Все мирские предметы, какие могли бы броситься в глаза в комнате, исчезли словно по волшебству. Должно быть, из страха, как бы вид таких предметов не возвратил госпожу к мыслям об этом мире, Эш припрятал подальше шпагу, рельсовики и форму Клерика имперского легионера. Вместо всего этого на стене в темном углу висел какой-то предмет, показавшийся Дартину чем-то вроде бича для истязания плоти.
На шум открывшейся двери Росс подняла голову и узнала своего друга, но, к великому удивлению Дартина, его приход, видимо, не произвел на неё особого впечатления. Настолько далеки были помыслы последней от всего мирского.
– Добрый день, любезный Дартин, – сказала девушка в мужском обличии. – Поверьте, я очень рад вас видеть.
– И я также, – произнес Дартин, – хотя я еще не вполне уверен, что передо мной Росс.
– Он самый, друг мой, он самый! Но что же могло внушить вам такие сомнения?
– Я испугался, что ошибся комнатой, и решил, что попал в помещение какого-то духовного лица, а потом, увидав вас в обществе этих господ, впал в другое заблуждение. Мне показалось, что вы тяжело больны.
Оба черных человека поняли намёк Дартина и угрожающе взглянули на него, но Дартин не смутился.
– Быть может, я мешаю вам? – продолжал Дартин. – Судя по всему, вы исповедуетесь этим господам.
Росс слегка покраснела.
– Мешаете? О нет, напротив, любезный друг! И в доказательство моих слов позвольте мне выразить радость по поводу того, что я вижу вас здоровым и невредимым…
«Наконец-то догадался! – подумал Дартин. – Что ж, могло быть и хуже».
– Ибо друг мой недавно избежал великой опасности, – с умилением продолжала Росс, указывая на Дартина двум духовным особам.
– Возблагодарите господа, – ответили последние, дружно кланяясь Дартину.
– Я не преминул это сделать, преподобные отцы, – ответил парень, возвращая им поклон.
– Вы приехали очень кстати, любезный Дартин, – сказала Росс, – и, если примете участие в нашем споре, вы нам поможете своими познаниями. Господин настоятель монастыря, господин кюре и я разбираем некоторые богословские вопросы, давно уже привлекающие наше внимание, и я был бы счастлив узнать ваше мнение.
– Мнение военного человека не имеет веса, – попытался соскочить с темы Дартин, слегка встревоженный оборотом, который принимал разговор, – и, поверьте мне, вы вполне можете положиться на учёность этих господ.
Оба черных человека опять поклонились.
– Напротив, – возразила Росс, – ваше мнение будет для нас драгоценно. Речь идет вот о чем. Господин настоятель полагает, что моя диссертация должна быть по преимуществу догматической и дидактической.
– Ваша что? Так вы пишете диссертацию?
– Разумеется, – ответил иезуит. – Для испытания, предшествующего рукоположению в духовный сан, диссертация обязательна.
– Чего? Рукоположению? – закричал Дартин, не поверивший тому, что ему сказали сначала хозяйка, а потом Эш. – Рукоположению?
И, остолбенев от изумления, он обвел взглядом сидевших перед ним людей.
– Итак… – продолжала Росс, принимая в кресле такую изящную позу, словно она находилась на утреннем приеме в спальне знатной дамы, и любуясь своей белой и пухлой, как у женщины, рукой, которую она подняла вверх, чтобы вызвать отлив крови, – итак, как вы уже слышали, Дартин, господин настоятель хотел бы, чтобы моя диссертация была догматической, тогда как я предпочел бы, чтобы она была умозрительной. Вот почему господин настоятель предложил мне тему, которая еще никем не рассматривалась.
Зазвучали непонятные слова на незнакомом языке.
Дартин, чья эрудиция нам известна, выслушал непонятную цитату с таким же безмятежным видом, с каким он выслушал ту, которую ему однажды привёл Лау Вельер по поводу подарков, думая, что они получены молодым человеком от Легг Ашера.
– …что означает, – продолжала Росс, желая облегчить ему задачу, – «Священнослужителям низшего сана необходимы обе руки».
– Превосходная тема! – вскричал иезуит.
– Превосходная и догматическая! – подтвердил священник, который был приблизительно так же силен в языках, как Дартин, и внимательно следил за иезуитом, чтобы иметь возможность ступать по его следу и, как эхо, повторять его слова.
Что касается Дартина, то восторги двух людей в черном оставили его совершенно равнодушным.
– Да, превосходная, prorsus admirabile, – продолжала Росс, – но требующая глубокого изучения отцов церкви и Священного писания. Между тем, и я смиренно признаюсь в этом перед учеными церковнослужителями, дежурства в ночном карауле и королевская служба заставили меня немного запустить занятия. Поэтому-то мне будет легче, взять тему по моему выбору, которая для этих трудных вопросов богословия явилась бы тем же, чем мораль является для метафизики и философии.
Дартин страшно скучал, кюре тоже.
– Подумайте, какое вступление! – вскричал иезуит.
– Вступление, – повторил кюре, чтобы сказать что-нибудь.
– Quemadmodum inter coelorum immensitatem.
Росс бросила взгляд в сторону Дартина и увидела, что её друг зевает с опасностью вывихнуть челюсть.
– Давайте говорить по-гранжирски, отец мой, – сказала она иезуиту, господин Дартин сумеет тогда лучше оценить нашу беседу.
– Да, – подтвердил Дартин, – я страшно устал с дороги, и всё ускользает от моего понимания.
– Хорошо, – согласился иезуит, несколько выбитый из колеи, в то время как кюре, вне себя от радости, бросил на Дартина благодарный взгляд. – Посмотрим, что можно извлечь из этой глоссы. Сей, служитель бога… он всего лишь служитель, поймите это…
Дартин чувствовал, что тупеет. Ему казалось, что он находится в доме для умалишенных и что сейчас он тоже сойдет с ума, как уже сошли те, которые находились перед ним. Но он вынужден был молчать, так как совершенно не понимал, о чем идет речь.
– Однако выслушайте же меня, – сказала Росс вежливо, но уже с легким оттенком раздражения. – Я не говорю, что сожалею. Нет, я никогда не произнесу слов, ибо они не соответствуют духу истинной веры…
Иезуит возвел руки к небу, и кюре сделал то же.
– Но согласитесь, по крайней мере, что не подобает приносить в жертву господу то, чем вы окончательно пресытились. Скажите, Дартин, разве я не прав?
– Разумеется, правы! – вскричал обрадовавшийся Дартин, рассчитывающий на завершение бредятины.
Кюре и иезуит подскочили на стульях.
– Вот моя отправная точка, это силлогизм! Мир не лишен прелести, я покидаю мир, следовательно, приношу жертву! в Писании же положительно сказано: «Принесите жертву».
– Это верно, – сказали противники.
– И потом… – продолжала Росс, пощипывая ухо, чтобы оно покраснело, как прежде поднимал руки, чтобы они побелели, – и потом, я написал на эту тему. Я показал писание в прошлом году господину Тюру, и этот великий человек наговорил мне множество похвал.
– Написал! – презрительно произнес иезуит.
– Ну! – машинально повторил кюре.
– Прочитайте, прочитайте нам его! – вскричал Дартин. – Это немного развлечет нас.
– Нет, ведь оно религиозного содержания, – ответила Росс, – это богословие в стихах.
– Что за дьявольщина! – расстроился Дартин.
– Вот оно, – сказала Росс с видом самым скромным, не лишенным, однако, легкого оттенка лицемерия.
«Ты скорбишь, оплакивая мечты,
И что влачишь печальный удел,
Тоске ложится предел,
Когда творцу свои отдашь ты слезы,
Что ты скорбишь лаская грёзы.»
Дартин и кюре были в полном восторге. Иезуит упорствовал в своем мнении.
– Да, чтобы проповедь была понятна! – сказал кюре.
– Итак… – поспешил вмешаться иезуит, видя, что его приспешник заблудился, – итак, ваша диссертация понравится дамам, и это все.
– Дай-то бог! – с увлечением вскричала Росс.
– Вот видите! – воскликнул иезуит. – Мир еще громко говорит в вас, говорит. Вы еще мирянин, мой юный друг, и я трепещу. Благодать может не оказать своего действия.
– Успокойтесь, преподобный отец, я отвечаю за себя.
– Самонадеянность.
– Я знаю себя, отец мой, мое решение непоколебимо.
– Итак, вы упорно хотите продолжать работу над этой темой?
– Я чувствую себя призванным рассмотреть именно её и никакую другую. Поэтому я продолжу работу и надеюсь, что завтра вы будете удовлетворены поправками, которые я внесу согласно вашим указаниям.
– Работайте не спеша, – сказал кюре. – Мы оставляем вас в великолепном состоянии духа.
– Да, – поддакнул иезуит, – нива засеяна, и нам нечего опасаться, что часть семян упала на камень или рассеялась по дороге и что птицы небесные поклюют остальную часть.
«Поскорей бы чума забрала тебя!» подумал Дартин, чувствуя, что совершенно изнемогает.
– Прощайте, сын мой, – сказал кюре, – до завтра.
– До завтра, отважный юноша, – сказал иезуит.
Дартин, который уже целый час от нетерпения грыз ногти, теперь принялся грызть пальцы. Оба человека в черных рясах встали, поклонились Росс и Дартину и направились к двери. Эш, всё время стоявший тут же и с благочестивым ликованием слушавший весь этот ученый спор, устремился к ним навстречу, взял молитвенник, требник и почтительно пошёл вперед, пролагая им путь. Росс, провожая их, вместе с ними спустился по лестнице, но тотчас поднялся к Дартину, который все еще был в каком-то полусне, сродни ауту.
Оставшись одни, друзья несколько минут хранили неловкое молчание. Однако кому-нибудь надо было прервать его, и, так как Дартин, видимо, решил предоставить эту честь Росс, та заговорила первой.
– Как видите, – сказала она, – я вернулась к своим заветным мыслям.
– Да, благодать оказала на вас свое действие, как только что сказал этот господин.
– О, намерение удалиться от мира возникло у меня уже давно, и вы не раз слышали о нем от меня, не так ли, друг мой?
– Конечно, но, признаться, я думал, что вы шутите.
– Шутить такими вещами! Что вы, Дартин!
– Торпеду в сопло! Шутим же мы со смертью.
– И напрасно, Дартин, ибо смерть, это врата, ведущие к погибели или к спасению.