Глава 8. Творится чёрт-те что…
Выйдя от Лау Вельера, Дартин в задумчивости избрал самый длинный маршрут для возвращения домой.
О чем же думал молодой грегорианец, так далеко уклоняясь от своего пути, поглядывая на звезды и то улыбаясь, то вздыхая?
Он думал о девушке. Ученику-Клерику эта молодая женщина казалась чуть ли не идеалом возлюбленной. Складная, полная таинственности, посвящённая чуть ли не во все придворные интриги, которые налагали на её прелестные черты особый отпечаток таинственности, она казалась не слишком недоступной, что придает женщине несказанное очарование в глазах неопытного любовника. Кроме того, Дартин вырвал её из рук этих сыскарей, собиравшихся обыскать её и, быть может, подвергнуть истязаниям, насилию, и эта незабываемая услуга породила в ней чувство признательности, так легко переходящее в нечто более нежное, интимное.
Парень уже представлял себе, настолько быстро летят мечты на крыльях воображения, как к нему приближается посланец молодой женщины и вручает записку о предстоящем свидании, а в придачу к ней и золотую цепочку или перстень с дорогим камнем. Мы говорили уже, что молодые люди тех времен принимали без стеснения подарки от своего императора. Добавим к этому, что в те времена не слишком требовательной морали, они не выказывали чрезмерной гордости и по отношению к своим возлюбленным. Их дамы почти всегда оставляли им на память ценные подарки, словно стараясь закрепить их неустойчивые чувства неразрушимой прочностью даров.
В те времена путь себе прокладывали с помощью тех же женщин и не стыдились. Те, что были только красивы, дарили свою красоту, и отсюда, должно быть, произошла пословица, что «самая прекрасная девушка может отдать лишь то, что имеет». Богатые отдавали часть своих денег, и можно было назвать немало бойцов той щедрой на приключения эпохи, которые не добились бы чинов, побед на поле брани, если бы не кредиты, которые возлюбленные привязывали к их сердцу.
Дартин беден. Налет провинциальной нерешительности, этот хрупкий цветок, этот пушок персика, был быстро унесён вихрем не слишком-то нравственных советов, которыми три Клерика снабжали его. Подчиняясь странным обычаям времени, Дартин чувствовал себя в Гранже словно в завоеванном городе.
Все же мы должны упомянуть, что сейчас грегорианцем руководило более благородное и бескорыстное чувство. Правда, владелец мегахолла говорил ему, что богат, а Дартину нетрудно было догадаться, что у такого мужа, каким был лии Бон, кредитами, по всей вероятности, распоряжалась жена.
Но все это нисколько не повлияло на те чувства, которые вспыхнули в нем при виде девушки, и любовь, зародившаяся в его сердце, была почти совершенно чужда какой-либо корысти. Мы говорим «почти», ибо мысль о том, что красивая, приветливая и остроумная молодая девушка к тому же и богата, не мешает увлечению и даже наоборот, усиливает его.
С достатком сопряжено множество аристократических мелочей, которые приятно сочетаются с красотой. Тонкий, сверкающий белизной чулок, кружевной воротничок, изящная туфелька, красивая ленточка в волосах не превратят уродливую женщину в хорошенькую, но хорошенькую сделают неотразимо красивой, не говоря уж о руках, которые от всего этого выигрывают. Руки женщины, чтобы остаться изумительными, должны быть праздными.
Кроме всего прочего, у Дартина состояние денежных средств мы не скрыли от читателя. Он отнюдь не был миллионером, правда, надеялся когда-нибудь стать им, но срок, который он сам намечал для этой благоприятной перемены, был довольно велик. А пока, что за ужас видеть, как любимая женщина жаждет тысячи мелочей, которые составляют всю радость этих слабых существ, и не иметь возможности предложить ей эту тысячу мелочей!
Если женщина богата, а любовник ее беден, она, по крайней мере, может сама купить себе то, чего он не имеет возможности ей преподнести. И, хотя приобретает она обычно все эти безделушки на деньги мужа, ему редко бывают за то признательны.
Дартин, готовясь стать нежнейшим любовником, оставался преданнейшим другом. Всецело увлеченный прелестной миленькой Бон, он не забывал и о своих приятелях. Она была женщиной, с которой лестно было прогуляться по поляне восстановленного парка на гравиплатформе, или по ярмарке в сопровождении Шосса, Басс и Росс, перед которыми парень был не прочь похвастать победой. Затем, после долгой прогулки, появляется аппетит. Дартин с некоторого времени стал это замечать. Можно будет время от времени устраивать один из тех очаровательных обедов, когда рука касается руки, а нога у-у-ух, ножки возлюбленной и кровь вскипает. Наконец, в особо трудные минуты, когда положение становится безвыходным, грегорианец будет иметь возможность выручать своих друзей.
А как же муж девушки, которого Дартин передал в руки сыскарей, громко отрекаясь от него и шепотом обещая спасение и помощь? Мы вынуждены признаться нашим читателям, что грегорианец и не вспоминал более о нём, а если и вспоминал, то лишь для того, чтобы мысленно пожелать ему, где бы он ни находился, оставаться там вечно. Любовь из всех видов страсти, это самая эгоистичная. Увы.
Пусть, однако, наши читатели не беспокоятся, если Дартин забыл или сделал вид, что забыл своего хозяина жилища, ссылаясь на то, что не знает, куда его отправили, мы то не забываем о нём, и нам его местопребывание известно. Но временно последуем примеру влюбленного грегорианца. К почтенному лии Бон мы вернемся позже.
Предаваясь любовным мечтам, разговаривая со звёздным небом и улыбаясь искрам отдалённых светил, Дартин просто брёл. Оказавшись поблизости от дома, где жила Росс, он решил зайти к своему другу, чтобы объяснить ей, зачем он посылал к нему Праща с просьбой немедленно прийти в мышеловку. Если Росс у себя, когда пришёл биотехнос-слуга, он, без сомнения, поспешил на улицу Флайтов Империи и, не застав никого, кроме разве что двух товарищей, не смог понять, что всё это должно было значить. Необходимо объяснить, почему Дартин позвал своего друга. Вот что постоянно бубнил себе под нос парень.
В глубине души он видел в этом удобный повод поговорить о прелестной девушке лии Бон, которая целиком заполонила если не сердце его, то мысли уж точно.
Не от того, кто влюблен первый раз и чистой душой, можно требовать молчания. Первой любви сопутствует бурная радость, и ей нужен исход, иначе она задушит влюбленного окончательно.
Уже два часа, как Гранж погрузился во мрак, и улицы его начинали пустеть. Мегагород живёт и миллионы транспортов продолжают сновать тут и там, но пешеходные рукава и переплетения магистралей пустеют, избавляясь от горожан.
Все часы Луавильского предместья отчеканили одиннадцать и синхронизация коммуникаторов прошла автоматически. Тепло и тихо. Дартин шёл переулком, воздух был наполнен благоуханием, которое ветер доносил с улицы Жирар, из подвесных в гравитационном поле садов, насыщенных свежестью вечерней росы и прохладой ночи.
Издали, хоть и заглушенные плотными ставнями, доносились песни гуляк, веселившихся в каком-то кабачке. Дойдя до конца переулка, Дартин свернул влево. Дом, где жила Росс, располагался неподалёку.
Парень пересёк улицу и издали увидел дверь дома друга, или подруги, над которой ветви, переплетенные густо разросшимся диким виноградом, образовывали плотный навес. Внезапно Дартину почудилось, что неопознанная тень свернула с улицы Дони. Тень была закутана в плащ, и юноше сначала показалось, что это мужчина. Но низкий рост, неуверенность походки быстро убедили его, что перед ним не кто иной, как женщина. Словно сомневаясь, тот ли это дом, что она ищет, женщина поднимала голову, чтобы лучше определить, где она находится, останавливалась, делала несколько шагов назад, снова шла вперед. Дартина заинтриговало такое поведение.
«Не предложить ли ей свои услуги? Судя по походке, она молода… возможно, хороша собой. Ну да! Однако женщина, бегающая по улицам в такой поздний час, могла выйти только на свидание со своим возлюбленным. Твою роту в пекло к инсэктам! Помешать свиданию, это так себе способ завязать знакомство».
Молодая женщина между тем продвигалась вперед. Это, впрочем, не требовало ни особого труда, ни времени. В той части улицы было только три подходящих дома с выходом на пешеходные направляющие. Панорамное окно небольшой пристройки, параллельной старинному флигелю, который занимала Росс, второе было окно самой Росс.
«Клянусь чем угодно! – подумал Дартин, которому вдруг вспомнилась племянница богослова. – Было бы забавно, если б эта запоздалая голубка искала дом нашей подруги! Ну, дорогая моя Росс, на этот раз я добьюсь правды!
И Дартин, стараясь занимать как можно меньше места, укрылся в самом темном углу подле отделанной в стиле камня скамьи, стоявшей в глубине какой-то ниши.
Молодая женщина подходила всё ближе. Сомнений в том, что она молода, уже не могло оставаться. Помимо походки, выдавшей её почти сразу, обличал голос. Она слегка кашлянула, и по этому кашлю грегорианец без труда определил, что голосок у неё свежий и звонкий. И тут же он подумал, что кашель этот, ни что иное, как условный сигнал.
То ли на этот сигнал было отвечено таким же сигналом, то ли, наконец, она и без посторонней помощи определила, что достигла цели. Только женщина вдруг решительно направилась к окну Росс и трижды с равными промежутками постучала согнутым пальцем в ролл-ставень.
– Ну точно, она стучится к Росс, – прошептал Дартин. – Вот оно что, госпожа лицемерша! Знаю я теперь, как вы изучаете богословие!
Не успела женщина постучать, как внутренняя створка раскрылась, и сквозь ролл-ставни мелькнул свет.
– Ну, что и требовалось… – проговорил подслушивавший парень у окна, – ага, посетительницу ждали. Сейчас раскроется ставень, и дама заберется через окно. Превосходно! К чему так заморачиваться?
Но, к великому удивлению Дартина, ролл-ставень оставался закрытым.
Свет, мелькнувший на мгновение, исчез, и все снова погрузилось в темноту.
Грегорианец решил, что это ненадолго, и продолжил стоять, весь превратившись в зрение и слух.