ь в банк, главному агроному — на семинар в Успенский совхоз. Да мало ли дел у колхозных машин!
Варгин плюнул на все — стал ездить рейсовым автобусом. У него даже было место постоянное. Он садился впереди, за спиной водителя, чтобы не очень трясло на ухабах. Правда, было душно. Но Тихон Иванович не замечал этого. Он всегда был сосредоточен: думал, что сегодня он скажет следователю.
Он скоро привык к духоте и сутолоке.
Самое главное, от чего не мог отвыкнуть Тихон Иванович, — повелевать людьми. Он приказывал им, сам того не замечая. Варгин повелевал каждым по-особому. С одним — как бы советуясь, а на иных даже и покрикивал, когда надо.
Вот от этой дурной привычки Тихон Иванович дольше всего и не мог отвыкнуть. Поэтому некоторое время он жил как бы двойной жизнью.
У себя на работе Тихон Иванович отводил душу. Он и прежде любил поговорить, но ворчал только по справедливости, когда его выводили из терпения. Теперь же он раздражался чаще, чем прежде, и ворчал не только на механизаторов, но и на своих помощников — на агронома, зоотехника и на бригадиров тоже.
«Ну что, опять задерживаемся с подъемом зяби?» — спрашивал раздраженной — спрашивал раздраженно — не то чтобы спрашивал, а нетерпеливо укорял агронома: мол, чего это мы опять задерживаемся с зябью?
Агроном молчал, соглашаясь: да, затянули мы дело со скирдованием соломы, а отсюда и с зябью.
Зато в кабинете следователя, где теперь ему приходилось бывать, Варгин вел себя, как говорится, тише воды и ниже травы. Еще на лестнице Тихон Иванович снимал шляпу и мял ее в руках. Со следователем он был вежлив, голоса не повышал; отвечая на вопросы, которые раз от разу становились все дотошнее, он говорил коротко: «Ну что вы? Никак нет» или «Это мы учтем, конечно. Исправимся. Примем меры».
5
Тихон Иванович всем видом своим, своей осанкой показывал, как он несчастлив, что ему с утра приходится бывать у следователя, а не заниматься делом. Ему надо было поговорить в сельхозуправлении относительно пастбищ, которые забирали строители. А он торчит тут, и неизвестно еще, когда освободится.
Варгин не знал, куда положить шляпу. Вешалки не нашел, а повесить шляпу на треногу, где висел чей-то плащ, побоялся. Превозмогая боль в пояснице, Тихон Иванович зашел в кабинет Гужова со шляпой в руках.
— Доброе утро, — сказал он, смотря почему-то не в лицо Гужова, а на его руки, которые лежали поверх стопки чистой бумаги, и стараясь по этим листкам определить, долго ли будет длиться допрос.
Листков бумаги под руками следователя было немного, и Тихон Иванович заключил поэтому, что допрос будет рядовым и до вечернего автобуса он успеет даже забежать в сельхозуправление.
— Добрый день как вы доехали?
— Да худо-бедно — доехал, — сказал Варогин. — Председателю небось не привыкать.
Варгин ожидал, что на его слова Гужов скажет: «Так надо, Тихон Иванович, для дела. Как станет все ясно с этим проходимцем, так мы вас перестанем таскать. Уж осталось немного. Потерпите малость».
Но следователь сказал строго:
— Садитесь!
— Варгин сел. И только теперь, сев, он заметил, что рядом с его стулом, на котором сидел, перед столом следователя зачем-то стоял еще один.
«Раз стул стоит, то он для чего-то нужен, — решил Варгин. — Это стул для Косульникова. Так и есть: очную ставку нам надумали сделать».
Тихон Иванович знал, что очная ставка — вершина следствия. Он давно ждал этого момента, однако с трудом сдержал свое волнение. Сердце забилось часто-часто, кровь ударила ему в лицо — так давно уже с ним не бывало.
Варгин думал еще, как себя держать, что говорить при этом, как дверь, которую он за собой закрыл, отворилась и вошел охранник в форме. Тихон Иванович догадался, что это за человек встал в дверях — в линялой форме, со звездой на большой, не по размеру, пилотке. Охранник встал в углу, возле двери, и почти тотчас же вошел высокий нескладный человек в сером костюме. Близко посаженные глаза провалились, и было неприятно, что эти глаза обращены не к следователю, а к нему, Варгину, словно ожидали встречи с ним. И, глядя в эти близко посаженные глаза, Варгин узнал Косульникова.
Странно: на лице его не было следов бессонных ночей, хотя оно и было бледнее обычного.
Косульников был пострижен наголо, потому голова его с кочковатым затылком походила на голову изголодавшегося волка.
Варгин не встал, не приподнялся навстречу Косульникову. Казалось, наоборот, он еще больше вдавился в стул, на котором сидел.
— Здравствуйте, — сказал Косульников, все так же глядя на Варгина.
Но руки не протянул. И очень хорошо сделал, потому что Тихон Иванович даже не ответил на его приветствие, не то что ему, вражине, руку подавать.
— Надеюсь, вы знакомы? — спросил Гужов.
«Лучше бы не знать мне черта такого рыжего», — подумал Варгин.
— Ну, знакомы? Вот и хорошо, — продолжал следователь. — Садитесь, гражданин Косульников.
Косульников сел. Положив руки на худые колени, он выжидательно уставился на следователя. Гужов негромко переговаривался о чем-то со своим напарником, Никитенко.
— Ну, раз знакомы, тогда начнем наш разговор, — живо сказал Гужов и пошевелил листками бумаги, бывшими у него под рукой. — Начнем с вас, гражданин Косульников. Вы хотели сделать какое-то заявление? В присутствии Варгина. Так я вас понял?
— Да.
— Говорите: мы вас слушаем.
— Я не то чтобы хотел сделать заявление, — сказал Косульников. — Я хотел бы в присутствии Варгина, лично ему, повторить свои показания, сделанные мною следствию двадцать пятого июля сего года.
— Хорошо, говорите.
— Так вот — начал Косульников. — Я заявляю, что действия председателя колхоза «Рассвет» Варгина, предоставившего мне своим «договором» волю для финансовых махинаций, носили сугубо корыстный характер. Варгин знал, что большая часть денег, которая перечислялась мне, как организатору производства, тратилась не на приобретение материалов и не на сбыт продукции, а шла в личное мое пользование.
— Откуда я знал, что себе их берете?! — крикнул Варгин недовольно — он привстал от удивления.
— Спокойнее… — обронил Гужов.
— Я заявляю, что действия председателя колхоза «Рассвет» Варгина продиктованы тем, что он, Варгин, неоднократно принимал от меня взятки. Первый раз я вручил ему в руки лично три тысячи рублей. Было это в правлении колхоза, при подписании договора, заключенного между нами.
— Чего несешь пустое?! — крикнул со злобой Тихон Иванович. Гужов постучал карандашом по графину с водой:
— В свое время вам будет предоставлено слово.
— Взятки в виде подарков затем вручались Варгину регулярно, — продолжал Косульников. — Мною лично, а также через других лиц, с которыми общался Варгин. Мы подарили ему столовый гарнитур из двенадцати предметов: стол, диван-кровать, шкаф-горку и стулья с мягкой обивкой. Через посредство моих людей Варгину был передан цветной телевизор «Темп», стоимостью 735 рублей 45 копеек. Чайный сервиз немецкой работы — на двенадцать персон, стоимостью 301 рубль 72 копейки. Варгин знал также, что на завод 1-го Мая в декабре прошлого года мы дважды сдавали одни и те же наконечники, сделанные в его хозяйстве. Потом мы проделали эту же операцию не один раз. После успешной операции Варгин получал от нас взятки. Так, при посещении меня в феврале этого года, у меня на квартире, я лично вручил Варгину тысячу рублей. Это и называется работать исполу.
6
Тихон Иванович за свою жизнь видел многое.
Но чаще всего он вспоминал, как в сорок втором году сидел в развалинах Сталинградского элеватора. Тогда на его глазах горел и рушился город. На позиции их полка, потрепанного в последних оборонительных боях, налетело сразу штук сорок «юнкеров». Был миг, когда, казалось, земля затихла, вслушиваясь в натруженное гудение моторов. Варгин сидел и не в окопе даже, а в простенке элеватора. Тихон уже прощался с жизнью, наблюдая, как самолеты заходят на бомбометание.
Он бросился вниз, в ворох бетона и битого кирпича. И пока он летел вниз, видел, как стена соседнего дома — выгоревшего, но все еще стоявшего, падает, снесенная воздушной волной. Падала целая стена — с пустыми глазницами окон. Падала плашмя!
Похолодев, Варгин уткнулся в кирпичное крошево, пахнущее дымом, горелым зерном, сажей и еще чем-то, чем пахнут лишь развалины, он осознавал только, что живой. Чувство того, что он бессилен перед этой стихией, привело его в ярость. Поэтому, несмотря на опасность, Варгин смотрел, как самолеты в десятый раз, наверное, входили в пике.
Земля под ним дыбилась от взрывов: «Трах!», «Трах!». Его подбросило, сверху посыпались пыль и обломки.
На какое-то время Варгин потерял сознание…
Такое же примерно состояние переживал Тихон Иванович и теперь. Если бы Варгин стоял, слушая показания Косульникова, он бы рухнул на пол. Но Тихон Иванович сидел. В глазах у него потемнело, в ушах погасли звуки.
Он сознавал одно: жизнь его рушится.
Варгин уперся в стул, на котором сидел, и, слушая, до боли сжимал губы. Тихон Иванович сознавал, что тем Варгиным, которого все знали, который имел право повелевать людьми, он отсюда уже не выйдет. Он не докажет следователю свою неподкупность. Нет! Никогда! Ни за что!
Когда Тихон Иванович пришел в себя, он первым делом увидел взгляд Гужова — удивленный и испытующий. Следователь старался не упустить ни одного его движения. И этот испытующий взгляд более всего привел его в чувство.
Обрадовался, что я потерял самообладание, — подумал Тихон Иванович. — Но он еще не знает, каков он — снайпер Варгин!»
И Тихон Иванович, овладев собой, сказал:
— Сволочь!
Гужов только снисходительно улыбнулся.
— Это не довод, — сказал он. — Ваши слова не занесешь в протокол. Если у вас есть возражения против показаний подсудимого, то прошу вас высказаться по существу.
— Я хочу заявить только одно: никаких взяток я не брал, — сказал Варгин. — Наговорить на меня может лишь человек, который ни разу не был в моем доме. У меня нет ни столового гарнитура, ни цветного телевизора. Спросите любого: есть ли у меня время смотреть его, телевизор?! Я прошу следствие проверить показания Косульникова. Посмотреть обстановку в моем доме, а потом уж решать — присоединить эти показания к протоколу или нет.