– Матерь Божия, помоги ему! – прошептал кузнец.
Удар! Оба противника попали друг другу в голову, оба пошатнулись, но невероятным усилием удержались в седле. Копья с треском разлетелись одно пополам, другое – на три куска.
– Возвращайтесь! – скомандовал герольд, когда рыцари почти одновременно показали взмахом руки, что в силах продолжить поединок.
Снова разъезд, сигнал трубы, снова бешеная скачка и копья, устремленные одно к другому. Удар! На этот раз Луи промазал, не попал в голову маркиза, в то время как тот прицелился точно. Но Шато-Крайон и на этот раз усидел в седле. Его копье осталось целым, копье Конрада снова переломилось.
– Возвращайтесь!
Сжавшееся вокруг площади кольцо зрителей зашумело. Обычно двух таких ударов хватало, дольше мало кто мог драться. По правилам мирного турнира, на котором не допускалось калечить или убивать друг друга, пешая схватка не предусматривалась. На поясе рыцарей не было мечей. Хотя любой рыцарь отлично знал, что в случае сомнения в честности того или иного участника, случайно или намеренно нанесенного оскорбления, герольды могли принять требование о продолжении боя и тогда оруженосцы немедля подадут соперникам мечи или топоры, а дальше, как решат короли – либо до первой раны, либо… Но такое и в самом деле бывало нечасто.
В третий раз кони понеслись вперед. Они храпели, возбужденные яростью всадников, пена хлопьями летела в стороны. Возможно, один из рыцарей немного не уследил за своим конем, возможно, не уследил намеренно, так или иначе, животные сшиблись как раз в тот момент, когда копья снова одновременно ударили каждое в шлем и, будто по команде, сломались. Конь Луи осел на задние ноги, затем взвился на дыбы. Собравшиеся ахнули. Но рыцарь, уже почти упавший с седла, успел вцепиться левой рукой в конскую гриву, на несколько мгновений повис вдоль спины скакуна, потом, когда тот упал на все четыре копыта, вновь утвердился в седле. Его противник в то же время свесился с седла в другую сторону и в свою очередь выпрямился. Конь под ним храпел, мотаясь из стороны в сторону – удар был сильным.
– Готов! – не крикнул, а простонал Луи, оборачиваясь к герольдам и поднимая руку.
Но Конрад Монферратский не повторил его жеста. Несколько мгновений он сидел в седле неподвижно, потом отпустил поводья и двумя руками взялся за свой шлем. Железное «ведро» никак не снималось с головы, и двое оруженосцев уже кинулись через все поле к своему рыцарю, чтобы помочь ему сойти с седла. Но маркиз, наконец, одолел шлем, и все увидели полосу крови, стекающей от его лба, через левую щеку, капающей с подбородка. Случилось непредвиденное: одна из щепок его же собственного сломавшегося копья угодила в прорезь маркизова шлема и едва не проткнула ему голову. К счастью, рана была не опасна – вскоре Конрад уже сидел на возвышении, немного ниже королевских кресел и, смеясь, трогал повязку на лбу, отшучиваясь от насмешливо сочувствующих ему товарищей. Ни у кого не было сомнений в его смелости и воинском искусстве, он не слишком опечалился, но все же ему было досадно, и он этого не скрывал.
Луи ехал к почетным местам под грохот приветственных криков (французов вокруг ристалища собралось, разумеется, больше всего, потому что их армия была самой многочисленной). Филипп-Август, взявший на себя обязанность, а вернее присвоивший себе право вручать призы, протянул молодому графу сверкнувшую на солнце длинную золотую цепь – одно из сокровищ, добытых в Акре. В этот день все награды победителям были из эмирских заветных сундуков.
Рыцарь с почтением принял награду, но то, что он сделал затем, заставило ахнуть почти каждого из тех, кто во все глаза смотрел на победителя поединка. Многие рыцари вручали свои турнирные призы даме сердца, и обычно никого это не возмущало, если только сия дерзость не совершалась в присутствии мужа или жениха дамы. Но Луи не просто сделал подарок! Он преспокойно разорвал драгоценную цепь пополам, соединил звенья той и другой половины и надел одну половину себе на шею. Потом повесил другую половину на кончик меча, вовремя поданного оруженосцем, и протянул принцессе Алисе. Девушка тихо вскрикнула, поднесла, было, руку к подарку, потом отдернула и с ужасом поглядела на брата.
– Вот так штука! – вскричал Филипп-Август. – Вот так история… А он умеет подкапываться не только под крепостные башни, этот парень! Ну что ты мучаешься, сестрица? Бери, бери цепочку – по обычаю рыцарь имеет право отдать свой приз любой даме, а уж незамужней тем более.
Алиса, красная, как алая кайма на рукавах ее белого платья, схватила драгоценный подарок и, стыдясь своей былой нерешительности, тоже надела цепь. Со всех сторон послышались восторженные вопли. И герольдам долго не удавалось навести порядок. Наконец грянули трубы, и турнир возобновился.
Глава 5. Два поединка
Эдгару предстояло драться в предпоследней – двенадцатой паре, и у него оказалось достаточно времени, чтобы поздравить друга с победой и обсудить возможные последствия его смелого поступка. Оба сходились на том, что король Филипп или вовсе не разгневался на дерзость рыцаря, или, по крайней мере, не счел возможным выказать гнев.
– Я поговорю с ним! – воодушевленный своей двойной победой воскликнул Луи. – Что бы ни случилось, Алиса приняла дар, значит, показала всем, что я ей не безразличен. Эх, если бы она не уезжала… Может, мне и впрямь обвенчаться с нею, Эдгар? А? Как ты думаешь?
– Может быть! – отозвался кузнец. – Только, прости, брат, но думаю я сейчас больше всего о том, что вскоре и мне предстоит вот так же скакать, и что-то у меня начинается дрожь в коленках! Очень бы не хотелось рухнуть с седла при всем этом собрании и тем более при всех дамах!
Эдгар ничего не рассказывал Луи о подслушанном им разговоре в шатре – первый раз в жизни он не посвятил друга в тайну, так близко его коснувшуюся. Но ему до сих пор казалось, что все это могло быть безумным наваждением, некстати посетившим его бредом.
Рамиз-Гаджи, слегка прихрамывавший, но безукоризненно исполнявший обязанности оруженосца, уже стоял наготове. Он держал на поводу гнедого коня своего рыцаря, под мышкой – тяжелое турнирное копье, а в левой руке – закрытый шлем. Эдгар впервые собирался надеть такой и боялся, что из-за узкого поля зрения не сможет точно направить коня вдоль цветной черты, нарушит правила и будет лишен права поединка. Но Луи уверял, что так не бывает – хорошо выученная лошадь пойдет так, как дашь посыл, главное потом не дергать поводья в ту или иную сторону. А уж Брандис выучен лучше некуда!
А меж тем на поле ристалища выезжала уже пара рыцарей, за которой предстояло выехать и Эдгару. И он все сильнее злился на себя за то, что поддался на уговоры друга.
Кто-то сзади тронул локоть кузнеца. Он обернулся. Вплотную к барьеру, на котором он восседал, стояла Клотильда Ремо.
– Могу я передать вам просьбу королевы, мессир? – негромко спросила она.
– Разумеется. – Эдгар поймал себя на том, что уже не удивляется. – Чем еще я могу быть полезен ее величеству?
Придворная дама сделала вид, что не заметила выразительного «еще». Она чуть заметно покосилась на Луи, отвернувшегося с самым безразличным видом, и проговорила:
– Думаю, сир Эдгар, вы заметили молодую леди в бардовом с золотом платье, что сидит справа от королевы?
– Заметил! – кузнец сразу почувствовал, что ему становится интересно. – Ее прежде не было в лагере. Кто это?
– О, это странная история! Думаю, вам это можно рассказать. Мать девушки – очень знатная дама, француженка, дальняя родственница леди Элеоноры. Тоже из Аквитании. Много лет назад корабль, на котором она плыла к своему жениху в Сицилию, захватили пираты. Красавицу продали в Дамаске на невольничьем базаре, и она оказалась в гареме одного магометанского правителя. Он любил пленницу, очень любил и возвысил, хотя родила она ему только одну дочь. Вот эту самую девочку. Два года назад, перед самым началом осады, ее привезли в Акру, чтобы сделать женой кого-то из эмиров. Но эмир заболел и вскоре умер. Сейчас девушке то ли пятнадцать, то ли шестнадцать, а она и не жена, и не вдова. Ее захватили во дворце, но поскольку она хорошо говорит по-французски, и у нее на руке – родовой перстень, который узнала королева, бедняжка избегла участи боевой добычи. И Элеонора ни за что не позволит, чтобы ее кто-то обидел. Хотя открылись обстоятельства, благодаря которым, я думаю, никто и не захочет обидеть – это слишком ценная пленница!
Таинственный рассказ увлек Эдгара, он почти не следил за поединком, который в это время подошел к концу: при втором столкновении один из всадников упал из седла.
– Так кто же она, в конце концов? – не выдержал юноша долгой паузы, во время которой Клотильда смотрела на него с самым суровым и значительным видом.
– А вот этого я уже не должна говорить вам! Однако, надеюсь, королева не разгневается – вы ведь надежный рыцарь, вы не раз это доказали. Она… – тут дама привстала на цыпочки и перешла на шепот: – Только не открывайте этого никому – это знают только леди Элеонора и сам король Ричард! Эта девушка – дочь Саладина!
От такого сообщения кузнец едва не кувырнулся с барьера и уже во все глаза смотрел на знатную пленницу. Теперь, всмотревшись, он различил и те черты, которые наполовину спрятала дымка ее покрывала, и понял, что девушка очень красива. Ему захотелось взглянуть на нее поближе.
А Клотильда между тем продолжала:
– У короля и королевы еще нет определенного намерения в отношении этой принцессы. Но, конечно, это надо как-то использовать. Сейчас Абриза в самом печальном настроении.
– Что? Абриза? Ее зовут Абриза?
Это имя, имя его знаменитой прабабки, в крещении ставшей Марией, имя воинственной дочери эмира Мосула, покорившей суровое сердце рыцаря Эдгара Овернского, окончательно воспламенило и без того взбудораженное воображение юноши. Он даже не заметил, что совершенно перестал смотреть в сторону сидевшей слева от Элеоноры молодой королевы Беренгарии и до неприличия пристально уставился на арабскую пленницу.