рости и изворотливости освободить Митю. Ротмистр, вероятно, намеренно не захотел поделиться с ними своими планами. И Маша могла только догадываться, что это, должно быть, очень необычный способ, если он предложил им встретиться недалеко от лагеря. Выходит, не боится погони? А почему? Исчезновение опасного преступника, которого стерегут не менее пяти конвойных, пускай даже Цэдену и удастся каким-то таинственным образом их обезвредить, почти сразу же обнаружится. И с десяток казаков тут же устремятся в погоню. А бурят ее, по всему видно, не боится. Как Маша ни ломала голову над этой загадкой, решить ее так и не смогла...
Тайга глухо шумела за берестяными стенами. Маша долго вслушивалась в осторожные шелесты и шорохи. Мелкая лесная живность вышла на охоту. Иногда вслед за осторожным шуршанием следовала небольшая возня и жалобный писк жертвы. Все было как прежде: кто-то успешно охотился, кто-то расставался с жизнью...
Маша вздохнула, положила ладони под щеку, слегка поворочалась, устраиваясь удобнее, и неожиданно быстро заснула. И ни она, ни похрапывающая рядом казачка так и не узнали, как долго плакала всю эту ночь на груди у своего любимого Васена...
...Рука Прасковьи Тихоновны легла на холку Машиного коня. Девушка вскинула голову. Антон, склонившись к Васене, что-то быстро сказал ей. Охотница кивнула согласно головой, спрыгнула с лошади и, прихватив ружье, ящерицей скользнула между огромных камней и в мгновение исчезла из виду.
Антон повернулся к женщинам:
– Цэден в этом месте велел ждать, но чем черт не шутит! На всякий случай давайте схоронимся в стороне. Не дай бог, казаки нагрянут. Васена упредит, ежели что, но лучше все-таки не рисковать.
Они переправились через неширокую, но бурную речушку, перевалили через небольшую сопку и спрятали лошадей в узком ущелье, заросшем густым ольховником. Потом вернулись назад и затаились в камнях в нескольких десятках саженей от назначенного места.
Васена до сих пор не появилась, и Антон пояснил им, что она попытается пробраться к лагерю и заранее убедиться в том, что Цэден не задумал ничего плохого.
Время текло, словно смола по стволу дерева, медленно и почти незаметно. Вдруг громко и пронзительно три раза подряд прокричала в отдалении кедровка. Антон встрепенулся, прислушался и радостно сказал:
– Ну, все в порядке, Мария Александровна, Дмитрия Владимировича освободили. Сейчас все трое здесь будут.
– Господи, откуда ты знаешь? – Маша побелела от волнения и прижала руки к сердцу, боясь, что оно выпрыгнет из груди.
– Кедровка в клюве принесла, – улыбнулся слуга.
– Васена? – понимающе посмотрела на него казачка. – Я еще удивилась, что это кедровка так странно голосит, с перерывами, будто кукушка кукует.
– Васена, – кивнул, подтверждая ее догадку, Антон, – видно, она их у лагеря встретила.
Через четверть часа на небольшую каменистую площадку, свободную от камней, въехали три всадника. За одной из лошадей бежал совсем еще маленький жеребенок.
– Митя, – вскрикнула Маша и, не разбирая дороги, бросилась к подъехавшим.
Цэден и Васена уже спешились и помогали сойти с коня Мите. Он сильно похудел, оброс бородой, а сквозь рваную одежду проглядывало голое тело. Он был бледен и смог лишь только улыбнуться Маше да слегка сжать ее ладонь, когда она попыталась обнять его:
– Подожди, дорогая, мне что-то очень плохо.
– Что с ним? – Маша со страхом наблюдала, как Митя, теперь уже с помощью Антона, осторожно присел на камень и вдруг, скривившись от боли, схватился за живот и повалился с камня на землю. На губах его выступила пена.
Васена вскрикнула, вырвала из рук Антона большую жестяную кружку, подбежала к лошади с жеребенком и нырнула ей под живот. Лошадь испуганно всхрапнула, а Цэден, сорвав с пояса фляжку, ринулся на смену Васене, когда девушка подбежала к Мите с полной кружкой пенящегося кобыльего молока. Приподняла Митину голову и заставила его выпить все молоко. Следом подскочил Цэден и проделал то же самое.
Митю стошнило, но Васена и Цэден еще по два раза пробежались до кобылицы и обратно, вынудив Митю выпить не менее пяти или шести кружек молока.
Наконец Митю перестало тошнить. С помощью Антона он приподнялся с земли и сел, привалившись к камню. Боль отступила, но он все еще держался за живот. Крупные капли пота выступили у него на лбу. Он медленно смахнул их рукой и открыл глаза. Обвел всех глазами, улыбнулся:
– С чего это меня так развезло? Вроде бы не с похмелья, а наизнанку чуть не вывернуло.
– Вы что-нибудь недавно ели или пили, князь? – спросил его Цэден.
– Перед вашим приходом казак, меня охраняющий, кажется, чего-то испугался и почти силком напоил меня чаем. Я даже удивился, с какой вдруг стати подобная забота? Чай был сладкий, с сахаром, но уже в конце мне показалось, будто я проглотил какой-то жесткий комочек. Даже горло слегка поцарапал. Но казак пояснил, что это кусочек сахара не растаял.
– Это они его мышьяком хотели отравить, у нас им часто балуются, – пояснила угрюмо Васена. – Мне еще тетка Глафира говорила, что от мышьяка первое спасение – молоко...
– Ну, Дмитрий Владимирович, повезло вам несказанно, – покачала головой Прасковья Тихоновна, – почитай, второй раз на свет народились благодаря Васене. – Она повернулась к девушке и одобрительно похлопала ее по плечу. – И как ты догадалась про лошадь? Я ведь, дура старая, тоже про мышьяк поняла, но, чтобы к кобылице за молоком кинуться, каюсь, мозги не сработали.
– Это я, наверное, виноват! – Цэден огорченно развел руками. – Я ведь в котел с кашей и в чай сонной настойки добавил. Думал, всех усыпил. А одного проглядел. Он, оказывается, своим сном спал, с похмелья или с устатку большого, потому и не ужинал, а утром проснулся в караул идти, а все в лагере, и стражники в том числе, спят как убитые. Вот он и испугался. Вероятно, всех конвойных еще раньше настроили: в случае угрозы побега пристрелить или отравить арестованного. Вот он и исполнил приказ.
– Сейчас я ему покажу, подлецу! – Антон схватил ружье, подбежал к одной из лошадей и взлетел в седло.
– Успокойся, Антон, – тихо сказал Митя. – Цэден вынужден был застрелить казака, иначе он бы застрелил меня. Видно, побоялся, что мышьяк на меня не подействует.
Только теперь Маша опомнилась, опустилась на землю рядом с Митей, прижала его голову к груди и расплакалась.
А Митя ласково гладил ее руку и шептал:
– Ну что ты, родная, успокойся! Все уже позади, и мы снова вместе!
33
Вскоре Мите стало лучше. Он почти самостоятельно взобрался на лошадь и весь путь до их тайного лагеря держался в седле молодцом. И только капли пота, стекавшие ручьем по его вискам, говорили о том, как ему тяжело.
В лагере Васена опять напоила Митю кобыльим молоком, и он, благодарно ей улыбнувшись, притянул ее руку к своим губам и поцеловал в ладонь.
Маша вздрогнула, как от удара. В его глазах она отчетливо прочитала восхищение девушкой и чуть не задохнулась от потрясения. В этот момент она почти ненавидела Васену, ведь именно на нее обратил свое внимание Митя, улыбался ей и ласково, почти нежно разговаривал с ней.
Маша поспешила отвернуться. Не дай бог, кто-то заметит ее состояние и поймет, какие чувства она испытывает к женщине, только что спасшей ее мужа. Мужа ли? Маша усмехнулась про себя и в это мгновение поймала быстрый взгляд Антона, устремленный на Васену и Митю. И столько в нем было боли и смятения, что сердце ее снова сжалось. Не у нее одной вдруг взыграло ретивое, не одна она так отчаянно ревнует и злится.
Охотница стояла перед Митей на коленях, протирала ему лицо влажным полотенцем и что-то весело и оживленно ему рассказывала. И такая непосредственность была тоже совершенно не похожа на ее прежнее поведение.
Митя улыбался в ответ, словно и не корчился час назад в судорогах, и с живейшим интересом без устали болтал с девушкой, все еще продолжавшей хлопотать около него.
Маша сжала кулаки. За кого ее здесь принимают? Жена она ему, в конце концов, или нет? Она решительно шагнула в Митину сторону и опустилась на колени рядом с Васеной. Молча перехватила у нее полотенце и, склонившись над Митей, быстро протерла ему лицо и крикнула Антону, чтобы тот переодел барина в чистую одежду.
– Маша, – тихо сказал Митя, – мне надо перевязку сделать. Больно уж цепи ноги натерли. Все эти дни, пока Цэден не вытащил меня из этой проклятой клетки, их ни разу не снимали.
Он слегка приподнял штанины, и Маша охнула от неожиданности. В том месте, где железные браслеты сжимали ноги, образовались настоящие язвы. Они покрылись корочкой, но при движении она лопалась, и язвы начинали кровоточить. Несомненные страдания доставляла и грубая ткань, из которой шили одежду для каторжных. Касаясь ран, она тоже растирала их в кровь. И как только Митя мог терпеть такую боль?
Пришлось звать на помощь Прасковью Тихоновну с ее мазями и отварами. И казачка, засучив рукава, взялась лечить раны Мити с тем же усердием, что и раны Маши накануне вечером.
Антон между тем отыскал сухое углубление под скалой и после перевязки помог перебраться туда Мите. И мужчины, устроившись в тени скального козырька, принялись решать, что им делать дальше. Маша хотела присоединиться к ним, но Прасковья Тихоновна удержала ее за рукав:
– Не ходи, не надо, Машенька! Кончилась твоя власть, пускай теперь мужики сами соображают, что к чему. Дай своему Мите понять, что без него шагу не знаешь как ступить. Он от этого быстрее в себя придет, и гордость его не пострадает. А то будет себя всю жизнь корить, что ничего не сумел сделать и все взвалил на бабьи плечи. От таких мыслей ладу в семье не прибавится. Так что уйми гордыню и позволь ему целиком вашими делами заняться. – Она ласково улыбнулась Маше и неожиданно подмигнула ей. – А сама покуда отдохни, сил наберись! Дорога вам дальняя да тяжелая предстоит, не каждый мужик такое выдержит!
Васена тем временем сходила за водой, повесила над костром котелок с чаем и теперь нарезала мясо своим поистине замечательным ножом. Похоже, она никогда не расставалась с ним. Один его вид приводил Машу в изумление и вызывал какой-то священный трепет. Это был огромный косырь, наверное, фунта в два, а то и в три весом, с одной стороны острый, с другой зазубренный, как пила. Нож висел у Васены на поясе, в кожаных ножнах с деревянными щечками, и выглядел весьма внушительно и даже зловеще.