрожающей активность греческих колонистов из Фокеи, Массалии и Алалии (Алерия на Корсике). Ок. 540/535 г. до н. э. противники встретились в морском «сражении при Алалии», и хотя фокеяне вышли из него победителями, они понесли слишком тяжелые потери, чтобы поддерживать свою алалийскую колонию и дальше53.
На принадлежавшем Цере побережье имелось пять или более портов, Одним из этих приморских городов был Пуник (Punicum) названный так позднее римлянами, предположительно из-за того, что прежде здесь было поселение карфагенских (пунийских) купцов. Другим церетан-ским портом были Пирги (лат. Pyrgi, ныне Санта-Севера), где имелось святилище Геры. Сохранилась надпись, из которой явствует, что некий самосец почитал ее под этим греческим именем — именем главной покровительницы своего родного города, — а не под именем Уни, «тождественного» этрусского божества. Спасаясь от персидской угрозы на родине, в Цере и его портовые города стекались ионийские художники. Одна из ионийских гончарных мастерских, где, помимо собственного, мастера были знакомы и с коринфским вазописным стилем, производила гидрии (Ъбр'юа, большие кувшины с тремя ручками, с которыми ходили по воду). Их покрывали полихромные росписи, выполненные двумя (?) даровитыми вазописцами в колоритной и остроумной манере; эти художники уделяли чрезвычайное внимание выразительности человеческих лиц (ок. 525–505 гг. до н. э.).
И что самое главное, под воздействием греческого искусства в Цере появилась собственная школа терракотовой скульптуры, равная которой существовала в ту эпоху лишь в Вейях. Изображение возлежащей семейной пары на крышке саркофага, хранящееся в римском музее Виллы Джулиа, является шедевром этрусского искусства с характерным для него сплавом исконно италийских и ионийских черт и особенностей. Местные ваятели той поры создавали превосходные рельефы; особого внимания заслуживает фриз (ок. 525–485 гг. до н. э.) из святилища в Пиргах, изображающий ги-гантомахию: стиль его чем-то напоминает росписи на аттических вазах.
Однако правители Цере отнюдь не были единственно сосредоточены на всем греческом: среди находок из Пирг оказались три золотые пластинки с двуязычными надписями — на пунийском и этрусском наречиях (ок. 500 г. до н. э.), — увековечившими посвящение даров церетанским правителем Тефарием Велианой (qefarie velianas) карфагенской (финикийско-сирийской) богине Астарте64. Его преемники, вследствие вражды с Вейями, обратились за помощью к Риму (см. ниже), и дружба римлян позволила им значительно расширить сферы влиянии в Нации и Кампании65.
Вульчи (этрусское название Велха [velca]) лежал к северо-западу от Цере, на холме, защищенном крутыми утесами, и располагался над «петлей», которую делали в 10 км от моря река Армента (совр. Фьора) и ее два притока, ок. 700 г. до н. э. существовавшие здесь порознь селения слились в единый город. Через долину Арменты пролегал путь к горе дмиате и ее рудным месторождениям, которые и служили для Вульчи основным источником богатств.
О размахе же этих богатств позволяет судить обильный и продолжительный приток греческих ваз, в том числе — огромного количества протокоринфской и коринфской утвари, с каким среди других городов мог поспорить только Цере. Производилось множество местных сосудов в подражание привозным, а в конце VI века до н. э. здесь зародилась и самобытная школа церетанской керамики (ошибочно получившей название «понтийской»): ионийские вазописцы, бежавшие в эти края от персидского ига, расписывали сосуды сценами из греческой мифологии. Вульчи производил скульптуру в камне — что было скорее исключением для Этрурии, где подходящие сорта камня отнюдь не в изобилии, — и разрабатывал копи на Амиате. Здесь не покладая рук трудились литейщики-бронзовщики, и поэтому Цере вывозил в адриатическую Спину гораздо больше своих бронзовых изделий, чем какой-либо другой этрусский город (Глава VIII, раздел 1). Благополучные города в глубинных областях, зависимые от Вульчи, просуществовали недолго, но у них имелся морской порт — Реги (11е§ае)7 или Регисвилла (1^18иШа, совр. Ле-Мурелле) — неподалеку от устья Арменты; предположительно, он контролировал укрепленную торговую гавань возле Орбетелло, которую недавно удалось отождествить с древним Калузием (Са1шшт).
О величии города свидетельствует крупнейшая в Этрурии гробница курганного типа (более 60 м в диаметре) — Куку-мелла в окрестностях Вульчи {ок. 560–550 гг. до н. э.); а стенные росписи из гробницы Франсуа {ок. 300 г. до н. э.), ныне хранящиеся в римском музее Торлония, дают представление о целой героической традиции, затрагивающей давнюю историю города. Изображенная на этом настенном фризе сцена — убийство одного из Тарквиниев воином из Вульчи — даже проливает свет на время действия: возможно, конец VI века до н. э., когда воины или просто самозванцы из этого города, возможно, временно захватили власть над Римом. Кроме того, Вульчи, по-видимому, был главным очагом культа Энея, который затем перешел — напрямую или косвенно к римлянам (так что Эней в конце концов сделался героем вергилиева «национального» эпоса). Граждане Вульчи также сыграли видную роль в присоединении кампанских земель к этрусским владениям; возможно, Рим в ту пору служил для них перевалочным пунктом. Когда же в конце V века до н. э. самниты положили конец этрусскому влиянию в Кампании, — такая неудача отнюдь не отбила у жителей Вульчи охоту к расширению своего владычества: они лишь обратили взоры на север Италии. Там было найдено множество бронзовых предметов и драгоценностей, относящихся к более поздним периодам существования Спины; они либо происходили из Вульчи, либо были выполнены в технике, использовавшейся тамошними мастерами.