– Не выпить ли мне за ваше здоровье, а вам за мое? – предложил он, наполняя два бокала домашним вином, полученным от Лии Бона.
– Слишком много чести для меня, обычного солдата, – пробормотал командир отделения. – Очень благодарен.
– Итак, за ваше здоровье, господин… как ваше имя?
– Лау Ренар.
– И так, за ваше здоровье!
– И за ваше, милостивый государь! Как ваше уважаемое имя, разрешите теперь спросить?
– Лау Дартин.
– За ваше здоровье, господин Лау Дартин!
– А главное, вот за чье здоровье! – крикнул парень, словно в порыве восторга. – За здоровье императора и за здоровье кардинала!
Будь вино плохое, быть может командир усомнился бы в искренности юноши, но вино было хорошее, и он поверил.
– Что за гадость вы тут сделали? – высказалась Басс, когда командир отделения полиции удалился вслед за своими подчиненными и они остались одни. – Охренел! Четверо позволяют арестовать несчастного, прибегшего к их помощи! Дворянин пьет с оголтелым сыщиком!
– Басс, – заметила Росс, – Шосс уже сказал тебе, что ты глупа, и мне приходится с ним согласиться… Дартин, ты великий человек, и, когда ты займешь место Вельера, я буду просить тебя оказать покровительство и помочь мне стать настоятелем монастыря на какой-нибудь планете.
– Не въезжаю! – тряхнула головой Басс. – Вы одобряете поступок его?
– Еще бы! – хмыкнула Росс. – Не только одобряю то, что он сделал, но даже поздравляю его.
– А теперь, – произнёс Дартин, не пытаясь даже объяснить Басс свое поведение, – Мы вместе, всем смертям на зло!
– Но… – начала было Басс.
– Протяни руку и клянись! – в один голос воскликнули Шосс и Росс.
Сраженная их примером, все же бормоча что-то про себя, Басс протянула руку, и все четверо хором произнесли слова, подсказанные им Дартином:
– Мы вместе, не бросаем никого!
– Отлично. Теперь каждый отправляется к себе, – подвёл итог юноша, словно бы он всю жизнь только и делал, что командовал. – И будьте осторожны, ибо с этой минуты мы вступили в борьбу.
* * *
В квартире хозяина мегахолла устроили банальную мышеловку, и всех, кто туда заходил, задерживали и затем допрашивали обученные люди кардинала. Так как в помещение, занимаемое Дартином на втором этаже, вёл дополнительный, особый ход, то его гости никаким неприятностям не подвергались.
Приходили к нему, впрочем, только его трое друзей. Все занимались розысками, каждый по-своему, но пока ещё ничего не нашли. Шосс решился даже задать несколько вопросов Лау Вельеру, что, принимая во внимание обычную неразговорчивость славного Клерика, крайне удивило полковника. Но Вельер ничего не знал, кроме того, что в тот день, когда он в последний раз видел кардинала, императора и императрицу, кардинал казался озабоченным, император как будто был чем-то обеспокоен, а покрасневшие глаза императрицы говорили о том, что она либо не спала ночь, либо плакала. Последнее обстоятельство его не поразило, ведь императрица со времени своего замужества часто не спала по ночам и много плакала.
Вельер, на всякий случай, всё же напомнил Шоссу, что он должен преданно служить императору и особенно ей, и просил передать это пожелание и его друзьям.
Что же касается Дартина, то он засел у себя. Свои апартаменты он превратил в наблюдательный пункт. Он видел всех, кто приходил и попадался в западню. Затем, разобрав несложное покрытие пола, так что от нижнего помещения, где происходил допрос, его отделял один только фальшь потолок, получил возможность слышать всё, что говорилось между сыщиками и обвиняемыми.
Допросы, перед началом которых задержанных тщательно обыскивали, сводились почти неизменно к следующему, тезисному:
«Не поручала ли вам лии Бон передать что-нибудь её мужу или иному лицу?»
«Не поручал ли вам господин лии Бон передать что-нибудь его жене или иному лицу?»
«Не поверяли ли они вам устно каких-нибудь тайн?»
«Если бы им что-нибудь было известно, – подумал Дартин, – то они не спрашивали бы о таких банальных вещах. Теперь вопрос: что, они стремятся узнать? Очевидно находится ли Легг Ашер в Гранже и не было ли у него, или не предстоит ли ему, свидание с императрицей».
Парень остановился на этом предположении, судя по всему, не лишенному вероятности.
А пока мышеловка действовала непрерывно, и внимание его не ослабевало.
Вечером, на другой день после ареста несчастного Бон, после ухода Шосса, который отправился к полковнику Вельеру, едва часы пробили девять и Пращ, еще не постеливший постель, собирался приняться за это дело, как кто-то постучался с улицы, почти у выхода на гравиплощадку, во входную дверь хозяина мегахолла. Она сразу отворилась, а затем захлопнулась. Кто-то опять попал в мышеловку.
Дартин не придумал ничего лучше, как броситься к месту, где был разобран пол, лег навзничь и весь превратился в слух.
Вскоре раздались крики, затем стоны, которые, по-видимому, пытались заглушить зажав рот. Допроса не было и в помине.
«О чёрт, хреново! – подумалось парню. – Мне мерещится, что это женщина, точнее девушка и её явно обыскивают, она сопротивляется… Они применяют силу… Жесть!..»
Ему приходилось напрягать всю свою волю, чтобы не вмешаться в происходившее внизу.
– Но я же говорю вам, господа, что я есть хозяйка этого дома, я же говорю вам, что я лии Бон, что я служу императрице! – кричала несчастная женщина. – Только прибыла на личном лайтфлае…
– Госпожа Бон! – прошептал парень. – Та самая? Неужели мне повезло и я нашел то, что разыскивают все?
– Вас-то мы и ждали! – отвечали ей грубо.
Голос становился все глуше, поднялась какая-то возня. Женщина сопротивлялась так, как может сопротивляться женщина четверым мужчинам. На вскидку.
– Отпусти… – прозвучал еще раз женский голос. Это были последние членораздельные звуки.
– Они затыкают ей рот, сейчас они уведут её! – прошептал Дартин, вскакивая, словно на пружине. – Палаш!.. Да он при мне… Пращ, паскуда, подь сюда!
– Что прикажете? – невозмутимость биотехноса добила.
– Беги за нашими, возьми скутер в прокат. Кого-нибудь из них ты наверняка застанешь, а может быть, все трое уже вернулись домой. Пусть захватят оружие, и мчатся сюда… Чёрт, вспомнил, Шосс у господина Лау Вельера.
– Но куда же вы, куда же вы, господин?
– Я спущусь через окно! – крикнул Дартин. – Так будет скорее. А ты заделай дыру в полу, подмети пол, выходи через дверь и беги, куда я приказал.
– Но, вы убьетесь! – закричал Пращ в порыве беспокойства за единственного, почти адекватного хозяина.
– Молчи, осел! – крикнул парень. – Точно, отформатирую…
И, ухватившись рукой за подоконник, он соскочил со второго этажа, к счастью не очень высокого, даже не ушибся.
И тут же, подойдя к входным дверям, тихонько постучал, прошептав:
– Сейчас я тоже попадусь, и горе тем, кто посмеет тронуть меня!
Не успел сенсор оповещения о визитёре сработать, как шум внутри квартиры затих. Послышались шаги, дверь распахнулась, и Дартин, обнажив палаш и активировав плазменный контур, ворвался в квартиру лии Бона, дверь которой, очевидно снабженная системой возврата, сама захлопнулась за ним.
И тогда жильцы этого злополучного мегахолла, проживающие совсем близко, а также и ближайшие соседи услышали отчаянные крики, топот, звон оружия и грохот передвигаемой мебели. Немного погодя все те, кого напугал шум и кто высунулся в панорамное окно, чтобы узнать, в чем дело, могли увидеть, как снова раскрылась дверь и четыре человека, одетые в черное, не вышли, а вылетели из неё, словно стая вспугнутых птиц, оставив на полу и на углах столов перья, выдранные из их крыльев, другими словами – лоскутья одежды и обрывки плащей.
Победа досталась пареньку, нужно сказать, без особого труда, так как лишь один из сыщиков оказался вооруженным, да и то защищался только для виду. Остальные, правда, пытались оглушить его, швыряясь эргономичными креслами и даже горшками с растительностью, купленной за дорого. Но несколько царапин, нанесенных палашом грегорианца, нагнали страху. Десяти минут было достаточно, чтобы нанести полное поражение, и Дартин стал господином на поле боя.
Соседи с хладнокровием, свойственным гранжирцам в те времена постоянных мятежей и вооруженных столкновений, захлопнули бронированные жалюзи тотчас же после бегства четырех одетых в черное. Чутье подсказывало им, что пока всё закончено.
Кроме того, было уже довольно поздно, а тогда, как и теперь, в квартале, прилегавшем к Бансионскому дворцу, спать укладывались рано.
Дартин, оставшись наедине с госпожой лии Бон, повернулся к ней. Бедняжка почти без чувств лежала в кресле. Парень окинул её быстрым взглядом.
То была очаровательная девушка лет двадцати пяти или двадцати шести, темноволосая, с голубыми глазами, чуть-чуть вздернутым носиком, чудесными зубками. Мраморно-белая кожа её отливала розовым. На этом, однако, кончались черты, по которым её можно было принять за даму высшего света. Руки были белые, а форма их была грубовата. Ноги также не указывали на высокое происхождение. К счастью для парня, его ещё не могли смутить такие мелочи.
Разглядывая её и, как мы уже говорили, остановив внимание на ее ножках, он вдруг заметил лежавший на полу платочек и, естественно поднял его. На уголке платка выделялся герб, виденный им однажды на платке, из-за которого они с Росс чуть не перерезали друг другу горло.
Дартин с тех самых пор питал недоверие к платкам с гербами. Поэтому он, ничего не говоря, вложил поднятый им платок в карман лии Бон. Молодая девушка в эту минуту пришла в себя, открыв глаза и в страхе оглядевшись кругом, увидела, что квартира пуста и она одна со своим спасителем. Сразу же с улыбкой протянула ему руки. Улыбка девушки была полна очарования.
– Мне привиделось или, – шёпотом проговорила она, – вы спасли меня? Позвольте мне поблагодарить вас.
– Но, – ответил юноша смущаясь и краснея, – я сделал только то, что сделал бы на моем месте каждый дворянин. Поэтому вы не обязаны мне…