Как устроился Дартин, нам уже известно, и мы успели познакомиться с его биотехносом Пращем.
Грегорианец, по природе своей, был очень любопытен, как, впрочем, и большинство людей, владеющих даром интриги. Напрягал свои силы, чтобы узнать, кто же на самом деле были Шосс, Басс и Росс. Ибо под прозвищами все они скрывали свои дворянские имена, и в частности, Шосс, в котором за целую милю можно было угадать настоящего вельможу. Парень обратился к Басс, надеясь получить сведения о Шоссе, и к Росс, чтобы узнать, кто такая Басс.
Басс, к сожалению, о своем молчаливом товарище знала лишь то, что было известно по слухам. Говорили, что он пережил горе, причиной которого являлась любовь, и что чья-то подлая измена якобы отравила жизнь этого достойного человека. Но об обстоятельствах этой измены никто ничего не знал.
Что касается Басс, то, за исключением её настоящего имени, которое, так же как и имена обоих его товарищей, было известно лишь одному Лау Вельеру, о её жизни нетрудно было все узнать. Маскируясь под тщеславного и болтливого мужа, он весь был виден насквозь, как кристалл. И лишь поверив всему тому похвальному, что он сам говорил о себе, можно было впасть в заблуждение на его счет. Как к мужчине.
Зато Росс в маскировке, хотя и могло показаться, что у неё нет никаких секретов, была вся окутана таинственностью. Скупо отвечая на вопросы, касавшиеся других, она тщательно обходила все относившиеся к ней самой. Однажды, когда после долгих расспросов Дартин узнал от Росс о тех слухах, которые гласили, будто их общая подруга Басс добилась победы над какой-то герцогиней. Парень попытался проникнуть в тайну любовных приключений своей собеседницы. Обращаясь, естественно подыгрывая, как к мужчине.
– Ну а вы, любезный друг мой, – сказал он, – вы, так прекрасно рассказывающий о чужих связях с баронессами, графинями и герцогинями, а вы-то сами?..
– Простите, – прервал его Росс. – Я говорю об этих вещах только потому, что Басс сам болтает, и потому, что он при мне громогласно рассказывал эти забавные истории. Но поверьте, любезный господин Лау Дартин, что, если б они стали мне известны из другого источника или если б он поверил мне их как тайну, не могло бы быть скромнее меня.
– Я не сомневаюсь, – согласился парень, – и мне всё же кажется, что и вам довольно хорошо знакомы кое-какие гербы, о чём свидетельствует некий вышитый платочек, которому я обязан честью нашего знакомства.
Росс на этот раз не рассердился, но, приняв самый скромный вид, ласково ответил:
– Не забывайте, что я собираюсь приобщится к церкви, и потому чуждаюсь светских развлечений. Виденный вами платок не был подарен мне, а лишь оставлен у меня по забывчивости одним из моих друзей. Я был вынужден был спрятать его, чтобы не скомпрометировать их, его и даму, которую он любит… Что же касается меня, то я не имею и не хочу иметь любовницы, следуя в этом отношении мудрейшему примеру Шосса, у которого, так же как у меня, нет дамы сердца.
– Но, черт возьми, вы ведь не аббат, раз вы имперский Клерик!
– Легионер я только временно, дорогой мой. Как говорит кардинал, против воли. Но в душе я служитель церкви, поверьте. Шосс и Басс втянули меня в это дело, чтобы я хоть чем-нибудь был занят. У меня, как раз в ту пору, когда я должен был быть призван, произошла небольшая неприятность… Впрочем, это не интересно, и я отнимаю у вас драгоценное время.
– Напротив, меня очень интересует! – парировал Дартин. – И мне сейчас решительно нечего делать.
– Да, но мне пора читать молитвы, – отмахнулся Росс, – затем мне нужно сложить стихи, о которых меня просила госпожа Лау Дильён. Очень тороплюсь.
И Росс приветливо протянула руку своему молодому товарищу, тем самым простившись.
Как ни старался Дартин, ему больше ничего не удалось узнать о своих новых друзьях. Он решил верить тому, что рассказывали об их прошлом, надеясь, что будущее обогатит его более подробными и более достоверными сведениями.
В общем, жили весело. Шосс играл, и всегда несчастливо, но никогда не занимал у своих друзей ни одного кредита, хотя его карта всегда была раскрыта для них. И если он играл на честное слово, то на следующее же утро, посылал будить своего кредитора, чтобы вручить ему следуемую сумму.
Басс играла изредка. В такие дни если она выигрывала, то бывала великолепна и дерзка. Если же она проигрывала, то бесследно исчезала на несколько дней, после чего появлялась с бледным и вытянутым лицом, но с деньгами в кармане.
Росс никогда не играла. Она была самым дурным Клериком и самым скучным гостем за столом. Всегда оказывалось, что ей нужно идти заниматься.
Случалось, что в самый разгар пира, когда все в пылу беседы, возбужденные вином, предполагали ещё два, если не три часа просидеть за столом, Росс, взглянув на часы, поднималась и с любезной улыбкой на устах прощалась с присутствующими, торопясь, как она говорила, повидаться с назначившим ей свиданием ученым богословом. В другой раз она спешила домой, чтобы потрудиться над диссертацией, и просила друзей не отвлекать.
В таких случаях Шосс улыбался своей чарующей улыбкой, которая так шла к его лицу, а Басс пила и клялась, что из Росс в лучшем случае получится какой-нибудь провинциальный священник.
Биотехнос Пращ, слуга Дартина, с достоинством принял выпавшую на его долю удачу. Он получал еду и был ласков и внимателен к своему господину.
Когда над квартирой на улице Флайтов Империи начали скапливаться тучи, другими словами, когда кредиты императора растаяли почти без остатка, Пращ стал рассыпаться в жалобах, которые Шосс находил придурошными, Басс вредными, а Росс пагубными. Шосс посоветовал Дартину отформатировать этого получеловека, Басс предлагала предварительно изувечить, а Росс же изрекла, что хозяин просто не должен слышать ничего, кроме лести.
– Всем вам легко, – с досадой выразился Дартин. – Вот, к примеру, вам, Шосс. Когда вы животе с Мо в полном молчании, запрещая биотехносу разговаривать, и поэтому никогда не слышите от него дурного слова. Или вам, Басс, – парень принимал игру когда речевые обороты затрагивали пол собеседников, – когда вы ведете роскошный образ жизни и вашему Роберту представляетесь божеством. Или наконец, вам, Росс, всегда увлеченному богословскими занятиями и тем самым уже умеющему внушить величайшее почтение вашему биотехносу Эшу, киборгу, кроткому и благочестивому. Но как мне, не имея ни почвы под ногами, ни средств, не будучи ни Клериком, ни даже Адептом, – как мне внушить любовь, страх или почтение моему Пращу?
– Вопрос серьёзный, – хором ответили трое друзей. – Это дело внутреннее, домашнее. Биотехносов, как и дам сердца, надо уметь сразу поставить на то место, на котором желаешь их видеть, – заметил один из друзей. – Поразмыслите над этим.
Не то, чтобы всё были согласны с этими словами, но остальные оставили свои мысли при себе.
Дартин, поразмыслив, на всякий случай решил избить Праща и выполнил это с той добросовестностью, какую вкладывал во всё, что делал. Отодрав его как следует при случае, он запретил биотехносу покидать дом и службу без разрешения.
– Запомни и отведи в памяти целый кластер, – добавил парень, – что будущее не обманет меня. Придут лучшие времена, и твоя судьба будет устроена, если ты останешься со мной. А я слишком добрый хозяин, чтобы позволить тебе загубить свою судьбу, и не соглашусь отпустить тебя, как ты просишь. Короче, вникай в сказанное! Я тебя не отпущу.
Этот способ внушил Клерикам глубокое уважение к дипломатическим способностям Дартина. Пращ также исполнился восхищения, или же просто боясь побоев, уже больше не заикался об уходе.
Молодые люди постепенно зажили общей жизнью. Дартин, не имевший никаких привычек, так как впервые прилетевший в столицу из провинции и окунувшись в совершенно новый для него мир, усвоил привычки своих друзей.
Вставали в восемь часов зимой, в шесть часов летом и шли к Вельеру узнать пароль и попытаться уловить, что нового носится в воздухе. Парень, хоть и не был Клериком, но с трогательной добросовестностью исполнял службу. Он постоянно бывал в карауле, так как всегда сопровождал того из своих друзей, кто нёс службу. Его знали в казармах легионеров, и все считали его добрым товарищем. Лау Вельер, оценивший его с первого взгляда и искренне к нему расположенный, неизменно расхваливал его перед Императором.
Все три легионера тоже очень любили своего молодого товарища. Дружба, связывавшая этих четырех людей, и постоянная потребность видеться ежедневно по несколько раз, то по поводу какого-нибудь поединка, то по делу, то ради какого-нибудь развлечения, заставляя их целыми днями гоняться друг за другом. Всегда можно встретить этих неразлучных, рыщущих в поисках от Бансиона до площади перед резиденцией Лау Вельера, или от улицы Флайтов Империи до монастыря Рок.
Обещания данные Вельером, между тем, постепенно осуществлялись. В один прекрасный день Император приказал кавалеру Лау Эссару принять Дартина кадетом в свою роту. Парень со вздохом надел мундир Адепта. Юноша готов был бы отдать большую часть своей жизни за право обменять его на плащ Клерика. Однако Вельер обещал оказать ему эту милость не ранее, чем после двухлетнего испытания. Срок, который, впрочем, мог быть сокращен, если бы Дартину представился случай оказать услугу Императору или каким-либо другим способом особо отличиться. Получив это обещание, грегорианец удалился и на следующий же день приступил к несению службы. Молча и не сетуя на судьбу.
Наступил черед Шосса, Басса и Росса ходить за компанию в караул вместе с ним, когда тот бывал на посту. Таким образом, рота Лау Эссара в этот день, когда в нее вступил Дартин, приняла в свои ряды не одного, а четырех воинов.
Тем временем кредитам императора Легг Валтимора, как и всему хорошему на белом свете, имеющему начало, пришел и конец. И с этой поры для четырех друзей наступили трудные дни. Вначале Шосс содержал всю компанию на свои средства. Затем его сменила Басс, и благодаря одному исчезновению, к которым все уже привыкли, он еще недели две мог удовлетворять все их насущные потребности. Пришел наконец черед и Росс, которой, по её словам, удалось продажей своих богословских книг выручить несколько полноценных кредитов.