Легкая тень омрачила чело Бона, настолько легкая, что Дартин ничего не заметил.
– И мы будем вознаграждены за нашу поспешность? – продолжал домовладелец слегка изменившимся голосом, чего Дартин опять не заметил.
– О, только бы ваше предсказание сбылось! – смеясь, сказал Дартин.
– Я говорю это, – отвечал он, – чтобы узнать, поздно ли вы придёте.
– Что означает этот вопрос, милейший хозяин? – спросил Дартин. – Уж не собираетесь ли вы дожидаться меня?
– Нет, но со времени ареста и случившейся у меня кражи я пугаюсь всякий раз, как открывается дверь, особенно ночью. Что поделаешь, я не солдат.
– Ну не пугайтесь, если я вернусь в час, в два или в три часа ночи. Не пугайтесь даже и в том случае, если я не вернусь.
На этот раз Бон побледнел так сильно, что Дартин не мог этого не заметить и спросил, что с ним.
– Ничего, – ответил Бон, – ничего. Со времени моих несчастий я подвержен приступам слабости, которые находят на меня как-то внезапно, и вот по мне пробежал озноб. Не обращайте внимания, у вас ведь другое занятие, предаваться своему счастью.
– В таком случае, – поклонился парень, – я очень занят, так как я действительно счастлив.
– Пока еще нет, подождите, остановил его домовладелец, – вы ведь сказали, что это будет вечером.
– Что ж, этот вечер придет! И, быть может, вы ждете его так же нетерпеливо, как я. Быть может, госпожа Бон посетит сегодня вечером супружеский кров.
– Сегодня вечером госпожа Бон занята! – с важностью возразил муж. – Её обязанности задерживают в Гартмане.
– Тем хуже, тем хуже для вас! Когда я счастлив, мне хочется, чтобы были счастливы все кругом.
И молодой человек ушёл, хохоча во все горло над шуткой, которая, как ему казалось, была понятна ему одному.
– Желаю повеселиться! – отвечал Бон замогильным голосом.
Но Дартин был уже далеко, чтобы услышать эти слова, да если бы он и услыхал, не обратил бы на них внимания, находясь в том расположении духа, в каком был.
Он направился к дому Вельера. Его вчерашний визит был, чрезвычайно коротким, и он ни о чем не успел рассказать толком.
Полковника он застал преисполненным радости. Император и императрица были с ним на балу необычайно любезны. Зато кардинал был крайне неприветлив. В час ночи он удалился под предлогом нездоровья. Что же касается их величеств, то они возвратились в Гартман лишь утром.
– А теперь… – сказал Лау Вельер, понижая голос и тщательно осматривая все углы комнаты, чтобы убедиться, что они одни, – теперь, мой юный друг, поговорим о вас, ибо совершенно очевидно, что ваше счастливое возвращение имеет какую-то связь с радостью императора, с торжеством императрицы и с унижением его высокопреосвященства.
– Чего опасаться, пока я буду иметь счастье пользоваться благосклонностью их величеств? – спросил Дартин.
– Всего, поверьте. Кардинал не такой человек, чтобы забыть о злой шутке, не сведя счетов, а я сильно подозреваю, что шутник этот некий знакомый грегорианец.
– Разве вы думаете, что кардинал так же хорошо осведомлен, как вы, и знает, что это именно я?
– Черт возьми! Так вы были в Роклэнде? Уж не оттуда ли вы привезли прекрасный алмаз, который сверкает у вас на пальце? Берегитесь, Дартин! Подарок врага нехорошая вещь.
– Этот алмаз, подарен мне не врагом, – парировал парень, он подарен мне императрицей.
– Ого! – восхитился Лау Вельер. – Да это поистине имперский подарок! Этот перстень стоит не менее ста полновесных кредитов. Через кого же императрица передала вам его?
– Она вручила его сама.
– Где это было?
– В кабинете, смежном с комнатой, где она переодевалась.
– Каким образом?
– Протянув мне руку для поцелуя.
– Вы целовали руку императрицы! – опешил Лау Вельер, изумленно глядя на Дартина.
– Её величество удостоила меня этой чести.
– И это было в присутствии свидетелей? О, неосторожная, трижды неосторожная!
– Нет, успокойтесь, этого никто не видел, – ответил Дартин.
И он рассказал Лау Вельеру, как все произошло.
– Так вот, ступайте к первому попавшемуся золотых дел мастеру и продайте этот алмаз за любую цену, которую он вам предложит. У кредитов, нет имени, а у этого перстня есть, страшное имя, которое может погубить того, кто носит его на пальце.
– Продать этот перстень? Перстень, подаренный мне государыней! Никогда! – вскричал Дартин.
– Тогда поверните его камнем внутрь, безумец, потому что все знают, что бедный грегорианский дворянин не находит подобных драгоценностей в шкатулке матери!
– Вы думаете, что меня ждет опасность? – спросил остывая Дартин.
– Говорю вам, что тот, кто засыпает на мине, может считать себя в полной безопасности по сравнению с вами.
– Черт! – произнес Дартин, которого начинал беспокоить тон Вельера. – Черт возьми, что же делать?
– Быть настороже везде и всюду. У кардинала отличная память и длинная рука. Он вас арестует.
– Как! Неужели кто-нибудь осмелится арестовать Адепта, находящегося на службе у его величества?
– А разве они постеснялись арестовать Шосса? Одним словом, поверьте человеку, который уже тридцать лет находится при дворе, не будьте спокойны, не то вы погибли. Напротив, и это говорю вам я, вы должны всюду видеть врагов. Если на вас нападут, то отступайте и не стыдитесь. Опасайтесь всех: друга, брата любовницы… особенно любовницы…
Дартин покраснел.
– Любовницы?.. – машинально повторил он. – А почему, я должен опасаться любовницы больше, чем кого-либо другого?
– Потому что любовница это одно из любимейших средств кардинала, наиболее быстро действующее из всех. Женщина легко продаст вас.
Дартин вспомнил о свидании, которое ему назначила миленькая Бон на этот самый вечер, но к чести героя мы должны отметить, что дурное мнение Вельера о женщинах не внушило ему ни малейших подозрений по адресу его хорошенькой хозяйки.
– Кстати, – продолжал Лау Вельер, – где ваши три спутника?
– Я собирался спросить, не получали ли вы каких-либо сведений.
– Никаких.
– Я оставил их в пути. Басс с дуэлью на носу, Росс с пулей в плече и Шосса с нависшим над ним обвинением в сбыте фальшивых денег.
– Вот что! – произнес Лау Вельер. – Ну а как же ускользнули вы сами?
– Чудом! Должен сознаться, что чудом, получив удар шпагой в грудь и пригвоздив графа Ле Гора к дороге, ведущей в Але.
– Этого еще не хватало! Ле Гора, приверженца кардинала, родственника Лау Шарела!.. Послушайте, милый друг, мне пришла в голову одна мысль.
– Какая, сударь?
– На вашем месте я сделал бы одну вещь.
– А именно?
– Пока его высокопреосвященство стал бы искать меня в Гранже, я снова отправился бы и разузнал бы, что сталось с моими тремя спутниками. Право, они заслужили этот знак внимания с вашей стороны.
– Совет хорош и завтра я поеду.
– Завтра! А почему не сегодня же вечером?
– Сегодня меня задерживает в Гранже неотложное дело.
– Ах, юноша, юноша! Какое-нибудь мимолетное увлечение? Повторяю вам, берегитесь! Женщина погубила всех нас в прошлом, погубит и в будущем. Послушайтесь меня, поезжайте сегодня же вечером.
– Это невозможно.
– Вы, стало быть, дали слово?
– Да.
– Ну, это другое дело. Но обещайте мне, что если сегодня ночью вас не убьют, то завтра вы уедете.
– Обещаю.
– Не нужно ли вам денег?
– У меня еще есть пятьдесят сотых кредита. Полагаю, что этого мне хватит.
– А у ваших спутников?
– Думаю, что у них должны быть деньги. Когда мы выехали из Гранжа, у каждого из нас было в кармане по семьдесят пять.
– Увижу ли я вас до отъезда?
– Думаю, что нет, разве только будет что-нибудь новое.
– В таком случае, – счастливого пути.
– Благодарю вас.
И Дартин простился с Вельером, более чем когда-либо растроганный его отеческой заботой о Клериках.
Он по очереди обошел квартиры друзей. Ни один из них не возвратился. Их слуги также отсутствовали, и ни о тех, ни о других не было никаких известий.
Дартин осведомился бы о молодых людях у их любовниц, но он не знал их. Проходя мимо казарм, он заглянул в боксы техников, и ангар личного транспорта Адептов. Три лайтфлая из четырех были уже доставлены. Повергнутый в изумление, Пращ как раз проверял и чистил их, и два из них были уже готовы.
– Сударь, – он обрадовался, увидев Дартина, – как я рад, что вас вижу!
– А что такое? – спросил молодой человек.
– Доверяете вы господину Бон, нашему хозяину?
– Я? Ничуть не бывало.
– Это хорошо, – облегчённо вздохнул биотехнос.
– Но почему ты спрашиваешь?
– Потому что, когда вы разговаривали, я наблюдал за вами, хотя и не слышал слов, и знаете что, он два или три раза менялся в лице.
– Да ну?
– Вы этого не заметили, потому что были заняты мыслями о полученном письме. Я напротив, был встревожен странным способом, каким послание попало к нам в дом, и ни на минуту не спускал глаз с его физиономии.
– И какой же она тебе показалась?
– Физиономией предателя.
– Прямо вот так?
– К тому же, как только вы, простились с ним и скрылись за углом, Бон запер дверь и побежал по улице в противоположную сторону.
– В самом деле, Пращ, ты прав. Всё это кажется мне подозрительным, но будь спокоен, мы не заплатим ему до тех пор, пока все не объяснится самым решительным образом.
– Вы все шутите, но погодите и увидите сами.
– Что делать, чему быть, того не миновать!
– Так вы не отменяете своей вечерней прогулки?
– Напротив, чем больше я буду сердиться на Бон, тем охотнее пойду на свидание, назначенное мне в том послание, которое так тебя беспокоит.
– Ну, если ваше решение…
– …непоколебимо, – договорил грегорианец. – Итак, в девять будь наготове здесь, в казарме. Я зайду за тобой.
Видя, что никакой надежды убедить хозяина отказаться от задуманного предприятия нет, Пращ глубоко вздохнул и принялся чистить третий флайт. Что касается самого Дартина, по сути говоря, весьма осторожного молодого человека, то он, вместо того чтобы вернуться домой, отправился обедать.