Изящный, но слишком маленький ярко-алый рот не портила нижняя губа, слегка выпяченная, как у всех отпрысков имперского дома. Она была прелестна, когда улыбалась, но умела выразить и глубокое пренебрежение.
Кожа её славилась своей нежной и бархатистой мягкостью, руки и плечи поражали красотой очертаний, и все поэты эпохи воспевали их в своих стихах. Наконец, волосы, белокурые в юности и принявшие постепенно каштановый оттенок, завитые, слегка припудренные, очаровательно обрамляли её лицо, которому самый строгий критик мог пожелать разве что несколько менее яркой окраски, а самый требовательный скульптор, добавил бы больше тонкости в линии носа.
Герцог Ашер на мгновение застыл, ослепленный красотой. Никогда Жанна Гранжирская не казалась ему такой прекрасной во время балов и увеселений, как сейчас, когда она, в простом платье белейшего шёлка, вошла в комнату в сопровождении Фании, единственной из её прислужниц, не ставшей ещё жертвой ревности императора и происков кардинала Лау Гише.
Жанна сделала шаг навстречу герцогу, тот упал к её ногам и, раньше чем императрица успела помешать ему, поднес край её платья к своим губам.
– Милорд, герцог, вы уже знаете, что не я продиктовала то злосчастное письмо?
– О да, ваше величество! – нежно прошептал герцог. – Я знаю, что был глупцом, поверив, что мрамор может ожить. Что же делать? Когда любишь, так легко поверить в ответную любовь, а затем, я совершил это путешествие недаром, если я все же вижу вас.
– Согласна, – томно ответила Жанна, – но вам известно, почему я согласилась увидеться с вами? Беспощадный ко всем моим горестям, вы рискуете жизнью и заставляете меня рисковать моей честью. Я согласилась увидеться с вами, чтобы сказать, что всё разделяет нас. Космос, вражда между нашими империями, святость принесенных клятв. Неправильно бороться против всего этого, милорд! Я согласилась увидеться с вами, что бы больше видеться.
– Продолжайте, же моя императрица! – в порыве чувств проговорил Ашер. – Нежность вашего голоса смягчает жестокость слов… Вы говорите о невозможном. Но разлучать сердца, которые бог создал друг для друга разве правильно?
– Милорд, – чуть не вскрикнула императрица, – вы забываете, что я никогда не говорила, что люблю вас!
– Но вы никогда не говорили мне и обратного. Ибо, скажите мне, где вы найдете такую безропотную любовь, как мою? Любовь, готовую удовлетвориться оброненной ленточкой, брошенным взглядом, нечаянно вырвавшимся словом? Вот уже три года, госпожа моя, как я впервые увидел вас, и вот уже три года, как я вас так люблю! Если изволите, я расскажу, как вы были одеты, когда я впервые увидел вас? Я вижу вас, так же отчётливо, как сейчас. О да, да, я закрываю глаза и вижу вас такой, какой вы были тогда! Я открываю их вновь вижу вас такой, как сейчас, то есть во сто крат прекраснее!
– Это называется безумие! – прошептала Жанна, у которой не хватило мужества рассердиться на визитёра за то, что он так бережно сохранил в своем сердце её образ. – Какое безумие питать такими воспоминаниями бесполезную страсть?
– А как и кем мне жить иначе? Ведь нет у меня ничего, кроме этих воспоминаний… – тень досады пробежала по лицу молодого герцога. – Они моё счастье, мое сокровище, моя надежда, а каждая мимолётная встреча с вами, это драгоценный камень, который я прячу в сокровищницу своей души. Сегодняшняя встреча четвертая драгоценность, оброненная вами и подобранная. О первой встрече я только что говорил вам, второй раз я видел вас у госпожи Лау Шез, третий раз в садах…
– Герцог, – краснея, прошептала Жанна, – не вспоминайте об этом вечере. Никогда.
– Ну нет, напротив! Буду помнить о нем, как о самом счастливом, самый радостном вечере в моей жизни. Помните ли вы, какая была ночь? Наклоняясь, я чувствовал, как ваши дивные волосы касаются моего лица, и каждое прикосновение заставляло меня трепетать. Императрица, о императрица моя! Вы не знаете, какое невообразимое счастье, какое райское блаженство и наслаждение заключено в таком мгновении!.. Все владения мои, богатство, славу, все дни, которые осталось мне еще прожить, готов я отдать за такое мгновение, за такую ночь! Ибо в эту ночь, в эту ночь вы любили меня!..
– Успокойтесь, милорд, возможно… да, очарование местности, прелесть того незабываемого дивного вечера, действие вашего взгляда, все бесчисленные обстоятельства, сливающиеся вместе, чтобы погубить женщину, объединились вокруг меня в тот роковой вечер. Но вы видели, милорд, императрица пришла на помощь слабеющей женщине, при первом же слове, которое вы осмелились произнести, при первой вольности, на которую я должна была ответить, я позвала свою прислужницу.
– И всякая другая любовь, кроме моей, не способна выдержать такого испытания. Но моя любовь, преодолев его, вспыхнула еще сильнее, завладела моим сердцем навеки. Вы думали, что, вернувшись в Гранж, спаслись от меня? Вы наивно полагали, что я не осмелюсь оставить сокровища, которые мой господин поручил мне охранять? Но какое мне дело до всех сокровищ, до всех императоров во всей системе и галактике? Не прошло и недели, как я вернулся к вам, моя госпожа. На этот раз не в чем упрекнуть бедного влюблённого. Я рискнул милостью своего императора, рискнул жизнью, чтобы увидеть вас хоть на одно мгновение, я даже не коснулся вашей руки, и вы простили меня, увидев моё раскаяние, покорность и преданность.
– Да, но клевета воспользовалась всеми этими безумствами, в которых я, как вы знаете сами, милорд, неповинна. Император, подстрекаемый кардиналом, страшно разозлился. А госпожа Шез впала в немилость. Когда же вы пожелали вернуться во Гранжир в качестве посла, император лично, вспомните, милорд, он лично воспротивился этому.
– Да, и Гранжир заплатит войной за отказ своего глупца императора. Знаете ли вы, что за цель имела экспедиция на планету Роэ и союз с рептилоидами Лэ Рош, который я замышляю? Удовольствие увидеть вас. Я не могу надеяться с оружием в руках овладеть Гранжем, однако за этой войной последует заключение мира, заключение мира потребует переговоров, вести переговоры будет непременно поручено мне. Тогда уж тут не посмеют не принять меня, и я вернусь в Гранж.
– Герцог, милорд, вы в свое оправдание приводите доводы, порочащие вас. Доказательства любви, о которых вы твердите, ведь это почти безумное преступление.
– И лишь только потому, что вы не любите меня. Если бы вы любили, все это представлялось бы вам другим. Но если б вы любили меня… если б вы любили меня, счастье было бы избыточным, и я наверняка сошёл бы с ума! – он наконец коснулся её руки, робко и тут же отдёрнул, как от огня. – Да, госпожа Лау Шез, о которой вы только что упомянули, она была менее жестока. Некто любил её, и она отвечала на его любовь.
– Госпожа Шез не была императрицей, – прошептала Жанна, не в силах устоять перед выражением такого глубокого чувства.
– Значит, вы любили бы меня, вы, моя императрица, если б не были той кем являетесь? Скажите, любили бы меня тогда? Осмелюсь ли я поверить, что только ваш сан заставляет быть столь непреклонной и жестокой? Могу ли я поверить, что, будь вы госпожа Шез, бедный герцог Легг Ашер мог бы лелеять надежду?.. Благодарю за эти сладостные слова!
– Герцог, вы меня не так поняли, не так истолковали мои слова. Я не хотела так выразиться…
– Молчите, же! – прошептал герцог. – Если счастье мне даровала ошибка, не будьте так жестоки, чтобы исправлять её. Вы сами сказали, что меня заманили в ловушку. Возможно, мне это будет стоить жизни… Так странно получается, что у меня в последнее время предчувствие близкой смерти… – И по устам герцога скользнула печальная и в то же время чарующая улыбка.
– О, господи! – воскликнула Жанна, и ужас, прозвучавший в её голосе, лучше всяких слов доказывал, насколько сильно её чувство к нему, чем она желала показать.
– Я произнёс эти слова, отнюдь не для того, чтобы испугать. То, что я сказал, просто смешно, и поверьте, меня нисколько не беспокоит такая игра воображения.
– Раз так, то и я признаюсь вам, герцог, – прошептала императрица. – Меня тоже преследует предчувствие, преследуют сны. Мне снилось, что вы лежали на земле, окровавленный, раненный… Простите меня. Прошу вас… Уезжайте же, уезжайте, умоляю вас!
– О, как вы прекрасны сейчас! Как я люблю вас! – проговорил Ашер.
– Уезжайте, умоляю вас! Позже вы вернетесь в качестве посла, в качестве министра, в сопровождении телохранителей, готовых защитить вас, обязанных охранять… Тогда я не буду беспокоиться за вашу жизнь и буду счастлива видеть вас.
– Неужели это правда то, что вы говорите?
– Да.
– Тогда… тогда в знак вашего прощения дайте мне что-нибудь. Какую-нибудь вещицу.
– И вы уедете, если я исполню вашу просьбу?
– Да.
– Немедленно?
– Да.
– Вы покинете Гранжир? Вернетесь в Рош?
– Абсолютно точно.
– Подождите тогда…
Жанна удалилась к себе и почти тотчас же вернулась, держа в руках кофр с золотой инкрустацией, воспроизводившей её монограмму.
– Возьмите это, милорд, – протянула его. – Возьмите и храните.
Герцог принял дар и вновь упал к ногам императрицы.
– Вы обещали мне уехать, – произнесла она.
– И я сдержу слово! Вашу руку, сударыня, вашу руку, и я удалюсь.
Императрица протянула руку, закрыв глаза и другой рукой опираясь на Фанию, так как чувствовала, что силы готовы оставить её.
Герцог страстно прильнул губами к этой прекрасной руке избранницы.
– Не позднее чем через полгода, – проговорил он, поднимаясь, – я увижу вас, хотя бы мне для этого пришлось перевернуть всё.
И, верный данному слову, выбежал из комнаты. В коридоре он нашёл Кристину, которая с теми же предосторожностями и с тем же успехом вывела его за пределы Гартмана.
* * *
Во всей этой истории, как читатель мог заметить, был один человек, которым, несмотря на тяжелое его положение, никто не интересовался. Человек этот был господин лии Бон, почтенная жертва интриг политических и любовных, тесно сплетавшихся между собой.