ого присутствия.
Канцлер, дрожа от вполне понятного волнения, взял карту и, поклонившись, вышел. Не успела дверь закрыться за ним, как императрица почти без чувств упала на руки своих дам.
Канцлер отнёс карту памяти к императору, не проверяя. Рука Валтимора, протянутая за ней, дрожала.
Это был полный план нападения на кардинала. Императрица предлагала своему брату оскорбленному политикой Гише, постоянно стремившегося унизить их дом, пригрозить объявлением войны Гранжиру и поставить условием сохранения мира отставку кардинала. О любви в этом письме не было ни слова.
Император, повеселев, велел узнать, во дворце ли еще кардинал.
Ему доложили, что его преосвященство в кабинете и ожидает распоряжений его величества.
Валтимор немедленно отправился к нему.
– Представьте себе, герцог, – начал император, – правы оказались вы, а не я. Вся интрига действительно политического характера, и о любви нет и речи. Но зато в нем очень много говорится о вас.
Кардинал взял карту, сбросил файлы на персональный коммуникатор и изучил всё с величайшим вниманием.
– Ну что ж, ваше величество, – сказал он, – вы видите сами, до чего доходят мои враги. Вам угрожают двумя войнами, если вы не удалите меня. На вашем месте, ваше величество, я уступил бы столь энергичным настояниям. Я же, со своей стороны, был бы безмерно счастлив уйти от дел.
– Что вы, герцог!
– Я говорю, что здоровье моё разрушается в этой чрезмерно напряженной борьбе и бесконечных трудах. Я по всей видимости, буду не в силах выдержать утомление при осаде Лэ Рош. Лучше будет, если вы назначите туда господина Дьера, для которого ведение войны есть его прямое дело. Это обеспечит вам счастье в вашей семейной жизни и, я не сомневаюсь, укрепит вашу славу.
– Будьте спокойны, герцог, – ответил император. – Я всё понимаю. Все лица, поименованные в этих файлах, понесут кару. Не избежит её и императрица.
– Что вы говорите, ваше величество! Да упаси вас, чтобы императрица претерпела из-за меня хоть малейшую неприятность! Императрица всегда считала меня своим врагом, хотя ваше величество сами можете засвидетельствовать, что я постоянно горячо заступался за неё, даже перед вами.
– Это верно, господин кардинал, – сказал император. – И вы, как всегда, были правы. Но императрица тем не менее заслужила мой гнев.
– Вы сами, ваше величество, виновны перед ней. И было бы вполне понятно, если б она разгневалась на вас.
– Я всегда буду обходиться с моими врагами, а также и с вашими, какое бы высокое положение они ни занимали и какой бы опасности я ни подвергался, проявляя такую строгость.
– Императрица враг мне, но не вам, ваше величество. Позвольте же мне вступиться за неё перед вашим величеством. Дайте бал. Ручаюсь вам, что её гнев не устоит перед таким проявлением внимания.
– Господин кардинал, ведь вам известно, что я не любитель светских развлечений? – император смягчился.
– Раз она знает, какое отвращение вы питаете к таким забавам, она тем более будет вам благодарна. И пусть её украсят планеты в ожерелье, что вы ей дарили в знак могущества и силы Гранжира!
– Увидим, – проговорил император, наслаждаясь сознанием, что императрица оказалась виновной в преступлении, мало его беспокоившем. – Увидим. Но, вы слишком снисходительны.
– Ваше величество, – парировал кардинал, – предоставьте строгость министрам.
Вслед за этим, услышав, что часы пробили одиннадцать, кардинал с низким поклоном попросил разрешения удалиться и простился с императором, умоляя его помириться с Жанной Гранжирской.
Императрица, ожидавшая упреков после того, как у неё отобрали послание, крайне удивилась, заметив на следующий день, что император делает попытки к примирению.
В первые минуты она была готова отвергнуть их. Гордость и достоинство её были так глубоко уязвлены, что она не могла сразу забыть обиду. Но, поддавшись уговорам придворных дам, в конце-концов, постаралась сделать вид, будто начинает забывать о случившемся. Император, воспользовавшись этой переменой, сообщил ей, что в самом ближайшем будущем предполагает дать большой бал.
Бал представлял собой редкость для, что при этом известии, как и предполагал кардинал, последний след обиды исчез. Она спросила, на какой день назначено празднество, но император ответил, что на этот счёт еще нужно будет сговориться с кардиналом.
Так и прошла неделя.
На восьмой день после описанных событий кардинал получил зашифрованные файлы, отправленные из Роклэнда и содержавшее только следующие:
«Я достала их. Не могу выехать, потому что у меня не хватит денег. Вышлите мне половину полноценного кредита, и, получив его, я через четыре или пять дней буду в Гранже».
В тот самый день, когда кардинал получил послание, император обратился к нему с обычным вопросом о дате бала.
Лау Гише посчитал по пальцам и мысленно сказал себе:
«Она пишет, что приедет через четыре или пять дней после получения денег. Всего, значит, десять дней. Нужно принять в расчёт что единственный шаттл находится далеко, скрытый от посторонних глаз. Только на нём можно появиться в Империи Рош и её столичной планете, а всякие досадные случайности… Предположим, двенадцать дней…»
– Ну как же, герцог? – поторопил император.
– Да, ваше величество. Сегодня у нас двадцатое. Городские старшины устраивают третьего празднество. Всё складывается великолепно. Никто не подумает, что вы идете на уступки императрице.
Помолчав, кардинал добавил:
– Не забудьте, накануне праздника сказать императрице, что вы желали бы видеть, к лицу ли ей планетарное ожерелье.
* * *
Кардинал уже вторично в разговоре с императором упоминал об планетарном ожерелье. Валтимора поразила такая настойчивость, и он решил, что за этим советом кроется тайна.
Не раз чувствовал себя обиженным по той причине, что Гише, имевший превосходную полицию, оказывался лучше осведомленным о семейных делах императора, чем сам император. На этот раз Валтимор решил, что беседа с Жанной Гранжирской обязана пролить свет на какое-то обстоятельство, непонятное ему. Он надеялся затем вернуться к кардиналу, проникнув в какие-то тайны, известные или неизвестные ему. И в том и в другом случае это должно было поднять престиж в глазах его министра.
Легг Валтимор пошёл к императрице и, по своему обыкновению, начал разговор с угроз, относившихся к её приближенным. Жанна слушала, давая излиться потоку, в надежде, что должен же наступить конец. Но не этого желал император. Он желал ссоры, в пылу которой должен был пролиться свет, и безразлично какой. Он был убежден, что у кардинала есть какая-то затаенная мысль и что он готовит ему одну из тех страшных неожиданностей, непревзойденным мастером которых он был. Его настойчивые обвинения привели его к желанной цели.
– Ваше величество, – не выдержала Жанна Гранжирская, выведенная из терпения смутными намеками, – почему вы не скажете прямо, что у вас на душе?
Император не нашелся сразу, что ответить на такой прямой вопрос. Он подумал, что сейчас самое время сказать те слова, которые должны были быть оказаны только накануне празднества.
– Сударыня, – проговорил он с важностью, – в ближайшие дни будет устроен бал. Я считаю необходимым, чтобы вы, из уважения к нашим славным старшинам, появились на этом балу в парадном платье и непременно с планетарным ожерельем, которые я подарил вам. Вот мой ответ.
Ответ этот оказался ужасен. Жанна подумала, что императору известно всё и что он только по настоянию кардинала был скрытен всю эту неделю.
Такая скрытность, впрочем, была в характере императора, и императрица страшно побледнела, оперлась о маленький столик своей прелестной рукой, сейчас казавшейся вылепленной из воска. Глядя на супруга глазами, полными ужаса, она не произнесла ни слова.
– Вы слышите, сударыня? – спросил император, наслаждаясь её замешательством, хоть и не угадывая его причины. – Вы слышите?
– Слышу, – пролепетала императрица. – Но на какой день назначен бал? – спросила Жанна.
Валтимор почувствовал, что ему не следует отвечать на этот вопрос. Её голос походил на голос умирающей.
– Весьма скоро, – ответил император пожимая плечами. – Но я не помню в точности числа, нужно будет спросить у кардинала.
– Значит, это его высокопреосвященство посоветовал вам дать бал? – сверкнула глазами императрица.
– Да. Но к чему этот вопрос? – с удивлением спросил Валтимор.
– И он же посоветовал вам напомнить мне об планетарном ожерелье?
– Именно, – подтвердил император, идя к выходу. – Надеюсь, вы исполните просьбу.
Императрица сделала реверанс, не столько следуя этикету, сколько потому, что у нее подгибались колени.
Император остался очень довольный покинув супругу.
– Это конец! – прошептала императрица. – Погибла! Кардинал знает всё.
Это он натравливает на меня супруга, который пока еще ничего не знает.
Она опустилась на колени и, закрыв лицо дрожащими руками, углубилась в печальные думы.
Положение действительно было ужасно. Легг Ашер вернулся в Роклэнд, Лау Шез находилась в Ре. Зная, что за ней следят настойчивее, чем когда-либо, императрица смутно догадывалась, что предает её одна из придворных дам, но не знала, кто. Лау Орт не имел возможности выходить за пределы Гартмана и она не могла довериться никому на свете. Ясно представив себе, как велико несчастье, угрожающее ей, и как она одинока, императрица не выдержала и разрыдалась.
– Не могу ли я чем-нибудь помочь вашему величеству? – произнес вдруг нежный, полный сострадания голос.
Императрица резко обернулась. Нельзя ошибиться, услышав этот голос, ведь так говорить мог только друг.
И действительно, у одной из дверей, ведущей в комнату, стояла хорошенькая Кристина Бон. Она была занята уборкой платьев и белья в соседней маленькой комнатке и не успела выйти, когда появился император. Таким образом, она слышала всё.
Императрица, увидев, что не одна, громко вскрикнула. В своей растерянности она не сразу узнала молодую женщину, приставленную к ней Лау Ортом.